Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы
— Весь штрек завалит… — лихорадочно лепечет Станда.
Тут возвращается крепильщик с кругляком на плече.
— Не завалит, дружок, — говорит он невозмутимо, — наша крепь выдержит.
— Что ж вы, не слышите, как трещит все время?
— Мне слушать некогда, — усмехается Мартинек. — Ну, Матула, давай теперь эту…
Станда в смятении бредет к завалившемуся ходу. Пепек уже вылез оттуда и вытаскивает теперь из дыры осыпавшиеся камни.
— Что там? — поспешно спрашивает Станда.
— Не знаю, — угрюмо ворчит Пепек. — Там можно ползти только друг за дружкой… Кровля ломается…
— А что Суханек?
— Да они пошли за ним, — недовольно отвечает Пепек. — Подай-ка мне кайло!
«Тупицы, тупицы! — в отчаянии думает Станда. — Засыпало человека, а им хоть бы что! И поговорить ни с кем нельзя… Боже, что мне делать?» Опять зашумело в кровле; но Пепек даже не поднял головы — он раскачивает киркой застрявшую глыбу, так что спина у него взгорбилась от усилий.
Станда удрученно вздохнул, нагнулся за камнем и потащил его к штабелю. Так — уложить ровно, чтобы углы были совершенно прямые. Класть камень на камень как можно ровнее… Пусть теперь попробует Андрес сказать, что штабель похож на навозную кучу! Станда с каким-то удовлетворением оглядывает свою работу. Еще немного — и будет ровно кубометр. И откатчик Станда носит камень за камнем и ни о чем другом больше не думает.
IXИз расщелины задом выползает Хансен и отряхивает костюм.
— Js gut,[119] — отвечает он кивком на вопросительный взгляд Станды и по-детски улыбается.
Теперь вылез «пес» Андрес; лицо у него смягчилось, стало даже какое-то дряблое, как шляпка старого гриба.
— Вытащили деда, — говорит он, ни на кого не глядя. — Там кровля обрушилась, он не успел выбраться…
И он идет посмотреть на работу Станды, но не ругается, только чуть кривит рот.
— Ладно, работайте быстрее, чтобы место очистить!
Для Станды эти слова звучат почти похвалой; он уже, собственно говоря, совсем не сердится на запальщика. Пес и есть, ничего не поделаешь, но когда он видит хорошую работу, так хоть признает это и не лается.
Из дыры высовываются длинные ноги Адама; вот он уже весь тут и поднимается с трудом, точно распрямляется по частям. Он взмок от пота и едва стоит на ногах.
— Теперь отдохните малость, — ворчит «пес» Андрес каким-то совсем другим тоном, и Хансен говорит что-то Адаму по-шведски с таким видом, будто собирается похлопать шахтера по плечу. Адам вытирает под глазами — столько там набралось пыли и пота.
— Мало… места было, — еле произносит он и прислоняется к перевернутой вагонетке, потому что у него подкашиваются ноги.
Теперь появляется еще пара опорок, и медленно, на ощупь выползают наружу тощие ноги деда Суханека; он, видно, совсем выбился из сил и лежит теперь наполовину в дыре.
— Давай, давай, дед, — грубо подгоняет его Пепек и тащит старика за ноги.
Суханек наконец вылез и сидит на земле, гладя себя по плешивому темени, весь какой-то обмякший, слабый. Он часто дышит, и раскрасневшиеся щечки ходят у него ходуном.
— Так тебе и надо, чего полез? — сердито говорит ему Пепек. — Пошли, что ли, отведу тебя.
— Чего… чего я полез? — растерянно переспрашивает Суханек. — Я только постучать им хотел, понятно? Я эти места знаю.
— И могли там задохнуться, — сердится запальщик Андрес.
— А позади меня рухнуло, — тонким голоском возражает дед. — Вернуться-то я и не мог. Двигаю ногами, пресвятая троица, тут же дырка должна быть… а ее и в помине нету. — Дед Суханек засмеялся, обнажив беззубые десны. — Ну, нет ее и нет.
«Пес» Андрес наклонился к нему.
— Послушайте, Суханек, Фалта со Стандой вас проводят.
— Зачем? — удивился дед. — Я могу работать. Я только малость задохся там. — Дед Суханек неуверенно становится на трясущиеся ножки. — А где моя лампа?
— Там.
— Ай-яй-яй, — сокрушается дед. — Значит, там осталась…
И он опять опускается на колени и сует голову в щель.
— Куда?
— За лампой, — бормочет Суханек, а из дыры видна уже только одна дедова нога, но Пепек выволакивает старика обратно.
— Вот чертов дед!
— Ты чего?
— Да ведь там кровля рушится! Сиди и не рыпайся!
Дед Суханек сидит на земле, придавленный горем, и недоумевающе качает головой.
— Я забыл лампу! — шепчет он. — Пепек, у меня там осталась лампа!
Тем временем запальщик Андрес пробует объясниться с Хансеном по-немецки, но дело идет туго, судя по тому, как они оба размахивают руками. «Я мог бы переводить вам, — думает Станда, — но раз вы меня не приглашаете, ладно! Буду носить камни!»
Хансен усердно кивает головой и говорит теперь по-шведски; черт его знает как, но эти двое в конце концов начинают понимать друг друга. Немного подальше слышно, как Мартинек в штреке подбивает и крепит стойки.
— Слушайте, ребята! — Андрес оглядывается на своих подчиненных, но налицо лишь Адам, Станда и дед Суханек, который никак не соберется с силами. — Господин инженер говорит, что так мы в этот штрек не попадем. Надо по всем правилам сделать проходку, чтоб дорогу проложить.
— Там карманы с газом, карманы, — шамкает дед Суханек. — И знака никакого не подает, а просто вдруг — трах! — и валится. Я ничего не слыхал, и нате вам, вдруг всю задницу засыпало. Пресвятая троица, думаю, непременно это карманы.
— Прежде всего нужно здесь расчистить место и привести в порядок воздухопровод, — продолжал Андрес. — Чтобы тут чисто было, как в забое, понятно вам? Такое свинство нельзя оставлять, если делать проходку!
— Вспомнил! — радостно воскликнул дед Суханек. — Они стучали. Стучали! Я тюкнул обушком в стену, а они ответили. — Суханек осекся. — Да где он, обушок-то? Я там обушок оставил!
«Пес» Андрес взволнованно обернулся к нему, нетерпеливо, отрывисто спросил:
— Суханек, вы уверены, что это они стучали?
— Ну да, стучали, — настаивал дед. — Всякий раз трижды: тут, тук, тук… Только я там обушок оставил…
— Значит, к ним поступает воздух, — с облегчением сказал Андрес. — Вот это здорово, черт побери!
— Ja, — кивает Ханс. — Gut.
Из обрушенного штрека доносится шум, и оттуда показываются ноги Пепека.
— Зачем вас туда понесло? — накидывается на него Андрес.
— Лазил посмотреть, — цедит сквозь зубы Пепек, выпрямляясь. — Получай свою лампу, дед.
Лицо деда морщится от радостного смеха.
— Вот анафема! А обушка там не было?
— Какого еще обушка?
— Слушайте, Фалта! — вскипает запальщик. — Если вы у меня еще раз выкинете такую штуку…
Пепек бросил на него разъяренный взгляд.
— Съем я, что ли, вашу дыру? — Он посмотрел на свое кайло. — Надо бы подпорки… за тридцатым метром. Там кровля обвисает… Можно только на брюхе проползти. — Пепек сплюнул и сделал вид, что вытаскивает из- под обломков какую-то расщепленную балку, а на остальное ему, мол, наплевать.
— Как будто я сам не знаю, что кровля там провисает, — бурчит Андрес, ни к кому не обращаясь. — Значит, проходку придется делать отсюда…
— Если бы там покамест подпорки поставить, — громко говорит Пепек в стену, — можно было бы начать проходку оттуда…
— Как бы не так, — обращается Андрес в потолок, — кто-нибудь туда влезет, а его сверху придавит…
Пепек опять сплюнул, продолжая возиться с балкой.
— Подумаешь, я бы сам поставил подпорки, — бормочет он как бы про себя, бесцеремонно повернувшись спиной к «псу» Андресу.
Ага, они поругались и теперь не разговаривают друг с другом!
— …стану я всякого караулить, как же! — огрызается Андрес, ни на кого не глядя, и демонстративно направляется к Мартинеку.
— Пес! — довольно громко зашипел Пепек. — До чего надоел, сволочь этакая! Еще орать на нас вздумал…
Слышно, как Андрес отводит душу на крепильщике; тот спокойно отвечает высоким голосом…
— Ну как, — обращается Пепек к Хансену, — ставить мне пока там подпорки?
Ханс кивнул.
— То-то же! — признательно буркнул Пепек и благодарно сверкнул глазами в сторону Хансена. — Он тоже не боится. Станда, пилу! И просунь мне туда какое-нибудь бревно, понятно?
После этого он налил в ладонь масла из лампы и натер им себе шею и плечи.
— Ну, я полез, Адам. Если запальщик что скажет, передай ему — пусть поцелует меня в…
Адам кивнул, продолжая разбирать завал.
Дед Суханек все еще сокрушенно крутит головой.
— Первый раз такое случилось: чтобы я да инструмент когда где оставил — в жизни этого не было, тридцать лет не случалось такого, братцы… Я помогу тебе, Станда, — добавил он живо и принялся убирать осыпь; бедный дед со стыда сам себя понизил в ранге, теперь он, как откатчик, носит камни, ковыляет с ними, еле переводя дух…
