Михаил Загоскин - Москва и москвичи
— В том-то и дело, — прервал мой приятель, — ведь просвещение-то и делает человека счастливым.
— Да, то, о котором я говорил тебе прежде, а то, о котором ты говоришь теперь, тогда только для нас полезно, когда придет нам по плечу. Хорошо идти за веком тому, кому нет надобности ходить за сохой. Да и с чего ты взял, что ты счастливее безграмотного человека? Потому что знаешь больше его? Нет, мой друг, исправный, то есть зажиточный, крестьянин несравненно благополучнее нас с тобою: его не беспокоит наша житейская суета, не тревожит честолюбие. Он, человек безграмотный, знает, что век останется крестьянином, и спит себе преспокойно; а посмотри, как иногда какой-нибудь коллежский секретарь, который занесся в чины, сохнет оттого, что его долго не производят в титулярные советники!
— Толкуй себе, как хочешь, а я все-таки желаю, чтоб наш простой народ…
— Эх, мой друг, оставь его в покое! А если хочешь чего-нибудь желать, так пожелай лучше общего просвещения для тех людей, которые могут и должны быть просвещены. Безграмотный мужик не беда, а вот худо то, когда сам помещик читает по складам.
— Да этаких уж мало, мой друг.
— Несравненно меньше прежнего, кто и говорит, а не мешало бы, чтоб их и вовсе не было.
Наш разговор был прерван нечаянным появлением хозяина Нескучного.
— Насилу-то я вас нашел, господа! — сказал он, идя к нам навстречу. — Уж я ходил, ходил по саду!.. Представьте, какая случилась со мной неприятность: я остался без вас на минеральных водах, чтоб осмотреть, в порядке ли ванны, — вот слышу, шумят подле целебного колодца. Что такое? Гляжу: какой-то барин, совсем раздетый, чуть не бьет моего смотрителя-немца. Я подбежал к ним. В чем же дело? Представьте себе, этот господин лезет купаться в колодец!.. «Помилуйте, батюшка, что вы?» — «Как что? Ведь эта вода целебная?» — «Ну да, целебная!.. Да ведь ее пьют, а не купаются в ней». — «Вот вздор какой! Я слыхал, что на Кавказе и пьют и купаются». — «То на Кавказе, а здесь совсем другое дело». — «Почему ж другое? Вода все вода!» Я чтоб урезонить — куда, так и рвется!.. А колодец глубокий, вода почти вровень с краями, — юркнет, проклятый, и поминай как звали!.. Я ухватился за него и кричу немцу: «Держи, держи!» Насилу-то вдвоем оттащили его прочь! Такой здоровый — и в голове-то порядком закачано. Что будешь делать — привязался ко мне, шумит, кричит!.. Я так, я этак, и лаской и всячески — не отстает! Уж я поил, поил его зельцерской водою; насилу, разбойник, провалился, — устал с ним до смерти. Теперь прошу ко мне, господа! — продолжал хозяин, вытирая платком свое лицо. — Милости просим позавтракать чем бог послал. Не взыщите, если мои пирог простыл; что делать: целый час провозился с этим пьяницей.
Мы отправились вместе с хозяином и, к совершенному удовольствию этого гостеприимного и радушного человека, нашли, что его отлично вкусный пирог не совсем еще остыл.
III Московские сводчики
Сводчик, а. с. м. посредник при покупках, продажах и разных сделках.
Академический словарь, изданный в 1847 годуВ Москве немного справочных контор, но зато вовсе нет недостатка в этих вольнопрактикующих посредниках, известных под названием сводчиков. Это почтенное сословие резко отличается от всех других тем, что не составляет никакого отдельного общества. Когда мы говорим: дворянское сословие, купеческое сословие, мещанское общество, ремесленный цех, то разумеем под этим отдельные общества, составленные из одних дворян, купцов, мещан и ремесленников; а между сводчиками вы найдете людей всех состояний, и хотя их занятия совершенно одинаковы, но каждый из них заботится только о себе и старается всячески вредить своим товарищам. Есть сводчики, которые одеваются по последней моде, носят белые лайковые перчатки и разъезжают в своих собственных экипажах; есть и такие, которые очень напоминают оборванных польских факторов: та же неутомимая деятельность, то же красноречие и почти та же самая добросовестность; одним словом, им недостает только длинных пейсиков и засаленных ермолок, чтоб совершенно походить на этих честных евреев, от которых нет отбоя во всех местечках и городах западной России. Я всегда дивился необычайному красноречию наших московских сводчиков; каждое именье, которое они предлагают вам купить, бывает обыкновенно или настоящим земным раем по своему чудному местоположению, или золотым дном по своему неслыханному плодородию, или истинным кладом по своим береженым лесам, сенокосам и разным водяным угодьям. Для них решительно ничего не значит назвать дровяной лес строевым, едва заметный проток речкою, грязный пруд озером и ни на что не годные болота поемными лугами. «Но для чего же они это делают? — спросите вы. — Ведь заочно именье никто не покупает, всякий поедет прежде посмотреть». Да этого-то они добиваются! Неужели вы никогда не слыхали о заграничных вывесках, которые так обольстительны для всех новичков? На одной вы прочтете, что тут не продают, а почти даром отдают разные товары; другая приглашает вас войти в лавку — как вы думаете, для чего? Единственно для того, чтоб вы обогатились. — «Faites votre fortune, messieurs!»
Разумеется, это ложь; однако ж вы зайдете в лавку и, может быть, купите что-нибудь. Говорят, что эти торговые приманки, известные под названием пуфов, доведены до совершенства англичанами; может быть, только вряд ли им уступят в этом наши московские сводчики. Мне самому случилось однажды попасть в ловушку к этим господам; впрочем, я отделался так дешево, что вовсе об этом не жалею. Я расскажу вам это происшествие, совершенно справедливое во всех его подробностях, — за это я ручаюсь вам своею честию.
Года четыре тому назад пришла мне охота купить небольшую подмосковную. Я напечатал об этом в газетах, и на другой день явились ко мне два сводчика. Первый, которого я принял к себе в кабинет, был человек пожилой, одетый довольно опрятно, с большими седыми бакенбардами и с важным, даже несколько угрюмым лицом.
— Вы изволили объявить в «Московских ведомостях», — сказал он, — что желаете купить именье?
— Да, — отвечал я. — Мне хотелось бы найти небольшую деревеньку, но только непременно в близком расстоянии от Москвы.
— Так-с! А позвольте узнать, в какую цену?
— От сорока до пятидесяти тысяч ассигнациями.
— Так-с!.. Прежде всего я должен вам доложить, что никогда не беру менее двух процентов за комиссию.
— С того, кто продает?
— И с того, кто покупает.
— То есть, четыре процента? Ну, это довольно! Впрочем, если вы найдете мне выгодное именье…
— Выгодное? То есть доходное?
— Ну, хоть и не очень доходное, но я желал бы, чтоб оно давало мне хотя пять процентов.
— Так-с!.. А местоположение?…
— Непременно красивое: без этого я не куплю; чистенький домик, роща, речка.
— И речка-с?… Это, сударь, найти нелегко!.. Подмосковные именья на видных местах и с живыми урочищами недешево стоят, — заплатите тысячи по две за душу.
— Ну, если у вас нет такого именья…
— Позвольте, позвольте!.. Я могу вам рекомендовать именье — не то что подмосковное, а близко, очень близко от Москвы… Просят за него пятьдесят пять тысяч ассигнациями, а может быть, и за пятьдесят уступят. Именье отличное, устроенное самым хозяйственным образом; стоит только руки приложить, так оно даст вам процентов до десяти. Земля самая плодородная… не то что чернозем, а, знаете ли, этакая серая… чудная земля!.. И место красивое, перед барским домом речка… можно мельницу построить: воды весьма достаточно, — будет за глаза на три постава.
— А по какой дороге это именье?
— По Можайке.
— То есть по Смоленской? Ну, это хорошо: застава от меня близехонько.
— А это, сударь, не безделица. Иное именье, кажется, и близко от Москвы, а как придется ехать городом верст двадцать…
— Уж и двадцать!.. Что вы!
— Да немного поменьше.
— Что ж, это именье недалеко от города?
— И десяти верст не будет.
— От Москвы?
— Нет, сударь, от города Вязьмы.
— Так это в Смоленской губернии?
— Так что же, сударь? Ведь Смоленская-то губерния граничит с Московскою.
— Покорнейше вас благодарю! Я ищу именье не далее тридцати верст от Москвы.
— Позвольте вам доложить: да что толку-то в этих близких именьях? Ведь, известное дело, подмосковные крестьяне или плуты или нищие, беспрестанно в Москву таскаются, все пьяницы; да вы, сударь, с ними наплачетесь!
— Это уж мое дело.
— И что за даль такая: с небольшим двести верст! Дорога как скатерть, лучше всякого шоссе — и гладко и мягко. Едешь в телеге, а точно как на лежачих рессорах. А именье-то какое! От нужды, сударь, продают… Вот кабы вы сами изволили взглянуть… Да не угодно ли, со мною есть опись и приказ?…
— Нет уж, увольте!
— Так позвольте вам предложить другое именье, поближе этого…
