Джордж Макдональд - Сэр Гибби
Однако всё было совсем не так. Учтиво поздоровавшись с дамами, Гибби выскочил из комнаты и помчался к Доналу: не в его правилах было радоваться одному, когда можно было разделить радость с другом.
Новость о том, что сейчас, в эту минуту Джиневра сидит в гостиной миссис Склейтер и ожидает его прихода (ибо в своём волнении Донал именно так истолковал радостное нетерпение и спешку Гибби), подняла в груди Донала такую бурю, что несколько минут он не мог придти в себя. Сердце его гулко ухало, как лошадиные копыта по мостовой. Он и не подумал спросить у Гибби, приглашала его миссис Склейтер или нет, и не вспомнил о том, что добрая половина его уроков на завтра ещё оставалась невыученной. Перед тем, как Гибби, ворвавшись, сообщил ему счастливую новость, он был по уши погружён в решение математической задачи. Сейчас же все законы вселенной показались ему ничтожными и не стоящими даже минутного размышления. Он начал шагать по комнате взад и вперёд, казалось, ничего вокруг себя не замечая. Наконец Гибби потряс его за плечи и двумя энергичными жестами показал, что ему следует надеть воскресный костюм. Тогда на Донала впервые в жизни навалилась застенчивость, окутав его плотной пеленой с головы до пят. Одно дело принимать дам у себя на лугу, и совсем другое — оказаться в их обществе посреди великолепно убранной гостиной; ведь до того, как Донал попал в дом миссис Склейтер, он никогда не видел ничего подобного даже в стране эльфов или в сказках тысячи и одной ночи. Он знал, как вести себя на ферме, но светская беседа была ему в новинку. Конечно, затейливо вырезанные спинки стульев и кресел намного уступали зелёному склону, усыпанному маргаритками, но когда миссис Склейтер впервые предложила ему присесть, Доналу едва хватило присутствия духа, чтобы повиноваться.
Предстоящий вечер вдруг показался ему пугающим и ужасным. Но он готов был на многое ради того, чтобы снова узреть свою милую юную даму! Он напомнил себе, что сейчас он предстанет перед ней в обличье уже не пастуха, но студента и что подобные мысли недостойны человека, желающего шагать вровень со своими сверстниками. Он кинулся приводить себя в порядок, несколько раз тщательно умылся, надел свою лучшую рубашку — грубого полотна, но свежую и сладко пахнущую вольным ветром Глашгара, — жёлто — коричневые бумазейные штаны в чёрную полоску, жилет оливкового цвета, тёмно — синий сюртук с фалдами и пару до блеска начищенных праздничных башмаков, подбитых не огромными железными набивками, а аккуратными мелкими гвоздиками. Потом он нахлобучил на голову высокую бобровую шапку, которую невозможно было пригладить никакой щёткой, засунул в карман жёлто — красный шёлковый платок и объявил, что готов.
Если бы Гибби в своём прежнем меховом одеянии вдруг оказался в гостиной у миссис Склейтер, он, наверное, выглядел бы далеко не так привлекательно, как на глашгарских утёсах. Пожалуй, в любом другом наряде он выглядел куда лучше, нежели в вечернем костюме, который к тому времени был уже — увы! — совсем европейским. С другой стороны, мистеру Склейтеру самый обычный смокинг или фрак подходил как нельзя лучше: ведь сам он был совершенно заурядным человеком и потому в любом другом платье был бы меньше всего похож на самого себя. Кстати, поскольку заурядных людей, придерживающихся условностей, всегда неисчислимо больше, чем тех, кто просто остаётся самим собой, то, наверное, будет даже лучше, если нынешняя мода продержится как можно дольше. Что же касается Донала, то для него невозможно было даже придумать ничего хуже, чем тот праздничный наряд, который он так старательно на себя надел. Теперь он выглядел донельзя нелепо и комично, и неудобная одежда только портила всё дело, сковывая его по рукам и ногам.
Однако ни Гибби, ни Донал ещё не научились связывать манеру одеваться с принятыми в обществе правилами и приличиями, и поэтому сейчас Гибби вёл друга к себе домой с чувством полного удовлетворения.
Приготовления Донала заняли довольно много времени, и поэтому гости закончили пить чай задолго до того, как мальчики появились в гостиной. Девочки немного поиграли хозяевам на рояле, и теперь миссис Склейтер ласково беседовала с двумя из них; они же сидели на диване прямо, как по струнке, и с благоговением и завистью взирали на её светскую элегантность.
Джиневра рассматривала картинки в ежегодном обозрении, а мистер Склейтер занимал разговорами мисс Кимбл, изо всех сил стараясь, чтобы она осталась довольна. У него был особый дар говорить. Правда, для того, чтобы этот дар развернулся вовсю, мистера Склейтера постоянно нужно было убеждать, что вы внимательно его слушаете. Многие священники в будние дни непрестанно требуют от окружающих безраздельного внимания. К сожалению, это приносит им ничуть не меньше вреда даже в тех случаях, когда они прекрасно осознают, что по воскресеньям ни один из прихожан не прислушивается к их проповедям.
Глава 46
Девочки
Дверь открылась. Донал целую минуту вытирал об коврик подошвы своих башмаков — так старательно, как будто явился со скотного двора. Затем Гибби с торжеством повлёк его наверх по лестнице в гостиную. Донал вошёл свободными, пружинистыми шагами, как ходят люди, чей разум находится пока только в голове, и остановился, хотя Гибби тянул его дальше. Он обвёл собравшихся приветливым взглядом проницательных карих глаз, увидел лицо, которое искал, и размашистой походкой сеятеля пошёл прямо через всю комнату навстречу Джиневре. Миссис Склейтер поднялась с дивана, мистер Склейтер резко выпрямился и смерил самозванца уничтожающим взглядом.
Наглость этих мальчишек, думал он, переходит всякие границы. Миссис Склейтер же боялась того, к чему может привести их невежество. Однако к несказанному изумлению всех собравшихся Джиневра поднялась, всей своей фигуркой излучая уважение и скромность, и почти с робостью протянула руку этому подошедшему к ней нелепому шуту. Он взял её ручку в свои мозолистые ладони, неловко потряс её из стороны в сторону, бережно держа её на весу, как хрупкую драгоценность, которую страшно и выронить, и раздавить слишком крепким пожатием. Гибби выплясывал от радости за его спиной. От ликования он был готов встать на одну ногу, но сдерживал себя ради миссис Склейтер.
Джиневра снова села, и Донал, чувствуя себя громоздким и неуклюжим и от всего сердца желая хоть на мгновение стать совершенно незаметным, оглянулся вокруг в поисках стула и только тут заметил миссис Склейтер. Он подошёл к ней таким же вольным, размашистым шагом, но на этот раз без тени смущения, протянул руку и сказал на своём родном шотландском выговоре: — Надеюсь, Вы в добром здравии, мэм. Я не заметил Ваше милое лицо, когда вошёл. Великолепный у вас дом! — конечно, для Вас он подходит в самый раз, мэм, но простому человеку вроде меня к такому быстро не привыкнуть. Я ведь вырос на просторе, где кроме травы, цветов да овец и нет ничего.
Говоря всё это, Донал вспомнил луг, раскинувшийся вдоль берега Лорри.
«Так я и думала, — сказала себе миссис Склейтер. — Он джентльмен от природы. Ну, его — то научить недолго!» Она была права. Но Донал был больше, чем просто джентльменом, и мог бы научить её таким вещам, которым она сама не смогла бы научить никого другого.
— Вы скоро привыкнете к тому, как живут горожане, мистер Грант. Боюсь только, что многое из той роскоши, которой мы себя окружаем, подчас приносит нам больше беспокойства чем пользы, — сказала она вслух самым приветливым и добрым голосом, ласково пожимая его руку, благодаря чему он сразу почувствовал себя намного лучше и естественнее. — Я рада видеть, что здесь у Вас есть друзья, — добавила она.
— Только один друг, мэм. Видите ли, мы с Гибби…
— Прошу прощения, мистер Грант, но я хотела бы просить Вас… Конечно, мне самой всё равно, но ради того, чтобы все побыстрее к этому привыкли, не могли бы Вы называть Гилберта его настоящим именем, сэр Гилберт? Я очень Вас прошу. Мне хотелось бы, чтобы он тоже к этому привык.
— Как пожелаете, мэм. Так вот, как я уже сказал, мы с сэром Гибби… ой, простите, мэм, с сэром Гилбертом, уже давно знаем мисс Гэлбрайт, ведь её отец наш лэрд, и мы живём в его поместье.
— Тогда присядьте рядом с мисс Гэлбрайт, — сказала миссис Склейтер и, поднявшись, поставила ему стул возле Джиневры, удивляясь про себя, как это шотландский лэрд мог позволить своей столь юной дочери заводить такие неподобающие знакомства.
Наверное, большинству присутствующих это тоже показалось очень странным. Гибби, пожалуй, был единственным, кто видел сейчас перед собой настоящего Донала. Мисс Кимбл и её ученицы неодобрительно рассматривали его искажённое отражение в кривом зеркале своей собственной узколобой чопорности. Сквозь розовый флёр сделанного ей комплимента миссис Склейтер видела в нём будущего джентльмена. Мистер Склейтер взирал на него в перевёрнутый телескоп собственной значительности (кстати, весьма преувеличенной, ибо он был человеком самого скромного происхождения) и посему видел сущее ничтожество. Джиневра же относилась к нему с восхищённым уважением, считая его удивительно великим и непостижимым, способным постичь взаимные связи и пропорции всего того, что она могла видеть лишь глазом. Кроме того, она не могла не почувствовать, что Донал был гораздо приятнее и внешнему, и внутреннему взору, когда в старых вельветовых штанах и синей шапочке бродил по зелёным лугам среди коров и овец, с посохом под мышкой и книгой в руке. Там, в долине нельзя было не увидеть его природную одухотворённость; здесь же он и вправду выглядел нелепо. Всё достоинство поэта становится заметным благодаря не дорогому платью, а благородному окружению, но гостиная миссис Склейтер была недостаточно велика и недостаточно красива, чтобы воздать должное этому поэту, особенно сейчас, когда он предстал взорам собравшихся в нескладной выходной одежде. Директрисе пансиона и её ученицам он показался неотёсанным деревенщиной, и за неимением лучшего развлечения они ещё долго забавляли других пансионерок рассказами о неуклюжем знакомом мисс Гэлбрайт. Джиневре ещё не раз приходилось краснеть от негодования, слыша от подруг высокомерные насмешки в его адрес. Сначала она попыталась было дать им понять, какой Донал на самом деле, но увидев, что они недостойны её доверия, стала просто умолкать каждый раз, когда они снова начинали острить на его счёт, и только это строгое молчание заставляло их прикусывать язычки в её присутствии.
