Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты
Comme il est aimable, ce jeune homme.[224]
Эта фраза, кот[орая] послѣдовала сейчасъ за моей, прервала мои размышленія. — Я сталъ извиняться, что не могу, но такъ [как] для этаго не нужно думать, я продолжалъ разсуж[дать] самъ съ собой: Какъ я люблю, что она называетъ меня въ 3-мъ лицѣ. По нѣмецки это грубость, но я бы любилъ и по немецки. Отчего она[225] не находитъ мнѣ приличнаго названія? Замѣт[но], какъ ей неловко звать меня по имени, по фамиліи и по титулу. Неужели это отъ того, что я....... — «Останься ужинать», сказалъ мужъ. — Такъ какъ я былъ занятъ разсужденіемъ о формулахъ 3-го лица, я не замѣтилъ, какъ тѣло мое, извинившись очень прилично, что не можетъ оставаться, положило опять шляпу и сѣло преспокойно на кресло. Видно было, что умственная сторона моя не участвовала въ этой нелѣпости. Мнѣ очень стало досадно и [я] начиналъ было порядкомъ журить самого себя, когда меня развлекло весьма пріятное обстоятельство. Она съ большимъ вниманіемъ нарисовала что то, чего я не видалъ, подняла мелокъ немного выше, чѣмъ бы было нужно, положила его на столъ, потомъ, упершись руками на диванъ, на которомъ сидѣла, и передвигаясь со стороны на другую, придвинулась къ самой спинкѣ и подняла головку — головку съ тонкимъ и кругловатымъ очеркомъ лица, черными, полузакрытыми, но энергическими глазами, съ узенькимъ и острымъ, острымъ носикомъ и съ такимъ ртомъ, который съ глазами составлялъ одно и всегда выражалъ что нибудь новое. Въ эту минуту, какъ сказать, что онъ выражалъ? Была и задумчивость, и насмѣшка, и болѣзненность, и желаніе удержаться отъ смѣха, и важность, и капризъ, и умъ, и глупость, и страсть, и апатія, и еще мало ли что онъ выражалъ. — Немного погодя мужъ вышелъ, должно быть, приказать ужинъ.
Когда меня оставляютъ однаго съ ней, мнѣ всегда дѣлается страшно и тяжело. Когда я провожаю глазами тѣхъ, которые уходятъ, мнѣ также больно, какъ въ 5-й фигурѣ:[226] я вижу, какъ дама моя переходитъ на другую сторону и я долженъ оставаться одинъ. Я увѣренъ, что Наполеону не такъ больно было видѣть, какъ Саксон[цы] при Ватерлоо перешли къ непріятелю, какъ мнѣ въ первой юности было больно смотрѣть на эту жестокую эволюцію. Средство, которое я употребляю въ кадрили, употребляю я и при этомъ случаѣ: я дѣлаю [видъ?], какъ будто не замѣчаю, что я одинъ. И даже теперь разговоръ, который б[ылъ] начатъ до его ухода, кончился; я повторилъ послѣднія слова, сказанныя мною, прибавивъ только: «такъ стало быть», она повторила свои, прибавивъ: «да». Но вмѣстѣ съ тѣмъ тутъ же завязался другой, неслышный разговоръ.
Она. Я знаю, зачѣмъ вы повторяете то, что уже сказали: вамъ неловко б[ыть] одному и вы видите, что мнѣ неловко, — такъ чтобы казаться намъ занятыми вы заговорили. За это вниманіе васъ очень благодарю, но можно бы сказать что нибудь поумнѣе». — Я. Это правда, ваше замѣчаніе вѣрно, но я не знаю, отчего вамъ неловко; неужели вы думаете, что ежели вы однѣ, то я стану вамъ говорить такія вещи, которыя будутъ вамъ непріятны? И чтобы доказать вамъ, какъ я готовъ жертвовать своими удовольствіями для васъ, что[227] какъ мнѣ ни пріятенъ[228] нашъ теперешній разговоръ, я стану говорить громко. Или вы начинайте. — Она. Ну, давайте!
Я только что приводилъ ротъ въ порядокъ, чтобы сказать какую нибудь такую вѣщь, при которой можно бы было думать объ одномъ, а разговаривать о другомъ, какъ она начала разговоръ громкій, который повидимому могъ бы продолжаться долго; но въ такомъ положеніи самые замѣчательные вопросы падаютъ, потому что продолжается тоть разговоръ. Сказавши по фразѣ, мы замолчали, попробовали еще говорить, опять замолчали. Тотъ разговоръ. Я. — Нѣтъ, никакъ нельзя говорить. Такъ какъ вамъ, я вижу, неловко, лучше бы, еслибъ воротился вашъ мужъ. — Она (громко). «Человѣкъ, гдѣ Иванъ Ивановичъ? Попроси ихъ сюда». Ежели бы кто не вѣрилъ, что есть такіе тайные разговоры, то вотъ доказательство.
«Я очень радъ, что мы теперь одни», продолжалъ я тѣмъ же способомъ разговаривать: «я вамъ замѣти[лъ] уже, что вы меня часто оскорбляете своимъ недовѣріемъ. Ежели я нечаянно дотронусь до вашей ножки своей ногой, вы сейчасъ спѣшите извиняться и не даете мнѣ времени сдѣлать того же, когда я только что, разобравъ, что это дѣйствительно ваша нога, хотѣлъ извиниться. Я за вами не могу поспѣть, а вы думаете, что я неделикатенъ».
Мужъ пришелъ. Мы посидѣли, поужинали, поговорили и я поѣхалъ домой въ половинѣ перваго.
Въ саняхъ.Теперь весна, 25-е Марта. Ночь тихая, ясная; молодой мѣсяцъ виднѣлся напротивъ изъ за красной крыши большого бѣлаго дома; снѣгу уже мало.
«Подавай, N!.....
Одни мои ночныя санки были у подъѣзда, да и Дмитрій очень хорошо и безъ возгласа лакея слышалъ, что я выхожу, потому что слышно было его чмоканье, какъ будто онъ цѣловалъ кого нибудь въ темнотѣ, и которое по моимъ предположеніямъ имѣло цѣлью заставить маленькую лошадку сдвинуть сани съ камней мостовой, по которой непріятно скрипѣли и визжали подрѣза. Наконецъ санки подъѣхали. Услужливой лакей взялъ меня подъ локоть и повелъ сажать; ежели бы онъ не держалъ меня, я бы прямо прыгнулъ въ сани, теперь же, чтобы не оскорбить его, я пошелъ тихо и продавилъ ледочекъ подернувшейся лужи и замочилъ ноги. — «Благодарствуй, братъ». — Дмитрій, морозитъ? — Какъ же можно-съ; теперь все по ночамъ заморозки пойдутъ-съ. —
— Какъ глупо! Зачѣмъ я спрашиваю? — Не правда, ничего глупаго нѣтъ: тебѣ хочется говорить, быть въ сношен[іяхъ] съ людьми, потому что ты веселъ. Отчего же я веселъ? За полчаса ежели бы я сѣлъ въ сани, я бы не сталъ разговаривать. А оттого, что ты довольно хорошо говорилъ передъ отъѣздомъ, оттого, что ея мужъ тебя вышелъ провожать и сказалъ: «Когда жъ мы опять увидимся?» Оттого, что какъ только лакей тебя увидалъ, онъ сейчасъ встрепенулся и не смотря на то, что пахло отъ него петрушкой, онъ съ удовольствіемъ тебѣ услужилъ. Я ему какъ то далъ полтинникъ. Во всѣхъ нашихъ воспоминаніяхъ середина выпадаетъ, а остается первое и послѣднее впечатлѣніе, особенно послѣднее. Поэтому прекрасный обычай хозяину дома провожать гостя до двери, у которой, обыкновенно устроивъ ноги винтомъ, нельзя хозяину не сказать чего нибудь любезнаго гостю; не смотря ни на какую короткость отношеній, этимъ правиломъ пренебрегать не надо. Т[акъ] н[апримѣръ], «когда мы опять увидимся» ничего не значитъ, но невольно [изъ] самолюбія гость переведетъ такъ: когда[229] значитъ: пожалуйста поскорѣе, мы значитъ: я и жена, к[оторой] тоже очень пріятно тебя видѣть; опять значитъ: мы нынче провели вечеръ вмѣстѣ, но съ тобой нельзя соскучиться; увидимся значитъ: еще разъ намъ сдѣлай удовольствіе. И гостю остается пріятное впечатлѣніе. Также необходимо, особенно въ домахъ не хорошо устроенныхъ, гдѣ не всѣ лакеи, особенно швейцаръ (это самое важное лицо, потому что первое и послѣднее впечатлѣніе), учтивы, давать денегъ людямъ. Они васъ встрѣчаютъ и провожаютъ, какъ человѣка домашняго, и услужливость ихъ, источникъ коей полтинникъ, переводишь такъ: васъ здѣсь всѣ любятъ и уважаютъ, поэтому мы стараемся, угождая господамъ, угодить вамъ. Можетъ быть, только и любитъ и уважаетъ лакей, но все таки пріятно. Что за бѣда, что ошибаешься? ежели бы не было ошибокъ, то не было бы........
