Теодор Драйзер - Сестра Керри
«Пожалуй, лучше встать», — подумал он.
Воды в помещении не было. Герствуд обулся и встал, расправляя застывшее тело. Его костюм был сильно помят, волосы всклокочены.
— А, черт! — пробормотал он, надевая шляпу.
Внизу уже пробуждалась жизнь.
Герствуд нашел водопроводный кран над желобом, из которого, очевидно, поили лошадей. Но полотенца у него не было, а носовой платок был грязен со вчерашнего дня. Герствуд ограничился тем, что промыл глаза ледяной водой. Потом отправился разыскивать мастера, который оказался уже на месте.
— Завтракали? — спросил тот.
— Нет, — ответил Герствуд.
— Тогда поторопитесь! Впрочем, у вас есть еще время. Ваш вагон не готов.
Герствуд колебался.
— Не можете ли вы дать мне талон в столовую? — попросил он, делая над собой огромное усилие.
— Получите, — сказал мастер, протягивая талон.
Герствуд позавтракал так же скудно, как обедал накануне, — кусочек жареного мяса и чашка скверного кофе — и затем вернулся в парк.
— Ну вот, — сказал мастер, подзывая его пальцем, — через несколько минут можете выводить вагон!
Герствуд взобрался на переднюю площадку вагона, стоявшего в полутемном депо, и стал ждать сигнала. Он волновался, но все же испытывал некоторое облегчение: что угодно, лишь бы не оставаться дольше в этом депо.
Шел четвертый день забастовки, и дело начало принимать плохой оборот. Следуя советам прессы и тех, кто возглавлял забастовку, бастующие вели борьбу довольно мирно. До сих пор еще не произошло никаких сколько-нибудь серьезных столкновений. Бастующие иногда останавливали вагоны и вступали в переговоры со штрейкбрехерами, а те, случалось, сдавались на уговоры и уходили. В некоторых вагонах были выбиты стекла, было несколько стычек, сопровождавшихся криками и угрозами, но только человек пять или шесть пострадали серьезно. И даже в этих редких случаях руководители забастовки порицали подобные действия, приписывая их неорганизованной толпе.
Но вынужденное бездействие и сознание, что полиция поддерживает трамвайные компании и помогает им одержать победу, ожесточали бастующих. Они видели, что с каждым днем число курсирующих вагонов все возрастает, а заправилы трамвайных компаний не перестают громко кричать, что сопротивление стачечников сломлено. Это приводило бастующих в отчаяние. Им стало ясно, что вскоре все вагоны будут на линии, а люди, осмелившиеся заявить протест, останутся за бортом. По-видимому, мирные методы борьбы шли только на пользу трамвайным магнатам.
Страсти быстро разгорались, и бастующие начали нападать на вагоны, набрасываться на штрейкбрехеров, затевать побоища с полицией и разбирать рельсы. Наконец стали даже раздаваться выстрелы. Уличные бои участились, и город был наводнен полицией.
Герствуд, однако, ничего не знал о перемене в настроении бастующих.
— Выводите вагон! — крикнул ему мастер, энергично махнув рукой.
Кондуктор, такой же новичок, как и Герствуд, вскочил на заднюю площадку и дал два звонка — сигнал к отправлению. Герствуд повернул рукоятку, и вагон плавно выкатился на улицу. Здесь на переднюю площадку поднялись два дюжих полисмена и разместились по обе стороны от Герствуда.
У дверей депо раздался звук гонга. Кондуктор снова дал два звонка, и Герствуд повернул рукоятку.
Полицейские спокойно осматривались вокруг.
— Здорово морозит сегодня! — пробасил полисмен, стоявший по левую руку Герствуда.
— Хватит с меня и вчерашнего, — угрюмо отозвался второй. — Не хотелось бы мне иметь такую работу постоянно.
— Мне тоже.
Ни тот, ни другой не обращали ни малейшего внимания на Герствуда, который стоял на холодном ветру, пронизывавшем его насквозь, и вспоминал последние наставления мастера. «Ведите вагон ровным ходом, — сказал тот. — Ни в коем случае не останавливайтесь, если человек, который просит взять его, не похож на настоящего пассажира. А главное, не останавливайтесь там, где толпа».
Полицейские немного помолчали, потом один из них заметил:
— Наверное, последний вагон прошел благополучно: его нигде не видать.
— А кто из наших был там? — спросил второй полисмен, подразумевая своих товарищей, приставленных для охраны вагоновожатого.
— Шефер и Райян.
Снова водворилось молчание. Вагон ровно катился по рельсам. Эта часть города была еще мало заселена, и Герствуду попадалось немного встречных. Если бы не такой сильный ветер, пожалуй, не на что было бы и жаловаться. Но его благодушному настроению пришел конец, когда доехали до поворота, которого Герствуд заранее не заметил. Он тотчас выключил ток и сильно налег на тормоз, но все же опоздал, и поворот получился неестественно быстрым. Герствуд был взволнован и хотел было сказать что-нибудь в свое оправдание, но воздержался.
— Надо быть поосторожней с этими штуками! — снисходительным тоном произнес полисмен, стоявший слева.
— Правильно, — стыдясь за себя, согласился Герствуд.
— На этой линии много таких крутых поворотов, — вставил полисмен, стоявший справа.
За углом начинался более людный район. Сперва показались один или два пешехода, потом из ворот вышел мальчик с бидоном молока. Он-то и послал вдогонку Герствуду первый нелестный эпитет.
— Скэб! — крикнул он. — Скэб!
Герствуд слышал, конечно, это приветствие, но постарался пропустить его мимо ушей и даже не думать о нем. Он знал, что еще неоднократно услышит это слово, а возможно, и что-нибудь похуже. Несколько поодаль, на перекрестке, стоял человек, который, увидев трамвай, замахал, требуя, чтобы он остановился.
— Не обращайте на него внимания, — посоветовал один из полисменов. — Он что-то замышляет.
Герствуд послушался и, достигнув перекрестка, убедился, насколько прав был полисмен. Едва человек понял, что Герствуд хочет проехать мимо, он потряс кулаком и завопил:
— Ах ты, подлый трус!
Группа людей, стоявших на углу, не преминула послать вслед вагону несколько сочных ругательств.
Герствуд слегка нахмурился. Действительность оказывалась значительно хуже, чем он вначале предполагал. Когда они проехали еще три или четыре квартала, впереди показалась какая-то груда, наваленная прямо на рельсы.
— А! Они уже успели тут поработать, — заметил один из полицейских.
— Пожалуй, у нас с ними будет крупный разговор, — сказал другой.
Герствуд подвел вагон вплотную к баррикаде и остановился. Не успел он сделать это, как кругом собралась толпа, состоявшая главным образом из бастующих кондукторов, вагоновожатых, их друзей и попросту сочувствующих.
— Сойди с вагона, приятель, — раздался чей-то голос, звучавший более или менее дружелюбно. — Ведь ты же не станешь отнимать хлеб у голодных?
Герствуд держался за рукоятки мотора и тормоза, не зная, как быть. Он побледнел.
— Выключи мотор! — заорал один из полисменов, высовываясь с площадки вагона. — Назад! Прочь с дороги! Не мешайте человеку делать свое дело!
— Послушай, приятель, — сказал тот, который возглавлял бастующих, не обращая ни малейшего внимания на полицейского и разговаривая только с Герствудом, — мы все такие же рабочие, как и ты. Будь ты настоящим вагоновожатым и с тобой обращались бы, как с нами, тебе тоже, полагаю, было бы обидно, если бы кто-то занял твое место, не так ли? И ты бы не хотел, чтобы кто-то лишал тебя возможности добиваться своих прав. Верно, друг?
— Прочь с дороги! Прочь с дороги! — грубо крикнул полисмен. — Пошли прочь отсюда!
Он соскочил с площадки и, став перед толпой, стал оттеснять ее от трамвайного полотна. Второй полисмен в то же мгновение очутился рядом с ним.
— Назад! Назад! — кричали оба. — Отойдите! Довольно дурить! Прочь отсюда, говорят вам!
Казалось, что это гудит и волнуется маленький улей.
— Нечего меня толкать, — возмущенно крикнул один из бастующих. — Я ничего дурного не делаю!
— Пошел прочь отсюда! — взревел полисмен, размахивая дубинкой. — Прочь, не то я тебя сейчас по башке! Прочь, говорю!
— К черту! — крикнул другой бастующий и с силой оттолкнул полисмена, сопровождая все это крепкой бранью.
Трах! Дубинка полисмена опустилась на голову рабочего. Тот часто-часто замигал, покачнулся, вскинул руки вверх и, зашатавшись, отступил. В ответ на это чей-то кулак мгновенно обрушился на затылок полицейского. Взбешенный полисмен ринулся в самую гущу толпы, яростно нанося направо и налево удары дубинкой. Ему умело помогал его собрат, который при этом поливал разъяренную толпу отборной бранью. Серьезных повреждений никто не получил, так как бастующие с изумительной ловкостью увертывались от ударов. И теперь, столпившись на тротуаре, они осыпали полисменов бранью и насмешками.
— А где же кондуктор? — крикнул один из полицейских.
Оглянувшись, он увидел, что тот, нервничая, стоит рядом с Герствудом. Герствуд, не столько испуганный, сколько пораженный, наблюдал за разыгравшейся на его глазах сценой.
