Джордж Макдональд - Донал Грант
— Наверное, да, — ответил Донал. — Правда я не верю, что для Господа Иисуса какое — нибудь место на земле было более священным, чем любое другое. Ведь Он знал, что даже прах земной принадлежит Его Отцу и лишь Им существует. Однажды мы, должно быть, тоже к этому придём… И всё же, где нам лучше их похоронить? Там же в часовне или где — нибудь в саду?
— Можно, конечно, поговорить со священником да снести их на кладбище; прах к праху, как полагается. Только так мы всю округу всколыхнём, а этого мне страх как не хочется. Ведь сотворил — то это наверняка кто — нибудь из ваших предков, миледи, так что чем скорее всё это забудется, тем лучше. И потом, что скажет граф? Не иначе рассердится. Нет, тут надо подумать.
Донал проводил обеих дам до дверей спальни, а сам направился к себе и лёг спать, но даже в те короткие часы, что остались ему от длинной ночи, несколько раз просыпался, и ему казалось, что он слышит призрачную музыку, погребальной песней звучащую над мёртвыми телами, оставшимися внизу.
Глава 58
Больная душа
— Симмонс говорит, что сегодня папе совсем плохо, — сообщил Дейви Доналу, когда наутро тот появился в классной комнате. — Говорит, что ещё ни разу не видел его таким больным. Ах, мистер Грант, неужели он скоро умрёт?
— Надеюсь, что нет, Дейви, — ответил Донал, но позднее засомневался, действительно ли сказал то, что думал. Вряд ли граф обретёт подлинно человеческий облик по эту сторону вечности, а если так, к чему надеяться на его земную жизнь?
— Как бы мне хотелось, чтобы вы поговорили с ним так, как разговариваете со мной, мистер Грант! — продолжал Дейви, полагавший, что то, что приносит пользу ему самому, непременно должно приносить пользу и всем остальным.
Последнее время мальчик проводил с отцом ещё больше времени, чем обычно, и, должно быть, рассказы сына заставили графа снова вспомнить о Донале и его убеждениях. Какой бы слабой ни была его воля и как бы сильно ни омертвела его совесть, разум лорда Морвена пока оставался живым и деятельным. Чуть позже в классную комнату заглянул дворецкий и сообщил, что его светлость желает побеседовать с мистером Грантом, когда тот закончит заниматься с Дейви.
Поднявшись к графу, Донал увидел, что тот совсем ослабел, но почему — то стал гораздо больше похож на обычного живого человека. Лорд Морвен указал ему на стул и почти сразу же заговорил. Его слова вызвали у Донала крайнее изумление.
— Мистер Грант, — начал лорд Морвен, — я знаком с вами достаточно давно и полагаю, что неплохо вас знаю. Мне хотелось бы поговорить с вами. Можете считать это моей странностью или объяснять это желание моим нынешним нездоровьем; отчасти же оно продиктовано тем, что мои собственные взгляды не совпадают с воззрениями пресвитерианской церкви, а в округе нет ни одного англиканского священника. Как бы то ни было, мне хотелось бы с вами побеседовать — больше для того, чтобы понять свои собственные убеждения, нежели надеясь получить от вас то, чего вряд ли следует ожидать от человека ваших лет.
Донал ничего не ответил. Да и что он мог сказать? Он не верил графу, а ничто не заглушает в нас желание говорить так, как недоверие к собеседнику. Однако лорд Морвен даже не подозревал, что ему не верят, и нисколько не сомневался, что молодой учитель с готовностью примет любую точку зрения, которая потребуется. Из прошлого опыта он узнал о Донале ничуть не больше, чем о себе самом.
— Меня волнует вопрос, от которого миру уже давно пора устать, — продолжал граф, — но который почему — то бесконечно интересует и, должно быть, всегда будет интересовать людей определённого сорта. Я имею в виду свободу воли. Насколько свободна человеческая воля? И можно ли называть её свободной, признавая, что всей вселенной правит Бог?
Тут он остановился, но Донал продолжал сидеть молча, так что через несколько минут граф даже слегка повернул к нему голову и приоткрыл глаза, которые закрыл было для того, чтобы ничто не мешало ему нанизывать слова друг на друга и с удовольствием к ним прислушиваться. Он уже начал сомневаться, что Донал действительно сидит возле его кровати, и подумал, не привиделся ли ему учитель, как и другие фантазии, почти не отделимые от реальности. Однако взглянув и убедившись, что тот рядом, он успокоился и продолжал:
— Конечно, я не ожидаю от вас столь же полного и чёткого мнения, какое мог бы услышать от более зрелого человека, всю свою жизнь посвятившего метафизике и прочитавшего всё, что когда — либо было написано об этом предмете. Однако мне кажется, что вы тоже уделяете значительное время подобным размышлениям.
Граф говорил спокойно и ровно, почти не меняя интонации. Его глаза были закрыты. Казалось, он читает какую — то книгу, спрятанную внутри.
— В жизни мне пришлось столкнуться с многими вещами, серьёзно поколебавшими мою уверенность в общепринятых взглядах, — сказал он. — Скажите, вы верите в то, что свободная воля существует?
Он замолчал, ожидая ответа, но Донал чувствовал, что совсем не готов ему ответить.
— Ваша светлость, — наконец сказал он, — я не думаю, что способен изложить свои воззрения вот так, без подготовки. Кроме того, хотя я и понимаю, что каждый из нас неизбежно задаёт такие вопросы самому себе, по — моему, с другими людьми о них вообще лучше не говорить. Я полагаю, что подобные вещи — если их всё же приходится обсуждать между людьми, а не только между человеком и Богом, — следует обсуждать в печати, где все мнения запечатлены раз и навсегда и при желании к ним можно вернуться в любое время, чтобы посмотреть на всё свежим взглядом. Хотя, честно говоря, я всё равно не считаю, что подобные разговоры идут нам на пользу.
— Как это так? Ведь для человечества это вопрос первостатейной важности!
— Да, ваша светлость, если говоря о человечестве, вы имеете в виду каждого конкретного человека. Я лишь хотел сказать, что это один из тех вопросов, который гораздо полезнее проверить на деле, нежели обсуждать в теории.
— Я вижу, вам нравятся парадоксы.
— Тогда я буду говорить прямо: на подобные вопросы способна ответить лишь нравственная природа человека, потому что они касаются почти исключительно её одной. А нравственная природа проявляется в действии, а не в обсуждении.
— Неужели вы хотите сказать, что моя нравственная природа никак не участвует в решении вопроса, когда я рассматриваю его с точки зрения чести и долга? — спросил граф, и в его голосе прозвучал лёгкий намёк на неудовольствие.
— Нет, ваша светлость, — твёрдо ответил Донал. — В этом участвует лишь разум. Я повторяю, что нравственная сущность человека проявляется только в действии. Если уж мы заговорили о свободе воли, то как человеку узнать, что он истинно свободен, кроме как сделать то, что составляет его долг, даже если ему сильно этого не хочется? Конечно, этот человек может ознакомиться со всеми имеющимися фактами о свободе воли и посвятить себя длительным размышлениям о том, как именно она действует, но при этом так и не узнает, обладает он сам свободной волей или нет.
— Но как мне применить силу на деле, если я вообще не знаю, обладаю я этой силой или нет?
— Вы узнаете об этом, как только пустите её в ход; когда, живя обыкновенной жизнью, будете последовательно, шаг за шагом исполнять то, что должны исполнить, и воздерживаться от того, к чему склоняет вас искушение, но чего делать не следует. Я знаю, это звучит совсем наивно, по — детски, и большинство людей откладывают действие на потом, полагая, что с этим всегда успеется, и желая сперва разрешить вопрос, который можно разрешить лишь вот таким наивным, детским путём. А ведь только так человек сможет узнать, обладает он свободной волей или нет. Более того, у него вообще не будет никакой воли, пока её не породит подобное действие.
— А что если окажется, что человек безволен, потому что не способен делать то, что ему хочется?
— Я говорил не о желаниях, а о долге, ваша светлость.
— Ну хорошо. Если он не способен делать то, что должен делать? — почти сердито уступил лорд Морвен.
— Даже это ещё не доказало бы, что он начисто лишён свободной воли. Пожалуй, в результате он только засомневался бы ещё больше. Можно доказать лишь наличие свободной воли, но не её отсутствие.
— Какая мне радость от того, что первое доказать можно, а второе нельзя?
— Так ведь доказать можно только истину, ваша светлость. Разве можно доказать ложь? Если кто — то задумает доказать, что у него нет свободной воли, он не получит от своего эксперимента никакого удовлетворения, особенно если он человек честный. Но тот, кто печётся о достоинстве дарованной ему души, обретёт покой и радость, если встанет на путь послушания.
— Но как можно говорить о свободной воле, если она появляется и осознаёт себя лишь в послушании другому?
