Михаил Загоскин - Москва и москвичи
Цыбиков. Так чего ж их жалеть?… По всей Яузской части катай, да и только!
Кондитер. А что, молодые из церкви в венцах поедут и за ужином так будут сидеть?
Цыбиков. Я уж заводил об этом речь, да родные будущего моего зятя упираются: «Нельзя, дескать, жених будет в мундире, так какой склад сидеть ему за ужином в венце, — вся форма будет нарушена!»
Кондитер. Оно и справедливо, Харлампий Никитич, чиновнику неприлично.
Цыбиков. Послушай, Кузьма Прохорыч, коли ты за все берешься, так не забудь уж и дом осветить.
Кондитер. Снаружи?
Цыбиков. Разумеется! Внутри мое дело.
Кондитер. Слушаю-с! По тротуару мы плошки поставим, а подъезд можно убрать шкаликами.
Цыбиков. Ну, там уж как знаешь. Теперь, кажется, все?… Смотри же, голубчик, не осрами!
Кондитер. Да уж будьте спокойны, Харлампий Никитич! Вы изволите знать, как я вас уважаю, да мы же и не чужие друг другу: покойная моя матушка и ваша родительница были в свойстве.
Цыбиков. Что ты, что ты, Прохорыч?… Уж не в родню ли ко мне нарохтишься?
Кондитер. Да как же? Ведь ваша матушка и моя были внучатые сестры, отпущенницы его сиятельства графа…
Цыбиков. Эк хватил! Ты бы еще с праотца Адама начал!.. Вишь, что затеял!.. Нет, любезный, не по Сеньке будет шапка! Наживи-ка порядочный капиталец да запишись в первую гильдию, так, может быть, тогда мы в родство тебя и включим. А покамест, не прогневайся, — знай сверчок свой шесток!
Кондитер. Да это так-с, Харлампий Никитич, к слову пришло; не подумайте, чтоб я возымел такую дерзость…
Цыбиков. То-то и есть! Все это гордость, братец, тщеславие…
Кондитер. Помилуйте, мы люди маленькие, где нам считаться с вами! Вы изволите миллионами ворочать, так вашим родством и генерал не побрезгует.
Цыбиков. А кстати, Прохорыч!.. Да что ж мы с тобою о генерале-то не поговорим? Чем я хуже Фаддея Карповича Мурлыкина, а у него на свадьбе было двое статских советников и один действительный, да еще со звездою.
Кондитер. Так и вам угодно, чтоб ваша свадьба была с генералом?
Цыбиков. А что, можно?
Кондитер. Извольте, Харлампий Никитич; наверное обещать не могу, а постараюсь.
Цыбиков. Постарайся, любезный, постарайся! Да уж, пожалуйста, чтоб генерал-то был не вовсе ординарный, а, знаешь, вот этак… (Проводит рукой по груди.)
Кондитер. А если, Харлампий Никитич, и так и этак? (Проводит крест-накрест по груди.)
Цыбиков. Что ты говоришь? Ах ты, мой друг сердечный!.. Вот уж бы удружил!
Кондитер. Всемерно постараюсь!.. (Встает.) Прощайте покамест, мне теперь зевать нечего. Ведь свадьба послезавтра, в пятницу?
Цыбиков. А то когда же? На воскресенье не венчают. Прощай, любезный! Надеюсь на тебя, как на кремлевскую стену.
Кондитер. А вот что бог даст, буду стараться, Харлампий Никитич. (Уходит.)
Теперь не угодно ли моим читателям завернуть вместе со мною на Солянку, в дом тайного советника Захара Дмитриевича Волгина. Вот мы в его передней; она довольно нечиста, да иначе и быть не может: у Захара Дмитриевича, не считая двух или трех подростков, всего только человек десять лакеев; следовательно, если этим господам запачкать и загрязнить лакейскую нетрудно, так зато уж вымести ее некому. Перейдемте в столовую; она почище, в ней стоит круглый стол и мебель из орехового дерева, которая была бы очень красива, если б ее почаще обтирали, но так как эта многотрудная обязанность возложена не на одного только человека, а на Ваньку, Петрушку и Степана, то я не советую вам садиться на стул, не смахнув с него предварительно пыль вашим платком. Не подумайте, однако ж, что сам хозяин любит жить нечисто, — о, нет, он человек очень опрятный, но жена его — женщина больная, сидит всегда у себя в спальной, а он служит, занят делом и только изредка кричит на людей, потому что ему сердиться нездорово; они же всегда оправдываются тем, что у них дела много, а рук мало. В этой столовой, или приемной комнате, стоит у окна кондитер Кузьма Прохорович Лошкомоев; он пристально глядит на двери, которыми входят в кабинет его превосходительства. Вот эти заветные двери распахнулись. Кондитер оправился, вытянулся в нитку и отвесил низкий поклон Антону, камердинеру Захара Дмитриевича.
Камердинер (очень холодно). А, Кузьма Прохорыч!.. Что вам надобно?
Кондитер. Я желаю поговорить с его превосходительством.
Камердинер. Теперь нельзя: генерал сейчас изволит ехать.
Кондитер. Сделайте милость!
Камердинер. Никак нельзя.
Кондитер (берет камердинера за руку). Прошу вас покорнейше!
Камердинер (опускает свою руку в жилетный карман и с приятной улыбкою). Эх, Кузьма Прохорыч, не в пору вы пожаловали! Ну, да так уж и быть, пообождите немножко, сейчас доложу. (Уходит в кабинет.)
Кондитер. Что, брат, видно, полтиннички-то любишь? Ох, эти хамы, хуже подьячих: не дашь на водку, так и рожи не воротит!
(Камердинер выходит из кабинета, вслед за ним Волгин.)
Камердинер (вполголоса). Генерал!..
Волгин (кондитеру). Здравствуй, голубчик!.. Зачем бог принес?
Кондитер (кланяясь). Ваше превосходительство, я на прошлой неделе имел счастие приготовлять угощение…
Волгин. На свадьбе моего сына? Спасибо, братец, спасибо: угощенье было недурное!
Кондитер. Так я угодил вашему превосходительству?
Волгин. Да, я на тебя не жалуюсь. Кажется, только шампанское-то было…
Кондитер. Самое лучшее, ваше превосходительство, — от Депре. Может быть, посогрелось в комнате.
Волгин. Может быть. Ведь тебе, любезный, все заплачено.
Кондитер. Все заплачено, покорнейше благодарю!
Волгин. Так что ж тебе надобно?
Кондитер. Ваше превосходительство, не прогневайтесь на мою дерзость!.. Явите ваше милосердие!..
Волгин. Что такое, братец?
Кондитер. Всенижайшая просьба: моя родная племянница выходит замуж…
Волгин. Поздравляю, любезный!
Кондитер. За чиновника, ваше превосходительство…
Волгин. Вот как!.. Так племянница твоя будет благородная?
Кондитер. Титулярная советница.
Волгин. Ого! (Кланяется.)
Кондитер. Удостойте, ваше превосходительство…
Волгин. Да что, ты меня на свадьбу, что ль, зовешь?
Кондитер. Если милость ваша будет…
Волгин. Эх, любезный, я еще и от своего-то пированья не отдохнул порядком!..
Кондитер. Заставьте за себя бога молить!..
Волгин. Да помилуй, братец, на что я тебе?
Кондитер. Как на что, ваше превосходительство? Такое лицо, как вы… да это на веки веков останется в нашей памяти; не токмо дети моей племянницы, да и внучата-то ее будут своим детям об этом рассказывать…
Волгин. И, полно, любезный!
Кондитер. Видит бог, так, ваше превосходительство! Я же слышал, что где вы ни изволите на свадьбе побывать, там уж всегда над молодыми благословение божие.
Волгин. Кто это тебе сказал?
Кондитер. Слухом земля полнится, ваше превосходительство.
Волгин. А когда свадьба-то?
Кондитер. Завтра, в семь часов после обеда.
Волгин. У тебя в доме?
Кондитер. Никак нет, ваше превосходительство. Племянница живет в доме своего отца, там и свадьба будет.
Волгин. А кто ее батюшка?
Кондитер. Известный капиталист, первой гильдии купец Харлампий Никитич Цыбиков.
Волгин. Да как же это, братец, ты зовешь меня на свадьбу, а в гостях я буду у этого господина Цыбикова, которого вовсе не знаю?
Кондитер. Он сам бы, ваше превосходительство, явился к вам вместе со мною, да что будешь делать… такой грех случился: с самого утра врастяжку лежит.
Волгин. Лежит? А завтра дочь выходит замуж?
Кондитер. Да завтра он будет как встрепанный.
Волгин. Что ж это за болезнь такая?
Кондитер. Угорел, ваше превосходительство.
Волгин. Как угорел? Летом?
Кондитер. А вот изволите видеть: он приказал поставить самовар, работница пошла, дура такая, всыпала без меры угольев, поставила самовар в комнате, сама ушла, а Харлампий Никитич на ту пору вздремнул… Поверите ль, ваше превосходительство, насилу в чувство привели: и соленые огурцы к вискам прикладывали, и хреном, и уксусом; уж мы с ним маялись, маялись…
Волгин. Какая неосторожность!
Кондитер. Да это что, ваше превосходительство!.. Угар для нашего брата ничего, мы на этом выросли. Осчастливьте, ваше превосходительство!
Волгин. Хорошо, хорошо, любезный. Только уж не прогневайся: мундира я не надену.
Кондитер. Помилуйте, — кому другому, а вам мундир на что? Всякий видит, какая вы особа. Слава тебе господи, у вашего превосходительства отличий довольно — и здесь и тут…
Волгин. Да не осуди, любезный, и в церковь также не поеду…
Кондитер. Так пожалуйте в восемь часов прямо в дом к молодым. Я вашим людям растолкую, куда ехать.
Волгин. Уж, верно, за Москву-реку?
Кондитер. И, нет, ваше превосходительство, — рукой подать: тотчас за Яузским мостом.
