Джордж Макдональд - Сэр Гибби
— И о чём только думает эта девчонка! — воскликнул священник, всё это время беседовавший со своим соседом, когда услышал, как за служанкой закрылась дверь. — Виски — то она и позабыла!.. Сэр Гилберт! — продолжал он, взглядывая на мальчика, — если уж Вы так любезны, то не принесёте ли Вы мне вон ту бутылку с буфета?
Услышав своё имя, Гибби встрепенулся, но не сдвинулся с места. Через секунду — другую мистер Склейтер, продолживший было разговор, подумал, что тот не услышал его просьбы, и снова поднял глаза. Гибби, как приклеенный, стоял между столом и буфетом, не сводя со священника синих глаз, которые уже начали застилаться слезами. На лице его не было и следа обычной улыбки. «Стал бы Господь пить из этой бутылки?» — думал он про себя.
Мистер Склейтер вообразил, что его слова задели Гибби за живое и уязвили его самолюбие. Эта мысль даже несколько обрадовала его, потому что позволяла надеяться на то, что ему всё — таки удастся сделать из Гибби того джентльмена, о котором он так мечтал. Он заговорил снова:
— Она стоит прямо за Вами, сэр Гилберт. Бутылка виски. Вон та, фиолетовая с серебряной крышкой.
Гибби не шелохнулся, но глаза его переполнились, и по щекам потекли слёзы.
Мистер Склейтер в панике вспомнил нанесённый мальчику удар: а вдруг у него что — то случилось с головой? Может быть, его парализовало? Он хотел было кинуться к нему на помощь, но сдержался и, поднявшись, с подчёркнутым достоинством подошёл к буфету. Увидев лицо мальчика вблизи, он успокоился.
— Простите, сэр Гилберт, — произнёс он. — Я полагал, что Вы не будете возражать против того, чтобы услужить не только дамам, но и джентльменам. Но, знаете, Вы сами в этом виноваты. Лучше пойдите, сядьте на своё место, — он показал рукой на стол, — и выпейте немного пунша. Вам это не повредит.
К этому моменту глаза всех гостей были устремлены на Гибби. Что с ним такое приключилось, с этим странным юнцом? Его кроткая весёлость и тихая радость, когда он прислуживал за столом, приятно расшевелили сидевшую там компанию и чрезвычайно украсили вечер, который начинался довольно неловко и скучно. И вдруг тот же самый мальчик внезапно ведёт себя так, как будто его ударили или нанесли ему такое жгучее оскорбление, на которое он даже не знает, как обидеться!
Гибби разрывался между желанием услужить и невозможностью участвовать в нечистом деле и стоял, как будто оглушённый. Окажись он снова в притоне тётки Кроул, бутылки виски и стаканы не произвели бы на него особого впечатления, но здесь один их вид вызывал в нём ужас. Должно быть, так же чувствовал бы себя прихожанин коринфской церкви, заставший одного из своих старейшин за пиршеством в языческом храме! Но последние слова священника стряхнули с него болезненное оцепенение. Он залился слезами и, к немалому облегчению своего опекуна, пулей вылетел из столовой и помчался к себе в комнату.
Поражённые гости переглянулись.
— Сэр Гилберт отправился к дамам, — сказал наконец хозяин дома. — Он у нас немного чудаковат. Миссис Склейтер понимает его гораздо лучше, чем я. С ней ему намного уютнее.
С этими словами он начал рассказывать гостям историю жизни своего приёмыша, поясняя свой интерес к этому необычному мальчику, но ни словом не обмолвился об утреннем происшествии.
На следующий день миссис Склейтер прочитала Гибби маленькое наставление относительно его прихоти прислуживать за столом, предупредив его, что больше так делать не нужно. Джентльменам не пристало делать того, за что они платят своим слугам, говорила она; это несправедливо по отношению к прислуге — и так далее. В конце она не удержалась и высказала мягкое удивление по поводу того, как это ему взбрела в голову такая дикая, неподобающая мысль. Гибби принял её изумление за вопрос или, по крайней мере, за желание понять причину произошедшего. Он подошёл к столику, стоявшему у стены, постоял там с минуту и вернулся с Новым Заветом.
Положив книгу ей на колени, Гибби пальцем указал на следующую строчку: «А Я посреди вас, как служащий». Убедившись, что она прочла эти слова, он снова взял книгу, перелистнул и показал ей ещё один стих: «Раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его. Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете».
Миссис Склейтер рассердилась так, как будто Гибби допустил новую неучтивость, даже хуже прежней. Подумать только! Сама мысль о том, чтобы кто — нибудь сверял свои повседневные дела и даже прихоти с принципами, взятыми из святыни, слишком неприкосновенной для того, чтобы люди подходили к ней с такой земной и практичной точки зрения, казалась ей настолько дерзкой и невероятной, что она боялась даже представить себе подобное! С того дня в глазу её разума появился неудобный сучок, от которого она никак не могла избавиться до тех пор, пока он не начал превращаться в лучик света. Стоит ли добавлять, что с того дня Гибби больше ни разу не прислуживал у неё за столом?
Глава 44
Грешница
Ни один человек не может сам распоряжаться своей жизнью, ибо жизнь, как волна, нагоняет и накатывается на него сзади. Но даже если бы жизненный поток бежал у нас перед глазами и мы издалека видели его приближение, разве могли бы мы хоть что — то с ним сделать, пока не настанет сегодня и он не добежит, наконец, до нас? Глуп тот, кто рассуждает, что со своим характером и воспитанием мог бы сделать то — то и то — то, если бы ему вовремя дали знать о том — то и об этом — то. Даже будь он и вправду таким добрым и мудрым, каким себя считает, в лучшем случае он произвёл бы на свет плоскую камею с едва намеченными выпуклостями. Ничего по настоящему объёмного (каким он и должен быть сам) ему не сделать никогда. Главная тайна жизни и роста заключается не в том, чтобы измысливать и выдумывать что — то своё, а в том, чтобы соучаствовать в работе уже действующих сил, каждую минуту совершать свой долг, исполняя ту часть дела, что предназначена нам, — и пусть будет то… нет, не «то, что будет» (такого вообще не бывает), а то, что Вечная Мысль задумала и приготовила для каждого из нас с самого начала. Если бы человеки поверили, наконец, что их творение продолжается, и позволили бы Создателю делать с ними Своё дело, поступать с собой так, как горшечник поступает с глиной, покоряясь Его рукам, послушно вторя Его движениям и с надеждой действуя в такт Его колесу, они давно научились бы с радостью принимать всякое прикосновение Его пальцев, даже если оно приносит с собой острую боль. Они научились бы даже не только верить в Божье предназначение, но и иногда узнавать его, помня, что Он пытается привести Своих сынов в славу. А то часто они ведут себя как дети, брыкающиеся и вопящие во всё горло, пока мать одевает их и умывает. Конечно, в конце концов, их всё равно умоют и оденут, только это будет стоить им многих слёз и неприятностей. Подчас они даже оказываются в углу — с мокрыми, спутанными волосами, в кое — как напяленных штанишках — до тех пор, пока не придут в себя и не попросят родителей вытереть их насухо, надеть им рубашонку и застегнуть её на все пуговицы.
В тот момент ни Гибби, ни Донал не пытались противиться тому, что творил в них Отец, — тому, что мудрые мира сего называют судьбой. По правде говоря, Гибби вообще никогда ей не противился. Что же касается Донала, то сейчас судьба казалась ему настолько благосклонной, что у него не возникало ни малейшего желания ей сопротивляться. Новая страница жизни была ему очень по душе. И если он не вышел в первые ученики, то не из — за небрежного отношения к урокам, а потому, что кроме учёбы он был занят тем единственным занятием, благодаря которому в колодце его существа могла появиться и подняться чистая, свежая вода. Он сам продолжал расти. Он слишком жадно тянулся к знаниям, чтобы соперничать со сверстниками, и потому не тянулся за наградами: что за дело ему было до того, много ли пищи смогут съесть и переварить его товарищи по сравнению с ним?
Соревновательность, равно как и жадность, не может породить никакого по — настоящему благородного или воистину благого дела; мне кажется, в духовном смысле эти побуждения одинаково вредны. И только потухший, скучный и вульгарно — обыкновенный учитель будет заставлять своих подопечных трудиться из честолюбивых соображений, стремясь показать всему миру, каких прекрасных учеников он способен произвести, чтобы впоследствии неумные родители приводили ему всё новых и новых учеников. Соперничество рядится под целеустремлённость, но на деле является лишь бесовской тенью высоких мечтаний. Модные поветрия в школах и университетах влекут студентов прямиком в это бескрайнее болото, но мудрые учителя прекрасно это понимают, а мудрость — это та самая черепаха, которая первой приходит к финишу. Сколько учеников с головой и лапами быстрых зайцев наивно полагают, что вот — вот добегут до конца, вот — вот добьются наивысшей награды, а на самом деле всё это время безвозвратно теряют то, без чего любая награда теряет всякий смысл!
