Артур Дойль - Мастер из Кроксли
— Вот теперь только по-настоящему дает себя знать твой удар по ребрам, Сайлас, — шептала она в перерыве. — Иначе зачем бы ему бренди? Давай, дожимай его, мой дорогой!
Монтгомери и вправду в это самое мгновение сделал хороший глоток из фляжки Бартона. Лицо его слегка порозовело, а взгляд как-то странно сосредоточился на одной точке. Рефери взглянул на него внимательно, а трактирщик Пэрвис, встревоженный этим неподвижным взглядом своего боксера, крикнул:
— Драться до конца, как уговаривались!
Литейщики поняли, что их Мастер одерживает верх, и орали:
— Давай! Жми! Двинь ему!
Если судить по внешнему виду, ни один из бойцов серьезно не пострадал. Для того и существует боксерские перчатки, чтобы удары только оглушали, но открытых ран не было. У мастера, правда, совершенно заплыл один глаз, а у Монтгомери уже выступили несколько синяков в разных местах. На очень бледном лице казались особенно яркими пятна румянца, вызванные глотком бренди; его опять немного шатало, а руки повисли, как будто им не поднять даже двухунциевые перчатки. Ну, что ж, картина ясная! Парень дошел. Хороший удар и он не встанет. Ну а если он тюкнет Мастера, тот и не почувствует. Словом, у джентльмена шансов нет.
— Давай! Врежь ему! Достань его! — бушевали жители Кроксли.
Эту волну страстей уже не смогли усмирить суровые взгляды и резкие замечания Степльтона.
А Монтгомери тем временем выжидал. Он настолько хорошо усвоил второй урок Мастера, что готов был сам разыграть со своим противником нечто подобное. Да, он устал, конечно, но не так сильно, как это видится со стороны. От глотка бренди прибавилось силы, и он сумеет ею распорядиться, когда представится возможность. Он только делал вид что не стоит на ногах, а на самом деле чувствовал, как счастливо бурлит в нем кровь. Наверное, он неплохо разыграл свою роль, потому что Мастер охотно пошел на приманку. Он кинулся на легкую добычу и обрушил на Монтгомери град ударов. Руки его работали попеременно: левая — правая, правая — левая. Каждый выпад сопровождался жутким кряканьем свидетельством того, что в удар вложена вся сила. Но Монтгомери умудрился избежать всех этих бешеных апперкотов. Он не дал прижать себя к канату. Он лавировал, отступал в сторону, подпрыгивал, уходя от ударов, мало этого, сумел блокировать их и даже наносить ответные. При этом на лице его сохранялось выражение безмятежности. К этому времени Мастер успел здорово устать от собственных непрерывных атак. Видя перед собой совершенно выдохшегося противника, он на долю секунды опустил руки, и в этот миг правая рука Монтгомери взлетела вверх.
Вот это был удар! Короткий, всем корпусом, вобравший всю силу ног, плеч, рук. И меткий — точно в челюсть. Не рожден человек, который устоял бы при таком ударе. И трудно представить себе, каким мужеством надо обладать, чтобы после такого удара подняться.
Мастер упал навзничь, и дощатый помост загрохотал. Ни один рефери на свете не смог бы сдержать крик потрясенной толпы. Мастер лежал на спине, ноги его были согнуты в коленях, необъятная грудная клетка раздувалась и опускалась. Огромное тело совершало какие-то непроизвольные движения, но оставалось на том же месте и в том же положении. Вдруг ноги Мастера судорожно дернулись, и потом он затих. Было очевидно, что матч окончен.
— Восемь… девять… десять… Аут! — произнес хронометрист, и под оглушительный рев своих и чужих болельщиков Мастер из Кроксли стал просто Сайласом Крэгсом.
А Монтгомери стоял и изумленными глазами смотрел на рухнувшего колосса. Он единственный в этом зале еще не понимал, что все кончено. Очень смутно он слышал, будто выкрикивают его имя; и вроде бы рефери шел к нему с протянутой рукой, но что это значило? Вдруг он заметил, как что-то летит на него. Он успел разглядеть только лицо фурии в огненном ореоле и тут же свалился от удара кулаком в переносицу. Лежа рядом с бывшим противником, он слышал, как выражает свое возмущение Степльтон и как визжит Анастасия, которую с трудом от него оттаскивали. Потом ему показалось, что в голове у него лопнула туго натянутая струна, и некоторое время он ничего не видел и не слышал.
Даже придя в чувство, он, как во сне, одевался, как во сне, пожимал дружелюбно протянутую руку Мастера и слушал, что тот говорит:
— Только что, малыш, я был готов свернуть тебе шею, но бой окончен, и мы уже не противники. Хорошо ты мне заехал — только раз в жизни, в восемьдесят девятом году, я получил такой удар, во второй встрече с Билли Эдвардсом. А ты не хотел бы продолжать? Тогда тебе не найти тренера лучше меня. Хоть для бокса, хоть для старинного кулачного боя, без перчаток… Словом, если тебя это привлекает, пиши мне сюда, на чугунолитейный.
Монтгомери поблагодарил, сказал, что польщен предложением, но отказался. В эту минуту ему вручили приз — сто девяносто золотых соверенов в парусиновом мешке. Десять из них он тут же передал Мастеру, который, кроме того, получил обусловленную договором долю выручки за билеты.
Когда садились в коляску, Уилсон поддерживал его под правую руку, Пэрвис под левую, а Фоссет нес за ними мешок с деньгами. Вдоль всей дороги до шахтерского поселка, без малого семь миль стояли люди и восторженно приветствовали победителя. Это был триумф. Впрочем, триумфатор сошел с колесницы на окраине.
Уилсон был в экстазе. Сначала он только восклицал: «Ну и ну! Вот это да! Подумать только!», а потом сказал:
— Знаете, Монтгомери, один парень в Барнсли считает себя первоклассным боксером. Что, если вас с ним свести? Вы бы ему показали что почем. Приз, можно сказать, обеспечен, вас ведь теперь любой будет рад финансировать.
— Да я первый его поддержу против любого боксера в среднем весе, — сказал Пэрвис, — независимо от возраста, происхождения и цвета кожи. Единственное условие — двадцать раундов по три минуты.
— И я, разумеется, — заявил Фоссет. — Вы знаете, кто сидит с нами? Чемпион мира в среднем весе, вот кто.
Но Монтгомери был непоколебим.
— У меня другие планы, — отвечал он на все эти лестные предложения.
— Какие тут могут быть планы?
— Мне предстоит завершить медицинское образование.
— Что за глупости! Докторов вокруг и так хоть пруд пруди, а вот кто еще смог бы нокаутировать Мастера из Кроксли? Впрочем, дело ваше. Когда получите диплом, милости просим сюда. На уилсонских шахтах для вас всегда найдется место.
Домой Монтгомери вернулся пешком и окольным путем. Судя по всему, доктор только что вернулся: экипаж еще стоял у крыльца, и лошади были порядком взмылены. Узнав, что в его отсутствие несколько пациентов ушли, не дождавшись ни его, ни Монтгомери, доктор пришел в отвратительное настроение.
— Благодарю вас, мистер Монтгомери, что вы осчастливили меня и наконец вернулись, — говорил он язвительно. — Но осмелюсь высказать пожелание, чтобы в следующий раз вы брали выходной день в более подходящее время.
— Я сожалею, сэр, что стал причиной некоторых неудобств.
— Некоторых? Поверьте, это были весьма значительные неудобства.
Тут доктор впервые поднял глаза на своего собеседника.
— Господи, что с вами случилось? — воскликнул он, показывая на памятку, которую оставила на лице его помощника Анастасия.
Монтгомери отмахнулся:
— Так, пустяки…
— И на подбородке у вас синяк. Это недопустимо, чтобы мой помощник выглядел так неблагопристойно. Каким образом вы так украсились?
— Вам известно, сэр, что сегодня в Кроксли был матч.
— И вас понесло туда, к этим мужланам?
— Да, я провел среди них некоторое время.
— Кто же вас так отметил?
— Один из боксеров.
— Кто именно?
— Мастер из Кроксли.
— Боже мой! Вы что, задели его чем-то?
— Вы правы, сэр, я его слегка задел.
— Мистер Монтгомери, я очень сожалею, но вынужден заявить, что при том положении, которое я занимаю в нашем городе, при такой практике, как у меня, в самых респектабельных кругах, я не могу больше допустить, чтобы…
Эту речь прервал протяжный звук корнета, а за ним вступил и весь большой духовой оркестр уилсонских шахт. Выстроившись под окнами лаборатории, он славил героя торжественным гимном. Там же стояла толпа шахтеров с приветственным плакатом. Они подпевали оркестру.
Возмущению доктора Олдакра не было предела.
— Что такое? Как это следует понимать?
— Это следует понимать так, доктор Олдакр, что я заработал на плату за обучение. И я официально предупреждаю вас, сэр, что вам нужно немедленно искать себе нового помощника.
Примечания
1
Стоун — единица измерения массы, принятая в англоязычных странах; 1 стоун = 6,35 кг.
2
Паб (англ.) — пивная.
3
Спарринг (англ.) — вольный бой — тренировочный бой с целью всесторонней подготовки к состязанию.
