Сельма Лагерлёф - Сага о Йёсте Берлинге
— Для кавалеров любое угощение сойдет, — замечает он.
И вот наконец на маленький стол подается целое блюдо превосходных рябчиков.
Но капитан Кристиан Берг раздражен: всю свою жизнь ненавидит он ворон, этих противных каркающих птиц.
Он так ненавидел этих тварей, что осенью напяливал на себя всякие женские тряпки и делался всеобщим посмешищем только ради того, чтобы подобраться к ним на расстояние ружейного выстрела, когда они клевали хлеб на полях.
Весной он выслеживал и убивал их в то время, когда они исполняли танец любви на обнаженных полях. Он отыскивал летом их гнезда и вышвыривал галдящих, еще не оперившихся птенцов или разбивал полувысиженные яйца.
Он рванул к себе блюдо с рябчиками.
— Ты думаешь, я не узнаю их? — рявкнул он на слугу. — Ты думаешь, мне обязательно нужно услышать карканье, чтобы узнать их? Тьфу, черт! Подумать только: предложить Кристиану Бергу ворону! Тьфу, черт!
Одного за другим хватает он рябчиков с блюда и швыряет их о стену.
— Тьфу, черт! — кричит он при этом так, что все стены дрожат. — Предложить Кристиану Бергу ворону! Тьфу, черт!
И точно так же, как он швырял беспомощных воронят о скалы, со свистом швыряет он рябчиков одного за другим о стену.
Капает соус и жир, раздавленные птицы валяются на полу.
Кавалеры ликуют.
Раздается разгневанный голос майорши.
— Выведите его! — кричит она слугам.
Но никто не решается подойти к нему. Как-никак — это ведь Кристиан Берг, знаменитый силач.
— Выведите его!
Он слышит ее возглас и, страшный в своем гневе, оборачивается к майорше, точно медведь, оставляющий упавшего врага, чтобы броситься на нового. Он приближается к подковообразному столу. Тяжело громыхают по полу шаги великана. Он останавливается прямо перед майоршей, их разделяет лишь стол.
— Выведите его! — снова кричит майорша.
Но он взбешен, его нахмуренный лоб, его огромные сжатые кулаки нагоняют страх. Он огромен и силен, этот великан. Гости и слуги дрожат и не решаются подступиться к нему. Да и кто посмеет тронуть его сейчас, когда злоба помутила его рассудок?
Он стоит перед майоршей и грозит ей кулаком.
— Я взял ворону и швырнул ее о стену. Скажи, разве я не прав?
— Убирайся вон, капитан!
— Цыц, баба! Угощать Кристиана Берга воронами! Черт тебя подери вместе с твоими проклятыми семью...
— Тысяча чертей, Кристиан Берг, не ругайся! Никто здесь, кроме меня, не имеет права ругаться.
— Ты думаешь, я боюсь тебя, ведьма? Думаешь, я не знаю, каким путем получила ты свои семь заводов?
— Замолчи, капитан!
— Альтрингер, умирая, завещал их твоему мужу за то, что ты была его любовницей.
— Да замолчишь ли ты?
— За то, что ты была ему верной любовницей, Маргарета Самселиус. А майор принял эти семь заводов и предоставил тебе управлять ими и ни о чем не заботился. Не обошлось без сатаны во всем этом деле. Но теперь тебе конец!
Майорша садится, она бледна и дрожит. Странным, приглушенным голосом она подтверждает:
— Да, теперь мне конец, и это дело твоих рук, Кристиан Берг.
Капитан Кристиан вздрагивает от звука этого голоса, черты лица его искажаются, и к глазам подступают слезы.
— Я пьян, — кричит он, — я сам не понимаю, что говорю, я ничего не сказал. Собакой и рабом — вот чем я был для нее в течение сорока лет. Всю свою жизнь я служил Маргарете Сельсинг. Я не скажу о ней ничего дурного. Разве могу я сказать что-нибудь дурное о прекрасной Маргарете Сельсинг! Ведь я же пес, охраняющий ее двери, я раб, безропотно сносящий ее иго. Она может топтать меня, она может бить меня! Вы видите, я молчу и терплю! Я люблю ее вот уже сорок лет. Как могу я сказать о ней что-нибудь дурное?
И — удивительное дело! — великан бросается перед ней на колени и молит о прощении. Она сидит по другую сторону стола, но он подползает к ней на коленях, он склоняется перед ней и целует подол ее платья, орошая пол слезами.
За столом, недалеко от майорши, сидит коренастый, крепкий мужчина. У него всклокоченные волосы, маленькие раскосые глазки и выдающийся вперед подбородок. Этот неразговорчивый человек напоминает медведя. Он предпочитает молча идти своим путем и не любит, когда люди суются в его дела. Это майор Самселиус.
Услыхав оскорбительные слова капитана Кристиана, он поднимается, а вслед за ним поднимаются майорша и все пятьдесят гостей. Женщины плачут в ужасе перед тем, что должно случиться, мужчины стоят в растерянности, а у ног майорши лежит капитан Кристиан, целуя подол ее платья и орошая пол слезами.
Майор сжимает в кулаки свои огромные волосатые руки и медленно поднимает их.
Майорша первая нарушает молчание. Голос у нее приглушенный, не такой, как обычно.
— Ты украл меня, — восклицает она. — Ты пришел, как разбойник, и взял меня. Дома меня принудили стать твоей женой побоями, голодом и попреками. Я поступила с тобой так, как ты этого заслужил.
Майор сжимает свои широкие кулаки. Майорша отступает на несколько шагов, а затем продолжает:
— Живой угорь извивается под ножом, отданная поневоле замуж ищет себе любовника. Неужели ты станешь меня бить за то, что случилось двадцать лет назад? Почему не бил ты меня тогда? Разве ты не помнишь, как он жил в Экебю, а мы в Шё? Разве ты не помнишь, как он нам помогал в нашей бедности? Как мы ездили в его экипажах и пили его вино? Разве мы что-нибудь от тебя скрывали? Разве его слуги не были твоими слугами? Разве его золото не отягощало твоих карманов? Разве ты не принял от него семь заводов? Тогда ты молчал и принимал все, — но тогда, именно тогда, ты должен был бить меня, Бернт Самселиус.
Майор отворачивается от нее и обводит глазами присутствующих. По лицам их он читает, что они на ее стороне, что они верят тому, будто он принимал богатые дары за свое молчание.
— Я этого не знал, — кричит он и топает ногой.
— Ну, так хорошо, что ты хоть теперь знаешь об этом! — кричит она пронзительно. — Я так боялась, что ты уйдешь в могилу, так и не узнав обо всем! Хорошо, что ты теперь знаешь об этом и я могу свободно говорить с тобой, моим господином и тюремщиком. Так знай же, я принадлежала ему, хотя ты и украл меня! Пусть все теперь знают об этом — все, кто чернил меня!
Торжество прошлой любви слышится в ее голосе и сияет в ее глазах. Перед ней стоит муж ее с поднятыми кулаками. Ужас и презрение читает она на лицах всех пятидесяти гостей. Она чувствует, что наступает последний час ее власти, но какое это имеет значение, раз она может открыто говорить перед всеми о самом светлом воспоминании своей жизни.
— О, что это был за человек, замечательный человек. А ты, ты, жалкий, как посмел ты встать между нами? Я никого не встречала лучше, чем он. Он даровал мне счастье, он дал мне богатство. Да будет благословенна память о нем!
Майор опускает поднятую руку, не нанеся удара, — теперь он знает, как накажет ее.
— Вон, — кричит он, — вон из моего дома! Она стоит неподвижно.
Пораженные кавалеры молча переглядываются. Все идет так, как предсказал нечистый. Это подтверждение того, что контракт майорши не был продлен. А если это так, то правда и то, что она в течение более двадцати лет посылала души кавалеров в преисподнюю и что всех их ожидала та же участь. У, ведьма!
— Вон отсюда! — кричит майор. — Иди проси подаяния по дорогам! Не будет тебе никакой радости от его денег, не будешь ты жить в его поместьях. Майорше из Экебю пришел конец! В тот день, когда ты ступишь на порог моего дома, я убью тебя.
— Ты выгоняешь меня из собственного дома?
— У тебя нет дома. Экебю принадлежит мне.
Майоршу охватывает растерянность. Она медленно отступает к двери, а он неотступно следует за ней.
— Ты проклятье всей моей жизни, — причитает она. — Неужели ты посмеешь так поступить со мною?
— Вон, вон!
Она прислоняется к двери и закрывает лицо руками. Она вспоминает свою мать и повторяет про себя: «Пусть тебя выгонят, как меня выгнали, пусть домом твоим станет дорога, а постелью твоей куча соломы! Так все и выходит. Все сбывается».
Добрый старый пробст из Бру и лагман[12] из Мюнкерюда первыми подходят к майору Самселиусу и стараются его успокоить. Они советуют ему забыть все эти старые истории и оставить все по-прежнему; все забыть и простить.
Он сбрасывает со своего плеча их руки. К нему страшно приблизиться, он не менее страшен, чем совсем недавно капитан Кристиан Берг.
— Для меня это вовсе не старая история, — кричит он. — До сегодняшнего дня я ничего не знал. Я не мог раньше наказать неверную жену.
При этих словах майорша поднимает голову, все прежнее мужество возвращается к ней.
— Скорее сам ты уйдешь, чем я. Думаешь я уступлю тебе? — говорит она, отходя от дверей.
Майор не отвечает, но он следит за каждым ее движением, готовый ударить ее, если не найдется другого способа с ней разделаться.
— Помогите мне, добрые люди, связать и убрать этого человека отсюда, пока он не придет в себя, — кричит она. — Вспомните, кто я и кто он! Подумайте об этом, прежде чем мне придется уступить. Я одна управляю всем Экебю, а он занят целыми днями только своими медведями. Помогите мне, добрые друзья и соседи! Безграничная нужда придет, если меня здесь не будет. Крестьяне живут тем, что рубят мой лес и отливают мой чугун. Углежоги кормятся тем, что возят мой уголь, а лесосплавщики тем, что сплавляют мои леса. Кто, как не я, распределяет работу, приносящую довольство в их дом? Кузнецы, ремесленники и плотники живут тем, что работают на меня. Неужели вы думаете, что этот самодур сумеет сохранить все созданное мною? Если вы выгоните меня, голод и нищета ворвутся сюда, я предсказываю вам это.
