Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие
— Нет, — ответила она. — Не играю.
— О! Смысл игры в том, чтобы с минимальным числом ударов загонять мячик в лунку. Тот, кому удается сделать игру меньше чем за сто ударов, считается классным игроком. Я сумел это сделать впервые в жизни, и слухи о моем успехе вскоре пересекут океан. Если позволите, я пойду сейчас позвоню старине Твинго.
— Твинго?
— Это мой лондонский приятель. Можно воспользоваться вашим телефоном? Огромное вам спасибо, — закончил лорд Тофем и поспешил к аппарату, чтобы передать горячую новость через Атлантику.
Билл сардонически усмехнулась.
— Мой лондонский приятель… Можно воспользоваться вашим телефоном?.. Экая непосредственность!
Адела подавила этот взрыв благородного негодования. Она не могла допустить никакой критики по адресу своего почетного гостя.
— Очень богатые не заботятся о таких пустяках. А лорд Тофем — один из самых богатых людей в Англии.
— И неудивительно. Он, видимо, свел расходы на свое содержание до минимума.
— Мне бы хотелось, Вильгельмина, — сменила тему Адела, — чтобы ты одевалась поприличнее. Ты в приличном доме. Шастаешь в этих штанищах. Отвратительно выглядишь. Что о тебе подумает лорд Тофем?
— А он умеет думать?
— Обрядилась в какую-то робу, — сморщила носик Адела, не обращая внимания на ехидное замечание сестры.
Но Билл была не из тех, кого могло бы смутить недовольство Аделы Корк.
— Тебе-то какое дело до моей робы! Утешайся тем, что под ней бьется горячее сердце, и давай на этом поставим точку. Расскажи лучше про лекцию. Задала ты им жару?
— Лекция прошла с большим успехом. Они были в восторге.
— Ты что-то рановато вернулась. Девчушки не расщедрились на обед?
Адела укоризненно поцокала языком.
— Дорогая Вильгельмина, ты разве забыла, что я сама даю сегодня званый обед? Будут все важные люди. В том числе Джейкоб Глутц.
— Из компании «Медулла-Облонгата-Глутц»? Тот самый, что похож на омара?
— Ничуть он не похож на омара.
— Прости, но он больше похож на омара, чем многие омары.
— На кого бы он там ни был похож, мне не хотелось бы, чтобы он принял тебя за садовника. Надеюсь, ты успеешь переодеться во что-нибудь более презентабельное до его прихода.
— Конечно. Это же моя рабочая одежда.
— Ты работала с мемуарами?
— Все утро.
— До каких пор дошла?
— До знакомства с Ником Шенком.
— Всего лишь?
Билл почувствовала, что в этот момент следует проявить жесткость. Достаточно и того, что бедность вынудила ее взяться за эти мемуары, не хватало еще, чтобы Адела стояла над душой и сосала ее кровь. От одной мысли о таком режиме литературной деятельности ее бросило в дрожь.
— Милая моя, — сказала она, — будь благоразумна. История твоей выдающейся карьеры должна стать заметным вкладом в американскую литературу. Спешка здесь ни к чему. Эта работа должна проводиться неторопливо. Надо отшлифовать каждую деталь. Ты что ж, думаешь, что Литтон Стрейчи[9] кропал свою «Жизнь королевы Виктории» на рысях?
— Понимаю. Ты, наверное, права.
— Еще как права. Я как раз вчера говорила Кей… Что такое?
Адела подала ей знак молчать. Она опасливо оглядывалась по сторонам. Билл начинало казаться, что в последнее время жизнь ее проходит исключительно в обществе людей, опасливо озирающихся по сторонам. Она с удивлением наблюдала, как сестра подкралась к двери, резким движением распахнула ее и выглянула в коридор.
— Мне показалось, что Фиппс подслушивает, — сказала Адела, закрывая дверь и возвращаясь в комнату. — Послушай, Вильгельмина, я как раз хочу у тебя спросить насчет Кей.
— А что такое?
Адела понизила голос до театрального шепота.
— Не говорила ли она тебе о некоем Джо?
— Джо?
— Сейчас объясню. Вчера после обеда, когда я проходила через холл, зазвонил телефон. Поднимаю трубку. Мужской голос: «Кей? Это Джо. Если тебе покажется, что ты это уже слышала, можешь меня прервать; выйдешь за меня замуж?»
Билл щелкнула языком.
— Должно быть, свихнулся. Разве можно так…
— Я ему говорю: «У телефона миссис Корк», он кричит: «Ой, извините!» и вешает трубку. Не знаешь, кто бы это мог быть?
Билл получила возможность блеснуть информацией.
— Могу достоверно сказать, кто это был. Это был мой знакомый, молодой писатель по имени Джо Дэвенпорт. Мы вместе работали в «Суперба-Лльюэлин», пока его не выперли. Тогда он отправился в Голливуд. Ничего удивительного в том, что он делал предложение Кей. Он обращается к ней с этим каждый час. Он любит ее со страстью, какую нечасто увидишь у сотрудников «Суперба-Лльюэлин».
— Боже всемогущий!
— Ты что, не одобряешь любовь во цвете лет?
— Только не между моей племянницей и безработным голливудским писакой.
— Хоть Джо сейчас и без работы, его ждет блестящее будущее, если только найдется добрая душа, которая отважится одолжить ему двадцать тысяч долларов. С этим капиталом он купит посредническое агентство. Ты, кстати, не ссудишь ему эту сумму?
— Ни за что. А Кей его любит?
— Когда я о нем заговариваю, она смущенно хихикает. Возможно, это добрый знак. Надо посоветоваться с Дороти Дикс.
Адела рассердилась.
— Что значит — добрый знак? Если она втюрилась в такого типа, это катастрофа. Я надеюсь, она выйдет замуж за лорда Тофема. Потому я ее сюда и пригласила. Он один из самых богатых людей Англии.
— Это ты уже говорила.
— Мне стоило неимоверных трудов вытащить его из лап Глории Пирбрайтс только для того, чтобы Кей могла с ним познакомиться. Глория прилипла к нему как банный лист. Я буду очень серьезно разговаривать с Кей. Никаких глупостей не допущу.
— А почему бы не напустить на нее Смидли?
— Смидли?
— На мой взгляд, мужчины в таких случаях выглядят убедительнее. Женщины склонны к истерике. А Смидли все-таки — брат мужа сестры ее отца. Он, можно сказать, выступит в роли благородного предка.
Адела издала звук, который у женщины менее выдающейся наружности был бы воспринят как храп.
— Да разве он на это способен! Эта овца мухи не обидит.
— А есть овцы, которые обидят?
— О!
— Так что?
Адела осуждающе смотрела на Билл. От нее веяло холодом. В целой сотне немых фильмов она именно так смотрела на толпу пьяных буянов, грозящих обидеть нашу крошку. В голове Аделы, видно, забродила мысль, от которой сестринская любовь сошла на нет.
— Смидли! — повторила она. — Только сейчас вспомнила, что хотела поговорить с тобой о чем-то важном, а эта Кей спутала мне все карты. Вильгельмина, ты давала Смидли деньги?
Билл надеялась, что этот эпизод будет сохранен в тайне, но, очевидно, надежда не оправдалась. Она постаралась ответить со всей небрежностью, на какую оказалась способна в данный момент.
— Да, а что? Одолжила ему сотняшку.
— Идиотка!
— Извини. Не могла противостоять его умоляющему взгляду.
— Тебе небезынтересно будет узнать, что он ушел на всю ночь, как я подозреваю, на какую-нибудь пьяную оргию. После завтрака я зашла к нему в спальню. Постель не смята. Он улизнул в Лос-Анджелес вместе с твоей драгоценной сот-няшкой.
Билл попыталась потушить разгоравшийся пожар.
— Зачем же паниковать? Он уже несколько лет никуда не выбирался. Что за беда, если он слегка развлечется? Мальчишкам надо чувствовать себя свободными.
— Смидли не мальчишка. Я всегда говорила и говорю: стоит свернуть на кривую дорожку, нами овладевают бесы, преграждающие дорогу к счастью и…
— Оставь ты эту чепуху!
— Это не чепуха, это единственно правильный взгляд на вещи.
Адела нажала кнопку звонка.
— Одно хорошо, — продолжила она. — Он скорее всего не вернется к обеду, а если и явится, будет не в состоянии сесть за стол и не станет надоедать мистеру Глутцу бесконечными историями про Бродвей в тридцатые годы.
— Вот и ладушки, — подхватила Билл. — Нет худа без добра. А чего это ты названиваешь?
— Я жду массажистку. Фиппс, — обратилась она к вошедшему дворецкому, — пришла массажистка?
— Да, мадам.
— Она в моей комнате?
— Да, мадам.
— Спасибо, — холодно сказала Адела. — Да, Фиппс!
— Мадам?
Лицо Аделы, которое словно застыло, когда речь зашла о Смидли, совсем окаменело.
— Я собиралась побеседовать с вами, Фиппс, сообщить вам новость, которая, как я думаю, вас заинтересует.
— Слушаю, мадам.
— Вы уволены! — объявила Адела, выпуская на волю пресловутые вулканические страсти, испепелившие дворецкого как огнемет.
ГЛАВА V
Как уже приходилось отмечать автору этих строк, дворецкие, судя по его наблюдениям за этой породой людей, великолепно умеют скрывать свои чувства. Какие бы бури ни бушевали в их сердцах, внешне они остаются невозмутимыми, как индейцы за карточным столом, так что редко кому удается застать их врасплох. Но в этот момент Фиппс явно утратил над собой контроль. Челюсть у него отвалилась, глаза округлились от ужаса.
