Рамон Перес де Айала - Хуан-Тигр
Когда Хуан-Тигр лег, через слуховое окно уже пробивались лучи восходящего солнца. Представив себе, что совсем скоро он вновь окажется перед испытующим и проницательным взором доньи Илюминады, Хуан-Тигр содрогнулся. И эта мысль, и неотступное воспоминание о вчерашнем разговоре с Коласом, который подал ему ужасный совет жениться на вдове, – все это, вместе взятое, вконец измучило Хуана-Тигра, и без того не находившего себе места. «Донья Илюминада умеет читать мои мысли, – размышлял Хуан-Тигр, – как будто у меня лоб стеклянный: можно подумать, что там, в голове, все написано, как в букваре, большими и жирными буквами, которые складываются в слоги: п-а – па, м-а – ма. Так неужели и сегодня она вздумает читать мои тайные мысли – постыдные мысли этой ночи, которые крупными кроваво-красными буквами-шрамами запечатлены теперь в моем мозгу?» Хуан-Тигр был в полном смятении, и его тревога не могла не выплеснуться наружу, когда он, устраивая в семь часов утра на площади свой ларек, вынужден был, увидев вдову, поздороваться с нею. Иногда Хуану-Тигру снился дурацкий, кошмарный сон: будто он сам не зная как вышел из дому на улицу в одном нижнем белье и в таком ужасном, отвратительном, постыдном виде предстал пред взорами всех обитателей рынка. А сейчас Хуан чувствовал себя еще хуже: будто на нем не то что подштанников – вообще ничего не было.
Время шло, но Хуан все никак не мог успокоиться, терзаясь, как на дыбе. У него даже не было сил думать о том, что его занимало и огорчало больше всего, – о возможном уходе Коласа.
Днем прибежали ребятишки и принялись издали дразнить Хуана-Тигра:
Хуан-Тигр – людоед!
Ты наделал много бед.
Ты жену свою убил
И в болоте утопил.
Хуан-Тигр с большей, чем обычно, злостью швырнул в них пригоршню каштанов и орехов. Схватив трех мальчишек, он довольно долго держал их за своим прилавком, время от времени яростно стискивая их ручищами, а его будто стеклянные кошачьи глаза при этом лихорадочно блестели. Вдова Гонгора окликнула его:
– Да будет вам! Отпустите вы, Бога ради, этих малышей! Бедненькие! Они же не понимают, что это вы не со зла… Идите-ка сюда, нам с вами надо кое о чем поговорить.
Хуан-Тигр обреченно, как приговоренный к смерти, переступил порог магазинчика.
– А если бы эти шалуны были вашими детьми – тогда что? Смиряйтесь и терпите: в будущем вас ждут большие перемены… Садитесь, сделайте одолжение. Да с вами, друг мой, сегодня творится что-то неладное.
«Друг мой» было самым нежным обращением, которым вдова одаривала Хуана-Тигра. Она повторила:
– Так что же с вами стряслось, друг мой? Неужели опять Колас? Угадала? Ничего не поделать: сын ветра…
Ну так куда же занес его ветер на этот раз? Да уж ладно, не сердитесь вы на него: мальчик ни в чем не виноват. Если дует северный ветер – а дует он когда Богу угодно, то деревья, чтобы не сломаться, клонятся к земле. Вот и с Коласом происходит то же самое. Скорее всего, малыш опять с вами повздорил, и в лучшем – или в худшем – случае он сказал вам, что…
– Так вы уже все знаете?… – пробормотал Хуан-Тигр, погружаясь в свои предчувствия, как пугливая лягушка – в болотную трясину.
– Откуда же мне знать?… Но раз уж Колас делает все сгоряча и раз он без памяти влюбился в эту девчонку…
– Вот те на! – воскликнул Хуан-Тигр. Вытянув шею, он был похож на только что вынырнувшего из воды человека, который жадно глотает воздух и все никак не может надышаться. По его лицу, наподобие речных струй, стекали, сливаясь и смешиваясь, радость и удивление.
– Теперь-то вы поняли, в чем тут дело?
– Ну и ну! Это надо же! Какой я осел, черт побери! До меня только теперь и дошло! Ясно как божий день: Колас хочет жениться! Так что же этот балбес не сказал мне все как есть?
~ Наверное… он просто не мог решиться.
– Да ведь вы же его еще карапузом помните, а теперь вон он какой вымахал! Теперь ему никто не указ: если что и вобьет себе в башку… Жениться вздумал? Нет, это ему пока еще рановато. Вот мне, например, противны все женщины, и как бы мне хотелось, чтобы и он, последовав моему примеру, тоже их презирал! Послушайся он меня, как бы мы с ним зажили – душа в душу! Жили бы только друг для друга, как отец с сыном, в мире и согласии. Чего же лучше? Только теперь ничего уж не поделаешь, чему быть, того не миновать. Да и сам Колас вчера мне сказал то же самое: сопротивляться, мол, бесполезно. Так что тут уж, хочешь не хочешь, а придется уступить: из двух зол выбирают меньшее… И все-таки рановато ему жениться, очень он еще молод. Вот придет время, я ему перечить не стану: пусть себе женится на здоровье, Бог ему в помощь! Только из дома я его не выпущу: пусть лучше приведет свою жену ко мне. Что ж, был у меня сынок, будет и дочка. А потом, через годок после свадьбы… Э, да что же это я мелю? Черт меня побери! Да кто же она такая? Наша соседка?
– Тише, тише, дон Хуан, успокойтесь. Нам с вами надо бы поговорить, а вы кипятитесь. А вот насчет того, что Колас влюбился, так я кое-что знаю. И даже кое-кого знаю. А как же иначе? Ведь любовь – это все равно что дым: никуда ее не спрячешь. К счастью, она, тоже как дым, быстро и пропадает. Хотя всякое бывает… Вот у вас сейчас прямо перед носом дым валит клубами, а вы так ничего и не учуяли.
– Честно говоря, нюх у меня далеко не собачий.
– Короче говоря, о свадьбе не может быть и речи. Девчонка, за которой волочился Колас, наотрез ему отказала.
– Отказала?
– Взяла да и дала ему от ворот поворот – прогнала его раз и навсегда.
– Прогнала?
– Ничего не поделаешь, коли она его не любит.
– Как это не любит? Не любит моего Коласа? Ишь какая принцесса нашлась! И даже если не любит, так и что из этого? Раз мы с Коласом того хотим, какая разница, хочет она или не хочет? Пусть женятся!
– Не так-то все просто. Калитка должна быть с крючком и петлей: только так ее можно и закрыть, и открыть. То же самое в любви и в браке. Если не хочет мужчина, то это все равно как если бы не было крючка: кому нужна калитка, если ее нельзя закрыть? А вот если не соглашается женщина, если нет на то ее воли, то это все равно как если бы калитка была без петли: какой от нее прок?
– Воля у женщины? Воля должна служить разуму, а иначе никакая это не воля. Будь проклята эта глупая воля, которая изо всех сил добивается только того, чтобы угодить прихотям! Вы это называете волей? Воля у этих мерзких тварей? Воля у девчонки? Откуда ей взяться-то? Да у всякой из них в мозгу две извилины, а разума – ни на грош! Да покажите вы мне хоть одну женщину в этом мире, у которой в голове была бы хоть одна мыслишка! Ровным счетом ничего – одна пустота! Чванство и тряпки – и больше ни о чем они не думают! Так что уж если Бог им ума не дал, так на кой же черт им воля? Пусть слушаются мужчин – и точка. Насчет того что мужчине в семейной жизни нельзя без любви, это я с вами согласен. А вот для женщины повиноваться и значит любить.
– А как они, женщины, должны повиноваться – по своей воле? Или их должны заставить?
– Да какая разница: хоть по своей воле, хоть по чужой! Это уж как им самим хочется. Ведь, знаете, есть и такие, для которых кнут слаще пряника.
– Так неужели же все женщины и впрямь таковы, какими вы, друг мой, их изображаете?
– По-моему, только вы одна не как другие; вы совсем из другого теста. Так что вы ко мне не придирайтесь: тут я перед вами извиняться не должен.
– Что там говорить обо мне… Нет, и я как все… Если бы вы только знали… Вы думаете, что я почти святая, а я такая грешница… Не хочешь грешить, а грешишь. Ну да ладно, я не о том. Видите ли, я защищала не себя, а других женщин. Ведь все мы – и мужчины, и женщины – вылеплены из одной и той же непрочной глины. Впрочем, есть между нами разница. Слушайте-ка внимательно, друг мой. Мужчина не может быть счастлив без женщины, а вот женщина без мужчины – может, хотя именно в нем-то для нее все ее счастье. Редкий мужчина понимает, как это можно радоваться собственному несчастью, с наслаждением погружаясь в свою же печаль. Мужчинам не постичь этой науки, а вот у нас, женщин, она в крови.
Смущенный, Хуан-Тигр опустил голову, словно избегая взгляда вдовы Гонгоры. Он думал: «Она, как по книге, читает в моей душе именно то, о чем я думал ночью: мужчине всегда нужна женщина. Вот и у меня в сердце – будто их нацарапали шилом на коре дерева – остались безумные слова Коласа: "Женитесь на донье Илюминаде, ведь она вас любит". У меня волосы встают дыбом, как от ветра, что ворвался в окно, лишь подумаю: она все насквозь видит. Неужели же она и дальше будет читать мои мысли вслух? Какой позор – хоть сквозь землю провалиться! И зачем это я, дурак, пришел к ней, когда она меня позвала?» А донья Илюминада, со своей стороны, тоже молчала: стоя у самого порога своей судьбы, она, словно переминаясь с ноги на ногу, все никак не могла сделать решительного шага. Она думала так: «Передо мной две дороги, а по какой из них идти – не знаю. На обеих чашах весов – моя судьба, но стрелка моей жизни все никак не может остановиться и дрожит, как испуганный ребенок. Обе чаши выровнялись, и я никак не могу выбрать. Как бы я хотела принадлежать ему! Как бы я хотела, чтобы мой господин вошел в этот осенний сад, скрытый за оградой! Здесь все дышит любовью: я изнываю, я жду моего господина. Пусть он завладеет мною, пусть, наконец, узнает мою тайну: я открою ему дверь. Будто тысячи птиц поют в моем сердце: пришел мой господин, и я пленила его. И я замкну за ним двери, как смыкают в объятии руки, и пусть это объятие будет долгим, как наша с ним жизнь. Пусть со мною он обо всем забудет, пусть насладится мною, пусть успокоится его душа!.. Пустые мечты! Зачем ты, ненасытная, впустую мечтаешь о том, чего и быть не может? Будто хочешь быть его рабой, а сама только и думаешь, как бы им завладеть. Предположим, пустив в ход все свои женские хитрости, ты этого все-таки добьешься. Ну а дальше? Вот ты и поймала его, как доверчивого голубя, в свой силки. И вот он твой. Посмотри, каким жалким, испуганным взглядом глядит на тебя твой пленник! Из твоего осеннего, увядающего сада с какой безнадежной тоской будет он смотреть на другие сады – сады цветущие, сады весенние! И он проклянет тебя… А если он, втайне надеясь на свое освобождение, будет молчаливо ждать, что я открою калитку, что я отпущу его на волю? Он будет смотреть на меня снизу вверх, будет смотреть как нищий на спелое яблоко, которое висит за забором на самой высокой ветке… Кто же я для него – живая женщина или призрак? Безнадежность, безнадежность, ты моя верная подруга, только ты знаешь о моих слезах! Ты как преданный пес, который зализывает своему хозяину раны… Я уже так к тебе привыкла, что скорее откажусь от счастья, чем расстанусь с тобою. Неужели же сейчас произойдет чудо? Сейчас – или никогда. Господи, прошу Тебя, положи Свою руку на ту чашу весов, где моя судьба! Ну, Илюминада, смелее – и да поможет тебе Бог!»
