Анри Мишо - Портрет А
То же и с эротической литературой: два-три изнасилования, несколько бичеваний и противоестественных соитий — и мы перестаем удивляться и задремываем по ходу чтения.
Это потому, что сами мы от природы не эпичны и не эротичны.
Меня не раз потрясала легкость, с которой индусы переходят к душеспасительному, проповедническому тону, sursum corda,[7] тону провозвестников-редемптористов.{42}
* * *Что такое мысль? Явление, выдающее наличие разума (он — ее источник), и то, к чему этот источник тяготеет.
Человек западный чувствует и воспринимает таким образом, что все у него разделяется на две составляющие, реже — на три, порой, в дополнение, — на четыре. Индус делит чаше на пять или шесть частей, а то и на десять-двенадцать, на тридцать две или даже на шестьдесят четыре. У него всего невообразимо много. Он никогда не рассматривает ситуацию или предмет как сумму трех или четырех составляющих.[8]
Гаутама хоть и склонен к созерцанию, все же описывает свое первое просветление таким образом:
Из неведения происходят Санкхары.
Из Санкхар происходит сознание.
Из сознания происходят название и форма.
Из названия и формы происходят шесть сфер.
Из шести сфер происходит соприкасание.
Из соприкасания происходит ощущение.
Из ощущения происходит желание.
Из желания происходит привязанность.
Из привязанности происходит существование.
Из существования происходит рождение.
Из рождения происходит старость, смерть, печаль, жалобы, страдание, уныние, безнадежность.
Чуть позже (в главах «Дигха и Маджхима-никая») он опровергает{43} эти шестьдесят два первоначальных утверждения относительно Существования как еретические.
Уже один силлогизм или последовательность из трех терминов кажутся мне не вполне понятными. Не доверяю я им. Индусу же, даже просветленному, их требуется, как минимум, девять, одиннадцать, сорок, а то и больше.
Он никогда не скажет просто и естественно, всегда проявит прилежание.
Смотришь на какую-нибудь из таких мыслей, выраженную в сорока пунктах, и что она доказывает? Пожалуй, только то, что автор доволен: он смог реализовать возникший у него в голове план.
Изысканности в этом тоже нет. Отточенность, внезапность сбивают индийца с толку: ему все нужно разжевать.
Для него имеет ценность только система, последовательность. А тема не так уж важна. Будь то книги по вопросам религии или трактат о любви — всюду встретишь по пятнадцать-двадцать сцепленных между собой утверждений. Кажется, что слушаешь гаммы, длиннейшие гаммы.
* * *Не нужно забывать, что Индия расположена на Среднем Востоке, как Аравия, Персия и азиатская часть Турции.
Страна розового цвета, розовых домов, сари, окаймленных розовым, выкрашенных в розовый цвет чемоданов, страна жидкого масла, приторных и пресных холодных тошнотворных яств, а что может сравниться по пресности с поэтом Калидаса,{44} когда он принимается писать свои пресные стихи?
Арабы, у которых язык как неистовое рыгание, суровые и фанатичные арабы, жестокие завоеватели турки — тоже из тех народов, что любят тошнотворные ароматы, конфитюр из лукума и розовых лепестков.
Даже если вы ничего не видели, кроме Алькасара в Гранаде,{45} вы уже получили представление об этом оттенке угодливой приятности, который арабы привнесли в архитектуру: надоедливые завитушки, не то по внешней, не то по внутренней поверхности стен, усложненные и обязательные — а непринужденности в них не сыщешь; вокруг непроницаемый, словно заледеневший сад с редкими геометрически правильными участками зелени, небольшим прямоугольником плоской неглубокой воды и фонтанчиком, тонким, словно нитка, но высоким, — падая вниз, струйка производит жалкий, загадочный и изможденный звук. И от всего этого, непонятно почему, возникает ощущение сквозняка.
Но стоит посмотреть на Тадж-Махал в Агре.
Рядом с ним Собор Парижской Богоматери — просто глыба грязных строительных материалов, которую стоило бы спихнуть в Сену или куда-нибудь в подземелье, как и все-все прочие памятники (кроме, может быть, Храма Неба и нескольких деревянных пагод).{46}
Соедините мякиш белого хлеба с молоком, тальковой присыпкой и водой, перемешайте и слепите из этого необъятный мавзолей, снабдите его грандиозно разверзшимися воротами, годными для того, чтобы пропустить кавалерийский эскадрон, — но через них войдет один лишь гроб. Не забудьте о совершенно бесполезных окнах с мраморными решетками (ведь материал, из которою сделано все строение, — это невероятно тонкий, изысканный мрамор, который выглядит так, словно страдает, словно вот-вот растворится и не пройдет и дня, как его размоет первый же дождь, но вот уже триста лет он сохраняет свой девственный первозданный облик и соблазнительное волнующее сложение здания-девушки). Не забудьте о совершенно бесполезных мраморных окнах — они нужны, чтобы та, которую столь горько оплакивал Великий Могол Шах-Джахан, могла вкусить вечерней прохлады.{47}
Несмотря на свое строгое, чисто геометрическое убранство, Тадж-Махал струится. Ворота как будто стоят на волне. В куполе, в этом огромном куполе — крупица чего-то лишнего, чего-то, что пережил каждый, чего-то скорбного. Во всем одна и та же ирреальность. Ведь эта белизна нереальна, она ничего не весит, в ней нет твердости. Обман в солнечных лучах. Обман — и при лунном свете, что-то вроде серебристой рыбки, созданной человеком в сильнейшем расстройстве чувств.
* * *Англичане моются с безукоризненной регулярностью. И все же для индусов они — воплощение грязи и скверны. Сама мысль об англичанине вызывает у индуса тошноту.
Потому что англичанин постоянно оскверняет себя разными контактами, которых индус избегает.
Мало какое существо купается так же часто, как индусы.
В Чандернагоре, а этот город меньше Аньера, тысяча шестьсот прудов, да еще Ганг, воды которого священны. Так вот, в какое бы время дня вы ни вышли прогуляться, вы вряд ли найдете хоть один пруд, в котором бы никого не было. И Ганг, естественно, тоже не пустует. Вода в Ганге, само собой, не дистиллированная. Но они довольствуются такой, какая есть. То же и с водой в прудах. Если бы там была чистая вода, они бы не стали ее специально пачкать перед купанием.
И в воде индус сохраняет серьезность. Стоит абсолютно прямой, по колено в воде. Время от времени он опускается, и священная вода Ганга омывает его, потом он снова встает. Так проходит какое-то время, потом он стирает свое дхоти.{48} Особенно тщательно они чистят зубы. Если индус видит солнце, он обращается к нему с молитвами.
Но чтоб никаких шуточек! Поблизости от некоторых крупных городов, рядом с джутовыми фабриками, встречаются, хоть и редко, озорники, которые пробуют плавать кролем. Кролем! Плавать! Плавать в священных водах! Попадаются даже такие, что брызгаются грязью! К счастью, подобные зрелища крайне редки и не имеют никакого продолжения.
При всем при этом индийская неопрятность, или, по крайней мере, дух неопрятности, вызванный нищетой, весьма чувствуется.
Странная штука: когда индийские художники изображают грязные жилища и их обитателей в лохмотьях, у них выходит крайне опрятная картина. И дыры в лохмотьях опрятные, и пятна — крайне опрятные; это, видимо, указывает на то, что все необходимое у них есть.
Между тем посмотрите на европейские полотна XIX века — и вы обнаружите простецкие физиономии, обшарпанные дома и стены, грязнущие щеки и лица, отвратительные сцены домашней жизни.
* * *Индусу есть на что опереться. Он подкрепляет себя медитацией. Таким образом его силы удваиваются.
Разница между европейцем и индусом — как между тишиной и ферматой.[9] Индус всегда полон сил, у него и паузы наполнены положительно. У белого же пауза — это ноль, а скорее даже — минус х.
Индус — искатель наслаждений, он упивается ими не спеша.
Причина того, что индусы занимают в духовном мире особое место, — они всегда искали наслаждений — и в весьма примечательных областях.
В религии и в жертвоприношении, в поклонении, в аскетизме, в отстранении от своего «эго», в пассивности, в чрезмерности, в магической силе и в… надменности класса избранных.
Раджи и брахманы воспитали из тысяч индийцев слуг, и они уже тысячи лет обучены приниженности и слепой покорности.{49}
Эта приниженность, которой себе и представить не можешь, пока ее не увидишь, страшнее любой нищеты, страшнее голода и привычной тут холеры.
Кастовая приниженность, когда тысячелетиями от родителей низкой касты рождались такие же приниженные дети, заложена в этой системе. И как прижилась!
