Джордж Оруэлл - Ферма животных
Однажды воскресным утром, когда животные пришли за распоряжениями на очередную неделю, Наполеон объявил, что им принято решение вести Ферму по новому курсу. Отныне Ферма Животных вступает в торговые отношения с соседними фермами; делается это безусловно, не из коммерческих соображений, а с целью получить определенные крайне необходимые материалы. Потребности строительства мельницы должны быть превыше всего. Он поэтому предпринимает шаги для продажи одного стога сена и части урожая пшеницы этого года, а в дальнейшем, если потребуется больше денег, придется начать торговлю яйцами, на которые всегда есть спрос в Уиллингдоне. Наполеон подчеркнул, что куры должны приветствовать возможность личного самопожертвования ради дела строительства ветряной мельницы.
И снова смутное беспокойство охватило животных. Никогда не общаться с человеческими существами, никогда не заниматься торговлей, не прикасаться к деньгам, — разве не эти решения были приняты сразу после изгнания Джонса? Все животные помнили, что они принимали такие решения. По крайней мере им казалось, что это так. Четверо молодых кабанчиков, протестовавших в свое время против отмены Совещаний, подняли было голос и на этот раз, но грозное рычание псов немедленно пресекло робкий протест. А затем овцы, как всегда, понесли своё «Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо» и неловкость постепенно сгладилась. Наконец Наполеон поднял копытце, призывая к молчанию и объявил, что все необходимые меры уже приняты. Животным не надо будет вступать в какой-либо контакт с людьми, это, конечно, было бы чрезвычайно нежелательно. Поэтому он берет всю ношу на свои плечи. Некий м-р Уимпер, мелкий адвокат, живущий в Уиллингдоне, согласился служить посредником между Фермой Животных и внешним миром; он будет посещать Ферму каждый понедельник и получать очередные распоряжения. Наполеон закончил речь, как обычно, провозгласив: «Да здравствует Ферма Животных!» Исполнив «Звери Англии», животные разошлись.
Позднее Пискун обошел Ферму и всех успокоил. Он гарантировал животным, что решения — не участвовать в торговле и не пользоваться деньгами — на самом деле никогда не были приняты, никогда даже не предлагались. Это просто обман памяти, происшедший, по всей вероятности не без участия этого лжеца Снежка. И заметив, что не у всех сомнения рассеялись вполне, Пискун спросил в упор: «Как вы можете, товарищи, быть уверены, что всё это не продукт вашего собственного воображения? Может быть у вас сохранился какой-нибудь документ с этими решениями? Они что — записаны у вас где-нибудь?» Разумеется, записи ни у кого не было, и потому животные легко убедились, что «решения» — просто плод их фантазии.
Закончил здесь
Как и было условлено, м-р Уимпер стал посещать Ферму по понедельникам. Это был жуликоватого вида человечек с бакенбардами, контора у него была пустяковая, но проницательности хватало, чтобы понять всю выгоду, которую сможет извлечь единственный посредник между Фермой Животных и другими фермами. При виде его животные испытывали что-то похожее на боязнь и старались избегать Уимпера. Тем не менее, наблюдая, как четвероногий Наполеон отдавал распоряжения двуногому человеческому существу, они невольно чувствовали гордость, — и это отчасти примирило их с нововведением. И вообще, отношения Фермы с человеческим родом стали не совсем такими, как раньше. Нельзя сказать, что люди меньше ненавидели Ферму Животных, напротив, видя, что она процветает, её невзлюбили ещё сильнее. Каждый человек свято верил в то, что рано или поздно Ферма обязательно обанкротится, а уж строительство мельницы обречено на провал и подавно. Встречаясь в трактире, люди с карандашом в руках доказывали друг другу, что мельница непременно развалится, а если и устоит, то уж работать-то наверняка не будет. И всё же они испытывали невольное уважение к умению животных управляться с собственным хозяйством. Первым признаком этого уважения было то, что Ферму теперь называли её собственным именем — Ферма Животных — и перестали делать вид, что существует лишь ферма «Усадьба». Люди перестали также заступаться за «права» Джонса, который утратил все надежды на возвращение своей фермы и переехал на жительство в другую часть страны. Уимпер всё ещё был единственным связующим звеном между внешним миром и фермой Животных, но постоянно ходили слухи, что Наполеон собирается вступить в деловой контакт либо с м-ром Пилкингтоном из Фоксвуда, либо с м-ром Фредериком из Пинчфилда, — но как было замечено, ни в коем случае с обоими одновременно.
Примерно в это время свиньи внезапно переехали в жилой дом и поселились там. И снова животным показалось, что они вспоминают какое-то решение, запрещающее это; и снова Пискуну удалось убедить их, что такого решения не существует. Пискун объяснил, что свиньям, как работникам умственного труда, абсолютно необходимо иметь спокойное помещение для работы. К тому же Вождю (последнее время Пискун говорил о Наполеоне только так) больше подобает жить в доме, чем в свинарнике. И всё же некоторые животные были обеспокоены, узнав, что свиньи не только едят на кухне и проводят свободное время в гостиной, но и спят на кроватях. Боксер, как обычно, ограничился своим «Наполеон всегда прав», но Люцерна, которой казалось, что она определенно помнит специальное постановление против использования кроватей, отправилась к задней стенке забора и попыталась прочесть Семь Заповедей, начертанных там. Обнаружив, что неспособна разобрать ничего, кроме отдельных букв, Люцерна обратилась к Мюриэль.
«Мюриэль, — сказала она, прочти мне Четвертую Заповедь. Разве в ней не говорится, что нельзя спать в кровати?»
С некоторым трудом Мюриэль разобрала написанное.
«Тут сказано вот что: ни одно животное да не спит в кровати на простынях», — прочла она наконец. Как ни странно, Люцерна не помнила, что в Четвертой Заповеди говорилось о простынях; но раз это начертано на стене, значит, так и было. А Пискун, как раз случившийся неподалеку (в сопровождении двух или трёх собак), сумел осветить всё дело надлежащим образом.
«Вы, значит, слышали уже, товарищи, что мы, свиньи, спим теперь в кроватях и живем в доме? — спросил он. — А почему бы и нет? Вы же, безусловно, не считаете, что было какое-нибудь постановление против кроватей? Кровать — просто место для лежания. Если взглянуть на вещи надлежащим образом, то куча соломы в стойле — тоже кровать. Постановление касалось простыней, придуманных людьми. А мы сняли простыни и пользуемся только матрацами и одеялами. Это весьма удобно. В то же время эти удобства никак нельзя считать чрезмерными для нас, ибо могу сообщить вам, товарищи, что мы загружены умственной работой невероятно. Вы ведь не хотели бы лишить нас возможности отдыхать, не правда ли, товарищи? Вы ведь не хотели бы, чтобы мы, переутомившись, утратили способность выполнять наш долг? Я ведь могу не сомневаться, что никто из вас не хочет возвращения Джонса?»
В этом животные уверили его немедленно, и больше не было разговоров о кроватях, в которых спят свиньи. И когда через несколько дней было объявлено, что свиньи будут вставать по утрам на час позже всех, это тоже не вызвало нареканий.
К осени животные сильно устали, но всё же были довольны. Год был трудный, и хотя после продажи части сена и зерна запасы пищи на зиму оказались не слишком изобильными, мельница вознаградила за всё. Она была почти наполовину построена. После уборки урожая погода оставалась ясной и сухой, и животные трудились больше, чем раньше, не сомневаясь в том, что стоит целыми днями таскать камень, если благодаря этому можно успеть до непогоды поднять стены ещё хоть на фут. А Боксер выходил и по ночам:, пользуясь светом полной луны, он работал часок-два в одиночку. В свободные минуты животные без конца кружили у стен будущей мельницы, восхищаясь их крепостью и прямизной, и поражаясь тому, что оказались способными построить нечто столь внушительное. Лишь старик Бенджамин отказывался восторгаться мельницей, хотя ограничивался, как обычно, таинственным замечанием о долгой жизни осла.
Пришел ноябрь, а с ним злые юго-восточные ветры. Строительство пришлось прекратить, так как замешивать цемент в сырую погоду было нельзя. И однажды настала ночь, когда ветер достиг страшной силы. Сотрясались до основания постройки фермы, с крыши амбара сорвало несколько кусков черепицы. Куры проснулись все сразу и раскудахтались от ужаса: им послышался в отдалении пушечный выстрел. Поутру, выйдя из своих стойл, животные увидели, что флагшток обрушился, а один из вязов в саду вывернуло из земли с корнем, как редьку. А затем отчаянный крик вырвался у каждого из них. Ужасное зрелище предстало перед ними: мельница лежала в развалинах.
В едином порыве все бросились туда. Наполеон, который редко двигался быстрее, чем шагом, мчался впереди всех. И вот она перед ними — плод борьбы и трудов — разрушена до основания; камни, которые с таким трудом были добыты, расколоты, доставлены сюда и сложены, — в беспорядке валялись кругом. Безмолвно стояли животные, горестно глядя на бесформенную груду камней. Наполеон молча сновал взад-вперед, иногда принюхиваясь к земле. Хвостик его напрягся и резко подергивался из стороны в сторону, как всегда в минуту бурной умственной деятельности. Внезапно Наполеон остановился, по-видимому, придя к определенному решению.
