Чарльз Ливер - Семейство Доддов за границей
ПИСЬМО IX
Мистриссъ Доддъ къ Мистриссъ Мери Галларъ, въ Броффѣ.
Колико, въ Италіи. Милая Молли,Послѣ утомительнаго и безпокойнаго путешествія, которое разстроило бы нервы носорога, мы наконецъ отдыхаемъ въ Италіи. Двои сутки мы провели среди снѣговыхъ горъ, при пятнадцати градусахъ мороза выше замерзательнаго нуля, который означается на бодрометрѣ, такъ-что, можно сказать, лишались всякой бодрости и всякой надежды на спасеніе; и во всемъ этомъ была виновата непредусмотрительность К. Дж. Вообразите себѣ разсказы путешественниковъ объ ужасахъ Шпицбергена и вы получите нѣкоторое понятіе о нашемъ положеніи. Это удовольствіе стоило намъ осьмнадцати фунтовъ. — Ужели? спросите вы. — Да; К. Дж. и не думаетъ исправляться. Я надѣялась, что урокъ, недавно имъ полученный въ Германіи, когда о его похожденіяхъ было напечатано во всѣхъ газетахъ, принесетъ ему пользу — ни мало! Я вамъ разскажу случай, вполнѣ-обнаруживающій его прекрасныя качества. Послѣ мучительнаго переѣзда по альпамъ, достигли мы такъ-называемаго «Дома для убѣжища застигнутыхъ бурею». Изнуренная опасностями пути, я бросилась на постель и заснула. Поутру, когда я встала, Мери Анна сказала мнѣ, что въ «Домѣ убѣжища» вмѣстѣ съ нами нашли пріютъ какіе-то англійскіе путешественники, взявшіе съ собою на дорогу хорошій запасъ провизіи. Дѣйствительно, лакей поставилъ на столѣ кофе и завтракъ; отворилась дверь и путешественники, мужчина и дама, вошли. Я не вѣрила своимъ глазамъ; но она преспокойно сѣла за столъ, не обращая на меня вниманія, нимало не смутившись. Я наблюдала за нею, не сводя испытующаго взгляда съ ея наглаго лица. Я все еще не могла опомниться, думала, что мои глаза меня обманываютъ, боролась съ недоумѣніемъ, какъ вошелъ въ комнату К. Дж. «Я объискалъ всѣ углы, милая Джемима, допрашивалъ всѣхъ: нигдѣ, ни у кого нельзя купить куска. Но говорятъ, что у англичанъ, которые»… онъ не могъ договорить фразы, потому-что въ эту минуту взглянулъ на завтракающихъ.
— Что за чудо, мистриссъ Д.? сказалъ онъ: — вѣдь это наша добрая мистриссъ Горъ-Гэмптонъ; это она, она!..
— Я увѣрена, что для васъ встрѣча съ нею неожиданна, отвѣчала я, взглянувъ на него съ горькою укоризною.
— Еще бы! сказалъ онъ, стараясь улыбнуться: — я думаю, что и не воображалъ этого страннаго столкновенія. Но во всякомъ случаѣ, очень-радъ ему: теперь мы по-крайней-мѣрѣ не умремъ съ голоду.
Вы поймете, Молли, что я скорѣе перенесла бы всѣ мученія безводныхъ пустынь, нежели дотронулась бы до куска, принадлежащаго ей. Но не успѣла я сказать слова, какъ ужь мой К. Дж. идетъ къ столу, раскланиваясь, улыбаясь, ухмыляясь и, вѣроятно, воображая себя очаровательнымъ. Она и не подняла на него взгляда отъ чашки съ чаемъ, которую пила, но спутникъ ея вставилъ въ глазъ стеклышко и безстыдно глядѣлъ прямо въ лицо К. Дж.
— Если не ошибаюсь, сказалъ К. Дж.: — имѣю честь и удовольствіе видѣть…
— Ошибаетесь, почтеннѣйшій, жестоко ошибаетесь: съ-роду васъ не видывалъ.
— Я имѣлъ удовольствіе говорить, что узнаю не васъ, сэръ, а миледи, мистриссъ Горъ-Гэмптонъ.
Она при этихъ словахъ приподняла голову и посмотрѣла на К. Дж. такъ спокойно, будто-бы онъ восковая кукла, какія выставляются въ окнахъ у парикмахеровъ.
— Узнаёте меня, madame, говоритъ онъ нѣжнымъ голосомъ: — или я долженъ напомнить вамъ свое имя?
— Я опасаюсь, что оно мнѣ ничего не напомнитъ, отвѣчаетъ она съ самою оскорбительною улыбкою сожалѣнія.
— Но вѣдь вы — мистриссъ Горъ-Гэмптонъ? спрашиваетъ онъ, дрожа отъ любви и отъ изумленія.
— Пожалуйста, Аугустъ, избавь меня отъ него, говоритъ она, прихлебывая свой чай.
— Не-уже-ли вы не понимаете, милостивый государь… не-уже-ли вы не видите… что вы ошиблись… что вы въ заблужденіи?
— Говорю, что видятъ глаза мои, милостивый государь, отвѣчалъ К. Дж.:- передо мою сидитъ дама, которая со мною… наединѣ со мною проѣхала двѣсти семьдесятъ миль; она жила со мною въ гостинницѣ на одной квартирѣ, обѣдала за однимъ столомъ и, скажу болѣе, она…
Но терпѣніе мое истощилось, милая Молли. Человѣческое сердце не можетъ выносить такихъ оскорбленій. Онъ хвалился при мнѣ своею низкою интригою и она не противорѣчила его словамъ. У меня вырвался крикъ, раздавшійся на весь домъ; я упала въ сильнѣйшемъ истерическомъ припадкѣ, какой только могла вынесть моя натура. Я изорвала въ клочки свой чепецъ, растрепала на себѣ волоса и, если правду мнѣ говорили, мои конвульсіи были ужасны. Я успокоилась только черезъ четыре часа. Но могу сказать, что страдала не я одна: К. Дж. изгибался, какъ нитка: съ нимъ были спазмы. Между-тѣмъ, она и ея спутникъ удалились, не сказавъ ни слова никому изъ насъ.
Ахъ, Молли, каково было выносить это? — не говорю ужь о той непріятности, что, при своемъ слабомъ сложеніи, должна я была кушать черный хлѣбъ съ лукомъ: другаго ничего не нашлось. Вотъ каковы были наши удовольствія на пути черезъ Альпы въ прекрасную Италію! Утѣшаюсь однако тѣмъ, что дала потомъ К. Дж. понять всю низость его поведенія.
Мы спустились къ подошвѣ горъ въ полночь; тутъ ждала насъ новая пріятность. Я вамъ говорила, что когда нашу карету ставили на сани, съ нея сняли колеса. Что же съ ними сдѣлали эти безумные проводники, какъ вы думаете? — отправили ихъ впередъ на другихъ саняхъ! И вотъ мы въ своей каретѣ очутились на грязной дорогѣ безъ колесъ, съ однѣми осями. У кого достало бы тутъ терпѣнія? Еще больше меня раздражило, что К. Дж., преспокойно усѣвшись на камень, хохоталъ до слезъ, глядя на насъ.
— Прекрасно! отлично! говорилъ онъ, съ лицомъ, обезображеннымъ отъ смѣха. — Теперь не жалѣю, что заѣхалъ сюда! Этотъ смѣхъ вознаграждаетъ меня за всю дорогу! Вотъ первое утѣшеніе, какое получаю отъ путешествія! Очень-радъ, очень-радъ!
Но у меня ужь не остается на листѣ мѣста, чтобъ передать вамъ отвѣтъ мой ему на эти слова; потому отлагаю его до слѣдующаго письма и остаюсь
вашею преданнѣйшею слугою
несчастная Джемима Доддъ.
ПИСЬМО X
Джемсъ Доддъ къ лорду Джорджу Тайвертону, въ Брегенцъ.
Общеевропейскій Отель, въ Гомбургѣ. Милый Тайвертонъ,Ты часто говаривалъ, что я проложу себѣ хорошую дорогу въ свѣтѣ — и твои предсказанія начинаютъ оправдываться. Когда мы съ гобою разставались, я твердо намѣревался идти по слѣдамъ Меттерниха и Пальмерстона. Жизнь представлялась мнѣ рядомъ блестящихъ дипломатическихъ успѣховъ; я ужь воображалъ, какъ Лондонъ подноситъ мнѣ дипломъ на титло своего гражданина [38], какъ меня приглашаютъ на обѣдъ къ королевѣ, какъ меня возводятъ въ перы. А теперь — что ты скажешь на это? — теперь мнѣ не до почестей и я бы не согласился быть министромъ иностранныхъ дѣлъ, еслибъ мнѣ предложили это мѣсто.
Чтобъ ты не вообразилъ меня сумасшедшимъ, объясню тебѣ причину переворота въ моихъ мысляхъ. Я скакалъ изъ Швейцаріи въ Англію съ посланническими мечтами, почти не обращая вниманія ни на дорогу, ни на спутниковъ, сидѣвшихъ рядомъ со мной въ дилижансѣ. Но когда мы доѣхали до Франкфурта, въ глаза мнѣ бросились объявленія, которыми были покрыты всѣ стѣны гостинницы: «Гамбургскія минеральныя воды. Послѣдняя и самая блестящая недѣля сезона» [39]. Затѣмъ слѣдовало великолѣпное описаніе гамбургскихъ удовольствій, длинный списокъ знатныхъ посѣтителей, скандалёзные намеки, анекдоты о лицахъ, сорвавшихъ банкъ и покупающихъ теперь замки и помѣстья на выигранныя сотни тысячъ. Я хотѣлъ посмѣяться этимъ пуфамъ… но, что дѣлать? — противъ воли мечталъ всю ночь объ игрѣ, воображалъ, что привожу въ отчаяніе банкира и т. д. Въ довершеніе всего, лакей поутру вошелъ ко мнѣ съ докладомъ, что коляска, которую вчера велѣлъ я приготовить, чтобъ ѣхать въ Гомбургъ, готова [40]. Я старался доказать ему, что вовсе не требовалъ коляски; но онъ твердо стоялъ на-своемъ, и видя, что судьба влечетъ меня въ Гомбургъ, чтобъ дать мнѣ мильйоны, я всталъ съ постели, одѣлся и сѣлъ въ коляску.
Видъ Гомбурга, представляющій очень-мало живописнаго, нѣсколько охладилъ меня; самое мѣстоположеніе этого городка говоритъ, что туда съѣзжаются только затѣмъ, чтобъ играть. «Ничего, подумалъ я: я ужь не новичокъ за зеленымъ столомъ. Закину удочку, попробую счастія: будетъ удача — хорошо; не будетъ — поищемъ рыбы въ другихъ водахъ». Старикъ наградилъ меня на дорогу, какъ ты знаешь, неочень-богато: у меня было всего сто-тридцать фунтовъ; потому я долженъ былъ соблюдать разсчетливость и могъ рискнуть развѣ какимъ-нибудь десяткомъ наполеондоровъ. Силою необыкновеннаго терпѣнія и вниманія удалось мнѣ въ то же утро составить изъ нихъ шестьдесятъ. Долго жить въ Гомбургѣ мнѣ было некогда, потому я сѣлъ играть и вечеромъ. На свои фонды въ три часа пріобрѣлъ я тридцать-двѣ тысячи франковъ. На слѣдующее утро, выигралъ еще столько же съ небольшою прибавкою, а вечеромъ — двадцать тысячъ, и видя, что фортуна начинаетъ шалить, пошелъ ужинать.
