Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие
— Где Джимми? — сказала она.
— Вышел на минутку.
— А вы кто такой?
— Его лучший друг и строжайший критик. Вижу, вы меня забыли.
Дама извлекла лорнет.
— Черт! А вы меня — писали.
— Вот именно. Где картина?
— У сестры моего покойного мужа. Я там живу. Висит в столовой, где мы завтракаем.
— Возбуждая аппетит. Посмотришь, вдохновишься — и кинешься на яичницу с ветчиной!
— Вы все такой же бойкий. Что до ветчины…
— Странно! Мистер Дафф счел меня наглым. Я бы скорее назвал это милой легкостью манер.
— Вы у него работаете?
— Он бы ответил: «Нет». Работаю, как бобер.
— Видимо, у Джимми нелегкий характер. Женат он?
— Что вы!
— То-то и оно. Жениться надо непременно.
— О, как вы правы!
— Знаете по опыту?
— Пока что нет. Жду. Ничего, появится ОНА — мигом управлюсь. Раз — и готово!
Леди Чевендер окинула его придирчивым взглядом.
— У вас неплохая внешность.
— Это мягко сказано!
— А у Джимми? Когда мы с ним… общались, он был недурен.
— При слабом свете он и сейчас ничего. Могу изобразить. Рисунок на фирменном бланке напоминал карикатуру, но гостье понравился.
— Джимми, вылитый! — сказала она. — После нашей встречи он станет попечальней.
— Простите, не совсем понял.
— Что там, слезами обольется! Вот, смотрите. Джос заглянул в коробку.
— Вроде бы ветчина.
— Да, сходство есть. Я пришла с жалобой.
— С чем? — переспросил Джос. — С ЖАЛОБОЙ? На нашу ветчину?
— Позор для фирмы, обман для публики. Сплошное сало с ниточкой розовой резины.
— Не говорите ему! Он умрет с горя.
— И прекрасно.
— Слава Богу, его нет.
— Надолго он ушел?
— Может — на час, может — на вечность.
— Черт, опоздаю в Брайтон! Раздаю девицам призы, чтобы им всем треснуть. Скажете вы, а потом — позвоните, как он это принял. Луз Чиппингз, 803. А можете написать. Сассекс, Луз Чиппингз, Клейнс-холл. Ну, я пошла. Рада была повидаться. Да, что сказать девицам?
— «Привет, девицы».
— Неплохо, но мало. Надо продержать их полчаса и еще наставить на путь. Ладно, по дороге придумаю.
Проводив ее до лифта, Джос обнаружил, что хозяин вышел из укрытия и сидит за столом, вытирая лоб.
— Ф-фу! — проговорил он. — Еле спасся. Налейте-ка мне шерри.
— Шерри?
— Там, в шкафу.
— Пьете тайком? — заинтересовался художник. — Да, а почему вы сбежали от леди Чевендер?
Хозяин метнул в него кроличий взгляд.
— Мы чуть не поженились. Нет, что ей надо? Зачем она пришла? Оттуда ничего не слышно.
Сердобольный Джос пощадил простодушную бабочку, опрометчиво присевшую на колесо.
— Просто заглянула.
— Мы не виделись пятнадцать лет!
— Вас забыть нелегко. Как жевательная резинка — ее нет, а вкус остался.
— Она не изменилась.
— Резинка?
— Беатрис.
— Вы рассмотрели?
— Да, в щелочку. Совершенно такая же. Глаза. Улыбка… если это улыбка. Ладно, давайте рисунки.
Джослин открыл папку и вывалил содержимое — штук десять девиц с несомненной улыбкой и непомерными глазами.
— Просто султан в гареме, — заметил он, разложив их полукругом. Хозяин придирчиво вгляделся и произнес:
— Какая гадость!
— Прелесть, вы хотели сказать. Кто их рисовал? Уэзерби? Вот это — художник!
— Опять эти мерзкие девицы, — откликнулся хозяин. — Не могу, тошнит.
— О, как я вас понимаю! — признался Джос, усаживаясь на край стола. — Но я — подневольный человек. Власти и силы не дают мне выразить себя. Не знаю, Приходилось ли вам видеть плененных орлов. Это — я. Власти велят: «Девица с зубами и глазами!» — а я рисую, совершенно не понимая, почему сытая фифа побудит купить ветчину. Что поделаешь, не моя воля!
Пока он говорил, на лице мистера Даффа появилась небесная улыбка. Брови раздвинулись, сам он приосанился, и все это означало, что его посетила новая творческая мысль. Художник прекрасно знал, что в такие минуты хозяин его — Наполеон торгового мира.
— Эй, слушайте!
— Да, Дж. Б.?
— У меня мысль.
— Я замер.
— Публику тоже тошнит от этих девиц. Надо придумать что-то новое.
— Золотые слова!
— Так вот…
— Да, да?
— Знаете, что мы сделаем?
— Назначим меня начальником рекламного отдела.
— Незачем. Работайте.
— С удовольствием.
— Вот как? Ладно, не буду томить. Вместо восторженных кретинок мы рисуем Беатрис. Смотрит так это. Кривит губы. Надпись: «Уберите немедленно! Где ветчина ПАРАМАУНТ?»
Джос не любил хвалить хозяина, но у него просто вырвалось:
— Здорово!
— Гениально, — поправил мистер Дафф.
— Да, да. Я и сам, знаете, думал, такая дама, вроде леди Чевендер…
— Почему «вроде»? Она сама. Вы ее писали. Портрет хороший?
— И вы спрашиваете?!
— Выражение уловили?
— Еще как!
— Плакат сделать можно?
— В высшей степени. Все англичанки как одна поскачут за нашей ветчиной.
— Вот я и говорю. Значит, печатаем портрет.
Джос посмотрел на него с восторгом. У хозяина бывали идеи, но такой высоты он еще не достигал.
— Вы не шутите?
— Как можно!
— Ничего у нас не выйдет.
— Почему?
— Во-первых, она подаст в суд, сдерет много денег.
— Пускай. Спишем на ваш отдел. Реклама всегда дорого стоит.
— И вообще, как-то неудобно… Хозяин отмахнулся.
— Портрет у нее?
— У ее золовки. Она там живет. Сассекс, Луз Чиппингз, Клейнс-холл. Миссис Стиптоу.
— Пусть Дафна выяснит номер.
— Я и так знаю. Тот же Луз Чиппингз, 803.
— Позвоню из клуба. Сейчас иду к врачу. Может, что-нибудь сделает.
— Правильно. Хвост трубой. Даффы не сдаются. Только…
— Если я нужен, его фамилия — Кланк.
— Не нужны, не нужны. Никто не заметит.
— Наглее и наглее… — вздохнул хозяин.
— Только, Дж. Б., насчет портрета…
— Ничего не буду слушать.
— Я просто хотел сказать…
— Незачем. То-то в вас и плохо, слишком много болтаете. Джос пожал плечами. Он знал, что у хозяина бывают не идеи, а мании. Одержимый Джеймс Бьюкенен, как герой известной поэмы, не слышит ничего, и вам остается очертить магический круг, приговаривая: «О, берегись! Глаза его блестят, взлетают кудри».[32]
— Что ж, дело ваше, — сказал, художник. — Помните, я вам говорил!
— О чем?
— Да так, о чем-то.
Мистер Дафф на минутку задумался, потом со вкусом крякнул.
— Давайте я вам скажу.
— Давайте.
— Шутка в том, что Беатрис не любила мою ветчину.
— Не любила?
— Да. Потому мы и разошлись. Ну, как сейчас помню! Лето, луна, мы идем по берегу. Кто-то где-то поет под гитару. Я говорю о ветчине, вдруг Беатрис ощерилась, заорала: «К черту!» — и вышла за Отиса. Да, милостив Бог, — благочестиво прибавил он.
Как мы уже знаем, Джос романтику любил. Собственно говоря, он был современным трубадуром, а потому с неприязнью взглянул на хозяина.
— Не хотел бы ранить ваших чувств, — заметил он, — но душа у вас — как у тапира, и не из самых приятных. Вам нравится холостая жизнь?
— Еще как!
— Видимо, вы нездоровы. А вот я, — мечтательно признался Джос, — только и мечтаю о девушке, которая войдет в мою жизнь, словно нежная фея, посмотрит мне в глаза и скажет: «Это — ты!»
— Бр-р-р! — произнес мистер Дафф. — Не надо. Мне станет хуже.
Когда он ушел, художник переместился в кресло, на священный престол хозяина. Немного посидев там, он резко позвонил и был очень рад, когда вбежала Дафна с блокнотом.
— Учебная тревога, недомерок, — объяснил он. — Можете идти.
Снова откинувшись в кресле, он забросил ноги на стол, все лучше понимая, что у «Даффа & Троттера», как говорится, работа непыльная. Сколько они тут пробыли, а дел — никаких. Он давно подозревал, что акулы торговли получают деньги даром.
Когда безделье уже начинало его утомлять, пришла секретарша.
— Я не звонил, — строго сказал он.
— Сама знаю.
— Вот и не шли бы. Идите к себе, я позвоню, тогда входите. Я у вас наведу порядок!
Дафна к себе не пошла, она волновалась.
— Я вам говорила!
— О чем?
— Сыщик вас видел.
— А, чтоб его!
— И настучит боссу, когда тот вернется. Джос пригорюнился.
— Чудовищно! — заметил он. — Любой врач вам скажет, что утром надо есть фрукты. Между первым завтраком и вторым. Увижу хозяина, сообщу. Где мы, в конце концов? Это магазин или лагерь?
Он бы развил свою мысль, но тут зазвенел звонок.
— Взгляните, кто там, — приказал он, проникаясь духом кресла.
— Какая-то дама, — сказала секретарша по возвращении.
— Как, еще одна? Что ж, ведите, — разрешил он, откинувшись на подушки и сложив кончики пальцев. — Могу уделить ей пять минут.
