Михаил Булгаков - Том 3. Собачье сердце
Открою здесь еще один секрет: сочинение фельетона строк в семьдесят пять — сто занимало у меня, включая сюда и курение, и посвистывание, от восемнадцати до двадцати двух минут. Переписка его на машинке, включая сюда и хихиканье с машинисткой, — восемь минут. Словом, в полчаса все заканчивалось. Я подписывал фельетон или каким-нибудь глупым псевдонимом, или иногда зачем-то своей фамилией и нес его или к Июлю, или к другому помощнику редактора, который носил редко встречающуюся фамилию Навзикат.
Этот Навзикат был истинной чумой моей в течение лет трех. Выяснился Навзикат к концу третьих суток. Во-первых, он был неумен. Во-вторых, груб. В-третьих, заносчив. В газетном деле ничего не понимал. Так что почему его назначили на столь ответственный пост, недоумеваю.
Навзикат начинал вертеть фельетон в руках и прежде всего искал в нем какой-нибудь преступной мысли. Убедившись, что явного вреда нет, он начинал давать советы и исправлять фельетон.
В эти минуты я нервничал, курил, испытывал желание ударить его пепельницей по голове.
Испортив по возможности фельетон, Навзикат ставил на нем пометку: «В набор», и день для меня заканчивался. Далее весь свой мозг я направлял на одну идею, как сбежать. Дело в том, что Июль лелеял такую схему в голове: все сотрудники, в том числе и фельетонисты, приходят минута в минуту утром и сидят до самого конца в редакции, стараясь дать государству как можно более. При малейших уклонениях от этого честный Июль начинал худеть и истощаться.
Я же лелеял одну мысль, как бы удрать из редакции домой, в комнату, которую я ненавидел всею душой, но где лежала груда листов. По сути дела, мне совершенно незачем было оставаться в редакции. И вот происходил убой времени. Я, зеленея от скуки, начинал таскаться из отдела в отдел, болтать с сотрудниками, выслушивать анекдоты, накуриваться до отупения.
Наконец, убив часа два, я исчезал. Таким образом, мой друг, я зажил тройной жизнью. Одна в газете. День. Льет дождь. Скучно. Навзикат. Июль. Уходишь, в голове гудит и пусто.
Вторая жизнь. Днем после газеты я плелся в московское отделение редакции «Сочельника». Эта вторая жизнь мне нравилась больше первой.
Нужно вам сказать, что, живя второю жизнью, я сочинил нечто листа на четыре приблизительно печатных. Повесть? Да нет, это была не повесть, а так, что-то такое вроде мемуаров.
Отрывок из этого произведения искусства мне удалось напечатать в литературном приложении к «Сочельнику». Второй отрывок мне весьма удачно пришлось продать одному владельцу частного гастрономического магазина. Он пылал страстью к литературе и для того, чтобы иметь возможность напечатать свою новеллу под названием «Злодей», выпустил целый альманах. Там было, стало быть, новелла лавочника, рассказ Джека Лондона, рассказы советских писателей и отрывок вашего слуги. Авторам он заплатил. Часть деньгами, часть шпротами. Дальше заело. Сколько ни бегал по Москве с целью продать кому-нибудь кусок из моего произведения, я ничего не достиг. Кусок не прельщал никого, равно как и произведение в целом…
Меж тем фельетончики в газете дали себя знать. К концу зимы все было ясно. Вкус мой резко упал. Все чаще стали проскакивать в писаниях моих шаблонные словечки, истертые сравнения. В каждом фельетоне нужно было насмешить, и это приводило к грубостям. Лишь только я пытался сделать работу потоньше, на лице у палача моего Навзиката появлялось недоумение. В конце концов я махнул на все рукой и старался писать так, чтобы было смешно Навзикату. Волосы дыбом, дружок, могут встать от тех фельетончиков, которые я там насочинил.
Когда наступал какой-нибудь революционный праздник, Навзикат говорил:
— Надеюсь, что к послезавтрашнему празднику вы разразитесь хорошим героическим рассказом.
Я бледнел и краснел, и мялся.
У него, как я уже давно понял, был странный взгляд на журналистов и писателей. Он полагал, что журналист может написать все что угодно и что ему безразлично, что ни написать. Сами понимаете, что на эту тему я с Навзикатом не беседовал. Июль был тоньше и умней и без бесед сообразил, что с героическими рассказами у меня не склеится. Печаль заволокла совершенно его бритую голову. Кроме того, я, спасая себя, украл к концу третьего месяца один фельетон, а к концу четвертого парочку, дав семь и шесть.
— Михаил, — говорил потрясенный Июль, — а ведь у тебя только шесть фельетонов.
Июль со всеми, начиная с наиответственного редактора и кончая уборщицей, был на «ты». И все ему платили тем же.
— Неужели только шесть? — удивился я. — Верно, шесть. Ты знаешь, Июль, у меня в последнее время частые мигрени.
— От пива, — поспешно вставил Июль.
— Не от пива, а от этих самых фельетонов.
— Помилуй, Михаил. Ты тратишь два часа в неделю на фельетон!
— Голубчик, если бы ты знал, чего стоит этот час.
— Ну, не понимаю… В чем дело!..
Навзикат сделал попытку прийти на помощь Июлю. Идеи рождались в его голове, как пузыри.
— Надеюсь, что вы разразитесь фельетоном по поводу французского министра.
Я почувствовал головокружение.
Вам, друг, объясняю, и вы поймете: мыслимо ли написать хороший фельетон по поводу французского министра, если вам до этого министра нет никакого дела?.. Где министр, что министр?!
Словом, в конце концов отступились от меня. На радостях, что я навеки избавился от французских министров и русских горняков, я украл в этом месяце три фельетона, дав пять фельетонов. Стыжусь признаться, что в следующем я представил четыре. Тут терпение Июля лопнуло, и он перевел меня на сдельную работу.
Середина 20-х гг.
«Неделя», 1973, № 43.
Примечания
1
См.: Ляндрес С. Русский писатель не может жить без Родины… (Материалы к творческой биографии М. Булгакова) // Вопр. лит. 1966. № 9. С. 138.
2
В отделе рукописей ГБЛ хранится письмо в редакцию «Театра», в котором Л. Е. Б. резко отзывается о воспоминаниях Левшина.
3
Позднее (нем.)
4
Хорошо (нем.)
5
Осторожно (нем.)
6
Ни одной копейки (от фр. pas un kopek)
7
Из готовящейся к изданию книги «Записки юного врача».
8
Из книги «Записки юного врача».
9
«Записки юного врача».
10
«Отцвели хризантемы» — романс Харито на слова В. Шуйского.
11
— Не так ли? (от фр. N'est— се pas?)
12
Челлини Бенвенутто (1500–1571) — итальянский скульптор, писатель, автор всемирно известных мемуаров.
13
Чинизелли — семья знаменитых цирковых артистов и предпринимателей, с 1869 года — в России, основатель династии Гаэтано (1815–1881) в 1877 году построил в Петербурге здание цирка, ныне — Ленинградский цирк, снова переименованный — в Петербургский.
14
Марш Шуберта-Таузига — польский пианист и композитор Карл (Карол) Таузиг (1841–1871) — чех по национальности, ученик Ф. Листа. Гастролировал во многих странах мира, в России — в 1870 г. Автор произведений для фортепиано, для оркестра, фортепианных транскрипций, в том числе одного из военных маршей Ф. Шуберта.
15
Несомненно, 1917 год. Д-р Бомгард.
