Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Том 2
— И ты тоже так говорила, — вставил мистер Боффин.
— Да не обращай ты на него внимания, душенька! — повторила миссис Боффин. — Слушай меня. Тогда Джон говорит: «Ах! Если бы я мог ее испытать!» Мы так и ухватились за это и говорим ему: «Испытайте!»
Белла вздрогнула и метнула быстрый взгляд в сторону мистера Боффина. Но он то ли не заметил, то ли не захотел замечать это и с задумчивой улыбкой смотрел на свою широкую темную руку.
— Говорим: «Испытайте, Джон! — повторила миссис Боффин. — Испытайте ее, восторжествуйте над своими сомнениями, и тогда счастье придет к вам впервые за всю вашу жизнь и больше не покинет вас». Джон стал сам не свой от наших слов. Тогда мы говорим ему: «Ну, что вам надо? Если она встанет на вашу защиту, когда вас начнут унижать, если в ней проснется великодушие, когда вас начнут преследовать, если она сохранит верность вам, когда у вас не будет ни денег, ни друзей, сохранит верность вопреки тому, что ей кажется главным в жизни, — это вас успокоит?» — «Успокоит ли? — говорит Джон. — Да я воспарю к небесам от счастья!» — «Тогда, — говорит Нодди, — готовьте крылышки, Джон, потому что, на мой взгляд, воспарения вам не миновать».
Белла поймала на себе лукавый взгляд мистера Боффина, но он снова опустил глаза на свою широкую загорелую руку.
— Нодди тебя с первого взгляда произвел в свои любимицы, — сказала миссис Боффин, покачивая головой. — Да, да! И если бы я была ревнивая, не знаю, что бы я с тобой сделала. Но так как за мной этого не водится… Да что там толковать, душенька! Ты и моя любимица! — со смехом перебила она самое себя и бросилась обнимать Беллу. — Однако лошадки уже заворачивают за угол. Ну, вот, — мой Нодди зашелся со смеху до колотья в боках и говорит: «Ну, Джон, теперь вас так будут унижать и преследовать, что только держись. Бывают на свете строгие хозяева, но такого, каким я буду, еще никто не видывал!» С того самого дня все и началось, да как началось! — захлебываясь от восторга, воскликнула миссис Боффин. — Господи помилуй! Чего он только не вытворял, мой Нодди!
Вид у Беллы был испуганный, но, несмотря на это, она не могла удержаться от смеха.
— Душенька моя, — продолжала миссис Боффин. — Если бы ты только видела его в те дни! Как он хохотал сам над собой по вечерам! И что он говорил! «Сегодня, говорит, я рычал весь день, точно медведь». Потом обхватит себя руками и жмет изо всех сил, вспоминая, каким зверем он прикидывался. И не пройдет вечера, чтобы я от него не услышала: «День ото дня все лучше и лучше, старушка! Что мы тогда про нее говорили? Чистое золото еще покажет себя. Из всех наших дел это самое благое.
А завтра, говорит, я буду еще злее, еще противнее». И, бывало, до того дохохочется, что мы с Джоном хлопаем его по спине и даем воды, чтобы не задохнулся.
Мистер Боффин слушал все, что о нем рассказывают, молча, не сводя глаз со своей большой руки, и только поводил плечами от удовольствия.
— И вот, красавица моя, — продолжала миссис Боффин, — настал день вашей свадьбы, и твой муженек спрятал нас в церкви за орган, потому что ему вдруг не захотелось, чтобы мы тебе все открыли, как сначала у нас с ним было задумано. «Нет, говорит, она такая бескорыстная, так всем довольна, что, по-моему, рано мне становиться богачом. Давайте повременим немножко». Так все у нас и шло — повременим да повременим. Потом стали вы ждать ребенка, а он опять за свое: «В доме у меня такая хозяюшка — живая, веселая, что, по-моему, рано мне становиться богачом. Давайте повременим еще немножко». Родилась у вас дочка… «Нет, говорит, она стала еще лучше, вы еще не знали ее такой, по-моему, рано мне становиться богачом. Давайте повременим немножко». И под конец я не выдержала и заявляю ему: «Ну, Джон, если вы не назначите дня и часа, когда она войдет в свой собственный дом, а мы из него уберемся, тогда я стану доносчицей». На это он мне отвечает, что ему хочется восторжествовать так, как мы и не предполагали, и показать свою жену лучшей, чем она кажется даже мне и Нодди. «Меня будут подозревать в убийстве самого себя, говорит, и вы убедитесь в ее безграничном доверии ко мне». Мы с Нодди согласились на это, и видишь, голубушка, Джон оказался прав, и ты вернулась к нам, и лошадки прискакали, вот и дворец, и нашей сказке конец. И да благословит господь и тебя, моя красавица, и всех нас!
Горка, сложенная из рук, распалась, и Белла с миссис Боффин заключили друг друга в объятия, повергнув в опасность Неутомимую дочку, которая с широко открытыми глазами лежала у Беллы на коленях.
— Но разве на этом сказка кончается? — задумчиво проговорила Белла. — Разве больше нечего добавить?
— А что тут добавлять, голубушка? — весело улыбаясь, спросила миссис Боффин.
— Вы все-все рассказали? — не унималась Белла.
— Да как будто все, — лукаво проговорила миссис Воффин.
— Джон, милый, — обратилась Белла к мужу. — Пожалуйста, подержи дочку, ты ведь у нас самая заправская нянюшка. — Передав ему с этими словами Неутомимую, Белла пристально посмотрела на мистера Боффина, который сидел теперь за столом и, подперев голову рукой, смотрел куда-то в сторону, опустилась на колени рядом с его стулом и, положив руку ему на плечо, сказала: — Пожалуйста, простите меня за то слово, которое я по ошибке повторила несколько раз, прежде чем расстаться с вами. Вы лучше (а не хуже) Хопкинса, лучше (а не хуже) Дансера, лучше (а не хуже) Блэкберри Джокса, лучше (а не хуже) всех их, вместе взятых. Пожалуйста, слушайте дальше! — с ликующим, звонким смехом воскликнула она, стараясь повернуть к себе его расплывшуюся в улыбке физиономию. — Пожалуйста, выслушайте меня, я еще кое до чего додумалась. Никто больше не станет называть вас скрягой с каменным сердцем, потому что вы никогда им не были!
Тут миссис Боффин прямо-таки взвизгнула от восторга, затопала ногами и захлопала в ладоши, раскачиваясь всем телом взад и вперед, точно слабоумное детище какого-нибудь китайского мандарина.
— Теперь мне все понятно, сэр! — воскликнула Белла. — Я никому не позволю досказывать сказку и сама придумаю конец, если вы пожелаете меня слушать!
— Неужели придумаешь, голубушка? — спросил мистер Боффин. — Ну что ж, досказывай!
— И доскажу! — крикнула Белла, обеими руками ухватив его за лацканы. — Лишь только вам стало ясно, что вашим покровительством пользуется алчная девчонка, вы решили показать ей, как могут испортить и как портят человека деньги, когда их ценишь превыше всего и обращаешь себе же во вред. Не заботясь о том, что она скажет о вас (да об этом и заботиться не стоило), вы показали ей — показали на себе, самые отвратительные стороны богатства. «У этой пустышки, — говорили вы, — душонка мелкая-премелкая, сама она и за сто лет в этом не разберется, но такой разительный пример даже ей откроет глаза, даже ее заставит призадуматься». Вот что вы говорили, сэр! Правда?
— Ничего подобного я не говорил, — ответил мистер Боффип, испытывая от всего этого величайшее наслаждение.
— Не говорили, значит должны были сказать, потому что вы на самом деле так думали, сэр! — Белла два раза дернула его за лацканы и раз поцеловала. — Вы видели, что беспечная жизнь вскружила мою глупую голову, ожесточила мое глупое сердце, что я стала жадная, расчетливая, заносчивая, несносная. И тогда вы решили превратиться в самый добрый, самый милый на свете дорожный столб, который указывал мне, по какому пути я отправилась и куда он меня приведет в конце концов. Признавайтесь во всем немедленно!
— Джон, — сказал мистер Боффин, и вид у него был такой сияющий, будто он купался в солнечных лучах. — Посоветуйте мне, пожалуйста, как тут быть.
— Суд хочет слушать вас, а не вашего защитника, — возразила ему Белла. — Извольте отвечать сами! Признавайтесь во всем немедленно!
— Ну, раз уж на то пошло, голубушка, — сказал мистер Боффин, — я сознаюсь, что, когда мы составили наш маленький заговор, о котором вспоминала здесь моя старушка, я спросил Джона, а не лучше ли будет расширить его — вот как вы сейчас доложили. Но ничего подобного я сам себе не говорил и не мог говорить. Я только сказал Джону, что если уж рычать по-медвежьи, так лучше не на него одного, а на всех прочих.
— Сию минуту признавайтесь, сэр! — сказала Белла. — Вы задумали все это, чтобы проучить и исправить меня?
— Разумеется, дитя мое, — ответил мистер Боффин. — Не во вред же вам я старался. Можете в этом не сомневаться. Я надеялся, что мои старания не пропадут даром. Но здесь надо добавить еще следующее: лишь только моя старушка узнала Джона, как Джон сказал нам, что он давно присматривается к одной неблагодарной личности по имени Сайлас Вегг. И отчасти для посрамления этого самого Вегга, для того, чтобы завести его как можно дальше в той бесчестной игре, которую он вел у нас за спиной, я в заставлял этого Сайласа читать мне вслух книги, что мы покупали с вами вместе. И кстати, душенька, того скупца звали не Блэкберри, а Блюнбери Джонс.
