Синклер Льюис - Том 9. Рассказы. Капкан
Ральф проснулся, не понимая, отчего. Сон пуховым одеялом окутывал ему голову, и Ральф не сразу стряхнул его с себя. При свете подернутых пеплом углей, в жидкой полумгле северной ночи Элверна тихо спала, свернувшись калачиком, а Лоренс, закутанный в одеяло, храпел под сеткой от мошки. Мошка. Сквозь дрему до Ральфа дошло, что разбудил его не кто иной, как самый что ни на есть прозаический комар. Потом он заметил, что Элверна смотрит на него. Она лежала в Прежней позе, по-детски свернувшись в клубочек, но ему показалось, что она открыла глаза. Они были совсем близко друг от друга: только он и она.
Она сонно взглянула на него и перекатилась прямо к нему в объятия.
Его руки впились ей в бока и напряженно замерли, не смея шевельнуться. Тысячи раз он представлял себе, как это произойдет, и тысячи раз видел себя в мечтах пылким любовником. А сейчас, в смятении, он только без конца спрашивал себя: «Чего она от меня ждет?»
Ужас, откровенный ужас и полная беспомощность пришли на смену его замешательству. Ему хотелось бежать от нее.
Костер почти догорел. В темноте Ральф не столько видел, сколько угадывал ее черты. Но плечи ее были у самых его глаз; на матросской блузке зияла дыра — след дневных трудов. Он несмело поцеловал ее в ямочку над ключицей, и мгновенно его ужас и смятение исчезли. Он помедлил: сейчас она возмутится. Она только вздохнула, и придвинулась ближе, и ничего не сказала, кроме протяжного: «Ах, мой дорогой!» — и мир Ральфа Прескотта был забыт.
На заре они снова взялись за поклажу, а к полудню, едва не плача от бесконечного облегчения, погрузились на байдарку и медленно двинулись на веслах вверх по Реке Туманной Скво.
Сразу же им пришлось проделать еще два перехода по суше, но эти были короткие, эти они одолели играючи. А потом впервые в жизни Ральф принял участие в переправе через речной порог.
Основной их курс был вверх по реке, но, чтобы спрямить себе путь через извилину в форме буквы S, они две мили шли вниз по течению. Так-то и случилось, что Ральф, которого еще несколько дней назад самая мысль о порогах приводила в трепет, вынужден был переправиться через порог, полагаясь не на искусство проводников, а на собственные силы, собственную выдержку.
Они подошли к Порогу Призраков в молчании, не размышляя об опасности.
Лоренс занял место на носу. Он стоял, указывая веслом единственный верный ход сквозь клокочущие водовороты. В тот момент, когда Ральф взял бы вправо, где течение, по всей видимости, было спокойнее, Лоренс, читая таинственные речные письмена, направлял его сумасшедшим зигзагом влево; снова вправо, снова влево — и прямо, так что они едва не задели острозубую скалу.
Для Ральфа это был час испытания. Ни на секунду не переставая бояться, он уверенно работал рулевым веслом, рывками поворачивая лодку из стороны в сторону и страшно чертыхаясь сквозь зубы.
Внезапно их подхватило и понесло в последний раз; нос лодки вынырнул из воды на пять футов. Ральф прикусил губу. И так же внезапно они врезались в тихую воду, пороги были позади, и Ральф облегченно всхлипнул над поднятым веслом, так что Элверна оглянулась в изумлении, а Лоренс насмешливо фыркнул.
Глава XX
Эта неделя была подобна кошмару: шли волоком, пробирались по извилистым протокам, отталкиваясь шестами; страдали от комаров и гребли, гребли без конца, испытывая все муки ада, и лишь одно поддерживало и утешало Ральфа — неизменное мужество Элверны и ласковая улыбка на ее лице, когда наступала ее очередь грести, когда она, выбиваясь из сил, тащила волоком поклажу или сидела на привале у костра, обхватив колени маленькими расцарапанными руками, в своей некогда белой полотняной юбке, заляпанной теперь грязью.
Свое мужество она черпала в нем, веря в его мужество. И когда она доверчиво вкладывала в его руку свою и шептала: «Спасибо тебе за все», — это было для него высшей наградой за тяжкий труд.
Холодными ночами, которые наступали внезапно, после изнурительных, опаленных солнцем дней, он подолгу смотрел на нее, спящую под плохонькими, тонкими одеялами, и в его холодном сердце расцветала нежность. Подумать только, что раньше он мог уважать людей за то, что они понимают музыку Гуссена или сочинения Джеймса Джойса, хорошо одеваются и умеют держать в руках вилку, искусно возводят баррикады из деревянных слов, отгораживаясь от жизненных бурь!
Он заботливо укрывал ее собственным одеялом, а сам всю ночь дрожал под брезентом. И наутро, когда они рядышком умывали перепачканные лица ледяной водой северного озера и на их щеках вдруг оживал румянец, они улыбались друг другу, благоразумно не говоря ни слова, и Ральф Прескотт из осторожного мужчины, которому перевалило за сорок, превращался в двадцатилетнего романтика.
Они шли путем всех безумцев, которые, бросив по доброй воле жену, палисадник и домик с верандой, глухими дорогами пробирались из Белопенного в Мэнтрап или сиротливо влеклись из Мэнтрапа в Белопенное.
По Реке Туманной Скво, через Порог Призраков и Строптивый Порог, отталкиваясь шестами, перегибаясь через борт с неуютным чувством, что сейчас шест скользнет по дну и ты, потеряв равновесие, плюхнешься в реку, а потом волоком до реки Потерянной, сначала по раскаленным солнцем каменьям, причинявшим нестерпимую боль ногам, обутым в мокасины, а после по болоту, над которым тучами роилась мошка, люто жалившая потные шеи и натруженные запястья, они добрались наконец до озера Щучьего. Пять миль они проплыли по озеру, блаженствуя, словно Антоний и Клеопатра на своих краснокрылых ладьях.
Ральф теперь диву давался, как это еще недавно ему было не по себе в байдарке под парусом. После тяжкого пути волоком и напряженной гребли сидеть, развалясь, в тени наполненного ветром паруса, чувствовать на обожженных солнцем щеках прохладное прикосновение ветерка, слышать, как тихонько напевает Элверна, и при этом двигаться вперед, с каждой секундой удаляясь от разъяренного Джо Истера, — такого рая он дотоле не знал.
Еще один переход волоком, убийственные пять миль сквозь чащобу, и вот они снова на просторе Озера Птицы-Громомет. Однако над озером ни ветерка; пришлось всю эту безбрежную, подернутую мертвой зыбью равнину пройти на веслах. И тут мало-помалу они почуяли, а потом и осознали опасность.
Ральфа уже давно смущал упорный туман, витавший в воздухе при ярком солнце. Берег был виден смутно; солнце висело в небе красным шаром и не слепило глаза; а отражение его было подобно рубиновому ожерелью на тусклой ряби жемчужно-серой воды.
Он обернулся к своим спутникам.
— Туман собирается, — сказал он неуверенно.
— Да. Это дым: где-то лес горит, — отозвался Лоренс.
— Лес? И близко?
— Не знаю. Может быть.
— Я уж давно замечаю. Только, по-моему, пожар далеко, — солгала Элверна. — Ветер разносит дым на много миль.
Страх перед погоней Ральф уже подавил. Но всякая новая опасность будоражит воображение, и теперь тяжкий труд по шестнадцать часов в сутки казался еще тяжелей от отчаянных догадок: где этот пожар и скоро ли они окажутся в страшном огненном кольце?
Поделать он тут ничего не мог. Отступать было некуда. Он был беспомощен, как на борту парохода в открытом океане.
Прежде, очутившись в таком положении, Ральф думал бы лишь о собственной шкуре; теперь первая его мысль была об Элверне. Лоренс Джекфиш пускай горит огнем, туда ему и дорога; но если пожар настигнет их (отупев от гребли, он рисовал себе эту картину мучительно долго), он защитит Элверну: накинет на нее свою куртку, спрячет ее в озере…
По карте выходило, что из Озера Птицы-Громомет в озеро Полуночное — самое большое на их пути — можно попасть по реке Плакучей. Отсюда реки текли на юг. Они поплывут по течению, и Ральф надеялся быстро и легко достичь озера Полуночного.
На закате они сделали привал у истоков реки Плакучей; алые облака застилал невидимый дым. Заходящее солнце смотрело на них гневным красным оком; потом сгустились сумерки, и над миром нависло ощущение чего-то неотвратимого.
Встав на заре, они все утро устало молчали. Утренний воздух не освежил, и они мрачно двинулись вниз по реке Плакучей.
Сначала плавание по темным водам реки меж песчаными берегами, поросшими невысоким ивняком, обещало быть легким. Но дальше река до того обмелела, что байдарка начала задевать песчаное дно. Вскоре глубина стала не больше трех дюймов, и повсюду торчали острые камни, через которые они переносили байдарку на руках, боясь пропороть ее так сильно, что и не починишь, — ведь это означало бы голодную смерть в безлюдной пустыне.
Вместо того, чтобы стрелой лететь по красивой реке, они делали меньше мили в час; приходилось идти вброд по скользким перекатам и тащить за собой байдарку. Элверна не падала духом, но лицо у нее было страдальческое, и Ральф мучился не только за себя, но и за нее.
