Теодор Драйзер - Сестра Керри
Как раз тогда Керри и познакомилась с несколькими молодыми друзьями мисс Осборн. Эти молодые люди однажды заехали к Лоле и пригласили ее покататься в экипаже. В это время у нее была Керри.
— Поедем с нами! — предложила Лола подруге.
— Нет, не могу.
— Да полно, Керри, поедем! Ну, скажи, пожалуйста, чем ты так занята? — настаивала та.
— К пяти часам мне необходимо быть дома, — ответила Керри.
— А зачем?
— К обеду.
— О, не беспокойся, нас угостят обедом, — возразила Лола.
— Нет, нет, я не могу! — противилась Керри. — Я не поеду.
— Ну, пожалуйста, Керри! Это такие славные мальчики! Вот увидишь, мы вовремя доставим тебя домой. Ведь мы только прокатимся по Сентрал-парку.
Керри подумала и, наконец, сдалась.
— Но помни, Лола, — сказала она, — в половине пятого я должна быть дома.
Эта фраза вошла в одно ухо мисс Осборн и вышла в другое.
После знакомства с Друэ и Герствудом Керри с оттенком цинизма относилась к молодым людям вообще и особенно к таким, которые казались ей ветреными и беспечными. Она чувствовала себя значительно старше их. Их комплименты казались ей пошлыми и глупыми.
И все же она была молода душой и телом, а юность тянется к юности.
— Не беспокойтесь, мисс Маденда, — почтительно заметил один из молодых людей, — мы вернемся вовремя. Неужели вы можете предполагать, что мы задержим вас насильно?
— Кто вас знает! — улыбнулась Керри в ответ.
Они отправились на прогулку в коляске: Керри разглядывала нарядно одетую публику, прогуливавшуюся в парке, и слушала глупые комплименты и незамысловатые остроты, которые в некоторых кружках сходили за юмор. Она упивалась видом этой вереницы экипажей, тянувшихся от ворот у Пятьдесят девятой улицы, мимо Музея изящных искусств до ворот на углу Сто десятой улицы и Седьмой авеню. Она вновь подпала под чары окружавшей ее роскоши — элегантных костюмов, пышной упряжи, породистых лошадей — всего этого изящества и красоты. Снова сознание собственной бедности мучительно кольнуло ее, но Керри постаралась забыть об этом — хотя бы настолько, чтобы не думать о Герствуде.
А тот ждал и ждал. Часы пробили четыре, пять, наконец, шесть. Уже темнело, когда он поднялся с качалки.
— Как видно, она сегодня не собирается приходить домой! — угрюмо произнес он.
«Да, так всегда бывает, — мелькнуло у него в уме. — Она идет в гору, и для меня в ее жизни уже нет места!»
Керри же спохватилась, что опаздывает, когда на часах уже было четверть шестого. Экипаж в это время находился далеко, на Седьмой авеню, близ набережной реки Харлем.
— Который час? — спросила она. — Мне нужно домой.
— Четверть шестого, — ответил один из ее спутников, взглянув на изящные часы без крышки.
— О боже! — воскликнула Керри.
Но она тотчас откинулась на подушки экипажа и, вздохнув, добавила:
— Что ж, упущенного не воротишь! Теперь уже поздно.
— Ну, конечно, поздно! — поддержал ее один из юнцов, мысленно рисовавший себе интимный обед и оживленную беседу, которая могла привести к новой встрече после театра.
Керри чрезвычайно понравилась ему.
— Давайте поедем в «Дельмонико» и подкрепимся немного! — предложил он. — Что ты скажешь на это, Орин?
— Идет! — весело отозвался тот.
Керри подумала о Герствуде. До сих пор она ни разу еще не пропускала обеда без уважительной причины.
Экипаж повернул назад, и лишь в четверть седьмого компания села обедать. Снова повторилось все то, что было в свое время в ресторане «Шерри», и на Керри нахлынули тяжелые думы. Она вспомнила миссис Вэнс, которая так и не показывалась после оказанного ей Герствудом приема, подумала об Эмсе, образ которого особенно ярко запечатлелся в ее памяти. Ему нравились более интересные книги, чем те, что она читала, более интересные люди, чем те, с кем она встречалась. Его идеалы находили отзвук в ее сердце.
«Хорошо быть выдающейся актрисой!» — вспомнила она высказанную им мысль.
А какая актриса она?..
— О чем вы задумались, мисс Маденда? — спросил один из ее спутников. — Хотите, я угадаю?
— О нет, и не пытайтесь! — отозвалась Керри.
Она принялась за еду. Ей удалось несколько забыться и разделить общее веселье. Но когда, после обеда молодые люди завели речь о том, чтобы снова встретиться после спектакля, Керри покачала головой.
— Нет, — твердо заявила она, — я не могу. У меня уже назначена встреча после театра.
— О, полно, мисс Маденда! — умоляющим голосом произнес молодой человек.
— Нет, нет, не могу! Вы были очень милы ко мне, но я прошу меня извинить.
Молодой человек был в отчаянии.
— Не падай духом, старина! — шепнул ему товарищ. — Попытаемся после спектакля: авось она передумает.
40. Общественный конфликт. Последняя попытка
Надежды молодых людей на ночное развлечение не оправдались. По окончании спектакля Керри отправилась домой, думая о том, как бы объяснить свое отсутствие Герствуду. Он уже спал, но проснулся и поднял голову, когда она проходила мимо к своей кровати.
— Это ты, Керри? — окликнул он ее.
— Да, я, — ответила она.
Наутро, за завтраком, Керри захотелось сказать что-то в свое оправдание.
— Я не могла вчера вырваться к обеду, — начала она.
— Да полно, Керри! — отозвался Герствуд. — Зачем заводить об этом разговор? Мне это безразлично. И напрасно ты оправдываешься.
— Но я никак не могла прийти! — воскликнула она и покраснела.
Заметив выражение лица Герствуда, как будто говорившее: «О, я прекрасно все понимаю!» — она добавила:
— Как тебе угодно! Мне это тоже безразлично.
С этого дня ее равнодушие к дому еще больше возросло. У нее уже не оставалось никаких общих интересов с Герствудом, им совершенно не о чем было говорить. Она заставляла его просить у нее на расходы, ему же это было ненавистно. Он предпочитал избегать булочника и мясника, а долг в лавке Эслоджа довел до шестнадцати долларов, сделав запас всяких консервированных продуктов, чтобы некоторое время ничего не покупать. После этого Герствуд стал покупать в другом бакалейном магазине и такую же штуку проделал с мясником. Керри, однако, ничего так и не знала. Герствуд просил у нее ровно столько, на сколько с уверенностью мог рассчитывать, и постепенно запутывался все больше и больше, так что развязка могла быть лишь одна.
Так прошел сентябрь.
— Когда же наконец мистер Дрэйк откроет свой отель? — несколько раз спрашивала Керри.
— Скоро, должно быть, — отвечал Герствуд. — Но едва ли раньше октября.
Керри почувствовала, что в ней зарождается отвращение к нему.
«И это мужчина?» — часто думала она.
Керри все чаще и чаще ходила в гости и все свои свободные деньги — что составляло не такую уж большую сумму — тратила на одежду. Наконец было объявлено, что через месяц труппа отправляется в турне.
«Последние две недели!» — значилось на афишах и в газетах.
— Я не поеду с ними! — заявила мисс Осборн.
Керри отправилась с нею в другой театр, решив поговорить там с режиссером.
— Где-нибудь играли? — был его первый вопрос.
— Мы и сейчас играем в «Казино», — ответила за обеих Лола.
— А, вот как!
И обе тотчас были ангажированы. Теперь Керри стала получать двадцать долларов в неделю.
Керри была в восторге. Она начала проникаться сознанием, что не напрасно живет на свете. Таланты рано или поздно находят признание!
Жизнь ее так переменилась, что домашняя атмосфера стала для нее невыносимой. Дома ее ждали лишь нужда и заботы. Так, по крайней мере, воспринимала Керри бремя, которое ей приходилось нести. Ее квартира стала для нее местом, от которого лучше было держаться подальше. Все же она ночевала дома и уделяла довольно много времени уборке комнат. А Герствуд только сидел в качалке и, не переставая раскачиваться, либо читал газету, либо размышлял о своей невеселой участи. Прошел октябрь, за ним ноябрь, а Герствуд все сидел и сидел на том же месте и почти не заметил, как наступила зима.
Он догадывался, что Керри идет в гору, — об этом говорил ее внешний облик. Она была теперь хорошо, даже элегантно одета. Герствуд видел, как она приходит и уходит, и иногда мысленно рисовал себе ее путь к славе.
Ел он мало и заметно похудел. У него совсем пропал аппетит. Одежда его говорила о бедности. Мысль о том, чтобы приискать какую-нибудь работу, казалась ему даже смешной. И он сидел сложа руки и ждал, но чего — этого он и сам бы не мог сказать.
В конце концов жизнь стала совсем невозможной. Преследования кредиторов, равнодушие Керри, мертвое безмолвие в квартире и зима за окном — все это, вместе взятое, неминуемо должно было привести к взрыву. Он наступил в тот день, когда Эслодж собственной персоной явился на квартиру и застал Керри дома.
