Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 87
Боюсь, что пройдетъ это чувство, притупится, но теперь очень радостно. Точно, какъ былъ на волоскѣ отъ того, чтобы потерять, даже думалъ, что потерялъ самое дорогое существо, и не потерялъ его, а только узналъ Его безцѣнную цѣну. Надѣюсь, что если это и пройдетъ, пройдетъ самое восторженное чувство; но останется много вновь пріобрѣтеннаго. Можетъ быть, это то, что нѣкоторые называютъ живымъ Богомъ; если это — это, то я очень виноватъ передъ ними, когда не соглашался съ ними и оспаривалъ ихъ.
Главное въ этомъ чувствѣ — сознаніе полной обеапеченности, сознаніе того, что Онъ есть, Онъ благъ, Онъ меня знаетъ. и я весь окруженъ Имъ, отъ Него пришелъ. къ Нему иду, составляю часть Его, дѣтище Его: все. что кажется дурнымъ. кажется такимъ только п[отому]. ч[то] я вѣрю себѣ, а не Ему. и изъ жизни этой, въ кот[орой] такъ легко дѣлать Его волю. п[отому] ч[то] воля эта вмѣстѣ и моя. я никуда не могу упасть, какъ только въ Него, а въ Немъ полная радость и благо. —
Все, что я напишу, не выразить того, что я чувствовалъ.
Больно что-нибудь физически или нравственно. — умираетъ Лева,2 погибаетъ то, что я люблю, самъ я ничего уже не могу сдѣлать, страданія ждутъ меня; и вдругъ вспомнишь: а Богъ, и все станетъ хорошо и весело и ясно.
Русанову напишу.3
Какъ все хорошо объ Изюмченко.
Вы знаете, что Вѣра Толстая4 теперь въ Воронежѣ у Денисенко, к[оторый] очень боленъ.5 Жаль, что вы не застали ее тамъ.
Журналъ Генри Джорджа сейчасъ поищу.6
Книжку «Penitent Soul» посылаю.7
Пишу, разумѣется, вамъ ж Галѣ вмѣстѣ.
Почтительный и дружескій привѣтъ передайте Лизав[етѣ] Ивановнѣ.
Алекс[андра] Андр[еевна] Толстая8 очень слаба послѣ болѣзни въ Ментонѣ.
Ал[ександру] Петр[овичу]9 и всѣмъ вашимъ сожителямъ отъ меня привѣтъ.
Л. Толстой.
У меня просятъ въ сборникъ отрывокъ. Я перечелъ въ вашихъ бумагахъ отрывокъ: «Исторію улья».10 Я можетъ быть кончилъ бы его, а если нѣтъ, то такъ отдайте мнѣ. Перепишите и пришлите мнѣ его пожалуйста.
Полностью публикуется впервые. Почти полностью напечатано в сборнике «Мысли о Боге Льва Толстого», изд. « Свободное слово» A. Tchertkoîf, Purleigh 1900, стр. 13—15. На подлиннике рукой Черткова черными чернилами: «№ 384 Ясная Поляна 22 окт. 94».
Письмо написано 21 или 22 октября, как это видно из записи в Дневнике Толстого от 22 октября: «Вчера и нынче утром писал письма и всё очистил. Написал Чертк[ову] о своем душевном состоянии, о радости нахождения потерянного Бога и об особ[ой] силе сознания его. Боялся, что это описание моего чувства в письме и в дневнике ослабит его, но до сих пор нет. Всё продолжается это радостное сознание опоры».
Толстой отвечает на письмо Черткова от 14 октября, в котором Чертков писал: «Я живу теперь несколько бодрее и деятельнее. Перевел и отослал в Англию вашу статью о Мопассане. Вчера же окончил перевод вашей статьи о сочинении Бондарева и надеюсь сегодня ее проверить и отослать. Затем хочу взяться за вашу статью о Золя и Ал. Дюма и т. д. Компиляционную часть записки о Хилковых, как я вам писал, я уже докончил. Свое же заключение еще нет. Сейчас меня в этом задерживает болезнь, как сообщили моей матери, неизлечимая того, кого записка эта предназначена была убедить. При настоящем его состоянии ее ему не передадут; и по всей вероятности в скором времени разрешение вопроса о Хилковых будет зависеть от другого, причем мне можно и нужно будет в несколько ином тоне написать свое заключение. Поэтому пока жду. На этих днях я ездил в Воронеж к Изюмченко, который отбыл свой срок в дисциплинарном батальоне, переведен в гражданскую тюрьму и вызывал меня. Он совершенно благополучен: здоров, бодр, радостен. Его должны на этих днях перевести в Москву, а оттуда, весною или теперь же, неизвестно, — в Тобольскую губ. на 3 года на поселение. У него не было никакой своей одежды. (Мы доставили ему, что нужно было.) Лицо его просто замечательно радостнейшею почти постоянною улыбкою, привлекающею всех. Глаза искрятся жизнью. Он не просит никакого облегчения и, когда я справлялся при нем, возможно ли его взять его на поруки до отправки в Сибирь, он сказал мне, что предпочитает побыть в Московской тюрьме, чтобы испытать на себе, как там живется, несмотря на то, что при нем мне смотритель только что сказал, что заключенным там очень плохо. У него большая жажда чтения, и я рад, что мог ему дать хороших книг взамен случайных, попадавшихся к нему в руки. На вопрос мои, очень ли он грустит о смерти Дрожжина, он сказал, что ему почему-то трудно было думать о Дрожжине с грустью или жалостью, потому, вероятно, что он почти всегда и при всех обстоятельствах видел его радостным и довольным. — Видел в Воронеже Русанова. Он сильно оглох, так что приходится очень кричать; и глаз побаливает, вследствие чего он мало читает, и это тяжело для него. Жена его спрашивала, нельзя ли по крайней мере найти какое-нибудь занятие для его рук; но у него пальцы в параличе, и потому подходящее очень трудно найти. Он был при нас, гостях, по обыкновению бодр и весел; но я слышал, что ему бывает очень трудно именно от этого физического и душевного безделия. Если бы вы ему написали, то сделали бы хорошее дело — утешили бы и очень ободрили бы больного; а таких нам велено не забывать... Если помните название американского журнала, проводящего идею H. George’a, то сообщите мне, или пришлите номер: мне нужен адрес редакции для отсылки туда перевода вашего письма к Бондареву о системе Н. George’a, которое Батерсби не удается поместить в Англии. — Я так рад радостности для вас вашей теперешней работы и глубоко верю в ее высочайшее значение».
1 Письма от 19 ? октября и от 21 октября.
2 Лев Львович Толстой продолжал страдать от упадка сил и подавленного душевного состояния и лечиться у врачей (профессоров А. Я. Кожевникова и Г. А. Захарьина), которые находили положение его серьезным,
однако, непосредственная опасность его жизни не угрожала.
3 В письме от 3 ноября Толстой писал Русанову о том своем отношении к болезни, которое он высказывает и в комментируемом письме. См. т. 67.
4 Вера Сергеевна Толстая (1865—1923), племянница Л. Н. Толстого. О ней см. письма 1901 г., т. 73.
5 Иван Васильевич Денисенко (1851—1916) — муж дочери М. Н. Толстой Елены Сергеевны, занимавший в 1894 году должность председателя Воронежского окружного суда, был в то время болен острой формой ревматизма. В связи с его болезнью Толстой написал ему письмо в октябре 1894 г. (см. т. 67).
6 Генри Джордж (1889—1897) — американский социолог и публицист, взглядам которого о национализации земли: Толстой сочувствовал. Издавал газету «Standard», в которой проводил свои идеи.
7 Сведений об этой книге найти не удалось.
8 Александра Андреевна Толстая (1817—1904) — статс-дама, двоюродная тетка Толстого, с которой он в молодости был связан дружбой. О ней см. прим. к письму № 14, т. 85, и письма 1857 г., т. 59.
9 Александр Петрович Иванов (1836—1912) — отставной артиллерийский поручик, страдавший алкоголизмом. С Толстым был знаком с 1878 г. и неоднократно пользовался его поддержкой, получая от него рукописи для переписки.
10 Статья Толстого «Две различные версии истории улья с лубочной крышкой», впервые напечатанная в России в книге «Посмертные художественные произведения Л. Н. Толстого», под ред. В. Г. Черткова, т. III, изд. А. Л. Толстой, М. 1912, стр. 182—185. За границей без цензурных выпусков впервые напечатана в издании «Посмертные художественные произведения Л. Н. Толстого», под ред. В. Г. Черткова, т. II, изд. «Свободное слово» В. и А. Чертковых, Berlin 1912, I. Ladyschnikow Verlag, стр. 161—168.
* 389.
1894 г. Ноября 2. Я. П.
По лучилъ ваше покаянное письмо, милый другь Владиміръ Григорьевичъ, и мнѣ стало совѣстно, что я васъ такъ встревожилъ, и былъ вмѣстѣ съ тѣмъ очень радъ, что вы такъ это приняли. Дубликата, списанный, уничтожьте, a тѣ, кот[орыя] вамъ не нужны, пришлите ко мнѣ.1 Вы, мнѣ думается, грѣшите слишкомъ большой заботой о сохранности этихъ писаній. Это въ родѣ заботы о сохраненіи своего и близкихъ людей здоровья. Если это нужно Богу, то оно не пропадетъ, а если оно не нужно Ему, то туда и ему и дорога,
Сейчасъ хочу по вашему хорошему совѣту написать Русанову,2 да не знаю, удастся ли. Въ послѣднее время плохо работается, нѣтъ охоты и мыслей писать, а заставлять себя (сколько разъ я пробовалъ это) никакъ нельзя. Даже нѣтъ ничего хуже, какъ разсудкомъ рѣшить: дай я напишу. Недавно я рѣшилъ такъ написать два письма: одно англичанину, въ отвѣтъ на его, для напечатанія въ «Daily Chronicle»3 о томъ, что христіанство не предлагаете ни уничтоженiя государства, ни какое либо лучшее устройство на мѣсто его, а учитъ людей только тому, какъ имъ жить, не погубивъ свою душу, т. е. наилучшимъ образомъ передъ Богомъ; и другое — одной Бар[онессѣ] Розенъ,4 кот[орая] собираетъ сборникъ въ пользу прокаженныхъ, и задала мнѣ вопросъ о томъ, нужно ли доводить до наивозможнѣйшей сознательности свои вѣрованія и высказывать ихъ словами или нѣтъ? — Я разсудилъ, что надо отвѣтить на эти письма, и съ большой развязностью написалъ два длинныхъ письма; потомъ поправилъ, еще поправилъ, еще и еще, и подъ конецъ бросилъ, убѣдившись, что это совсѣмъ не велѣно было мнѣ писать.
