Г. Осипов - Общество знания: Переход к инновационному развитию России
Когда, например, возник немецкий народ? В каком году произошло это «изначальное» событие? Очень недавно. Ведь вплоть до объединения Германии жители разных «земель» и множества небольших германских государств считали себя самостоятельными народами. Как известно, для образования народа требуется «национализация масс» — возникновение представлений об общей исторической судьбе, составление, в устной или письменной форме, истории народа. Первая попытка создания общей германской истории была предпринята Г. фон Трейчке только после государственного объединения Германии при Бисмарке — когда немцы как народ обрели свои единые границы.
Этничность вовсе не сохраняет свое внутреннее единство «под социальными, политическими, религиозно-культурными и иными барьерами». Вот, был один почти зрелый и целостный народ — союз южно-славянских племен (сербов). Часть его, в Боснии, исламизировали турки, в другой части, Хорватии, утвердилось католичество. Разве под этими барьерами сохранилась изначальная этническая целостность?
Он пишет, например, что у крестьян и дворянства возникали разные этнические качества, происходило этническое размежевание: «Социополитическое и культурное отчуждение между верхами и низами наложилось на этническое размежевание, придав вызревавшему конфликту дополнительный драматизм и, главное, характер национально-освободительной борьбы русского народа против чуждого ему (в социальном, культурном и этническом смыслах) правящего слоя» [158, с. 127]. Тут ясно сказано, что происходит этническое размежевание людей изначально одного этноса — вследствие социальной и культурной дифференциации. Из дружины князя возникли дворяне («правящий слой»), из смердов — крепостные крестьяне.
Переходя к нынешней ситуации и стремясь доказать, что разбогатевшие во время реформы люди отличаются от остального населения биологически, Соловей усиливает степень размежевания, сравнивая две расходящиеся группы уже не с разными этносами, а с разными видами: «Непредвзятый наблюдатель нравов и этоса правящего сословия России без труда обнаружит, что в отношении отечественного общества оно осуществляет (осознанную или бессознательную) операцию антропологической минимизации и релятивизации. Проще говоря, не добившиеся успеха — а таких в России подавляющее большинство — для элиты не вполне люди, а возможно, даже и совсем не люди. Отношения между богатыми и остальными в России не могут быть описаны и поняты в категориях социального и культурного отчуждения и вражды, речь идет о большем — отношениях имеющих общий антропоморфный облик, но фактически двух различных видов живых существ наподобие уэллсовских элоев и морлоков. Это различие глубоко и экзистенциально укоренено. В смягченном варианте речь идет об отношениях „цивилизованных“ людей (элиты) и „варваров“ (остальных)» [158, с. 295].
Это неверно. Откуда видно, что «отношения между богатыми и остальными в России не могут быть описаны и поняты в категориях социального и культурного отчуждения и вражды»? Как раз могут быть и описаны, и поняты. Это обычное дело социолога. А вот сказать, что «речь идет об отношениях имеющих общий антропоморфный облик, но фактически (!) двух различных видов живых существ», можно только в качестве гротеска. Как говорится, приехали! Начнем охоту на морлоков?
Теперь о втором ключевом положении, согласно которому этническое качество присуще каждому народу изначально. Соловей признает, что он исходит из примордиалистской концепции этничности. Но нельзя же было в этом вопросе ограничиться этим сказанным вскользь словом! Надо было предупредить читателя, как трактуют эту концепцию сегодня.
Соловей пишет, отрицая сам процесс этногенеза: «Этнические архетипы не тождественны ценностным ориентациям, культурным и социальным моделям и не могут быть усвоены в процессе социализации… Архетипы неизменны и неуничтожимы, пока существует человеческий род» [158, с. 53]. Эту парадигму невозможно себе представить, даже перескочив из науки в религиозный тип сознания. Если этнические архетипы неизменны и неуничтожимы, то как от Адама и Евы смогло произойти множество разных народов? Что значит, что русскому народу в кровь были изначально заложены его неизменные и неуничтожимые этнические качества (архетипы)? Когда и в какой точке Земли пробил этот изначальный для русских час? Азербайджанский этнос стал формироваться сравнительно поздно — уже в составе России. Каков изначальный момент появления его архетипов — в понятных временных координатах? Научное сознание отличается от религиозного тем, что оно прилагает к любой изучаемой сущности меру. Причем мера эта выражается в однозначно трактуемых уговоренных единицах (соответственно, с приемлемой и тоже вполне определенной точностью). Соловей от этой нормы отказывается категорически и принципиально. Если речь идет о времени, то он оперирует эсхатологическими понятиями — изначально, пока существует человеческий род.
То же самое в приложении к материи. Вот главный тезис его книги: «С научной точки зрения, русские — это те, в чьих венах течет русская кровь» [158, с. 64]. Если «с научной точки зрения», то встает вопрос о мере — сколько нужно русской крови, чтобы считаться «русским»? Этот простой и вполне разумный вопрос автор отвергает: «Предвижу возмущенный вопрос: какой процент русской крови должен течь в венах, чтобы считать человека русским? Честно признаюсь, меня это не занимало, да и сам вопрос в контексте отечественной истории довольно бессмысленен» [158, с, 306].
Его это не занимает… А ведь вопрос этот неизбежен. Человек слышит необычное утверждение, которое, превратясь в парадигму, угрожает перевернуть всю его жизнь, прилагает это утверждение к реальности — и у него тут же возникает этот вопрос. И как тогда вообще понимать эту книгу, если как раз вопрос о том, как определяется принадлежность человека к русскому народу, автор в заключении называет «бессмысленным в контексте отечественной истории»? Ведь книга называется «Русская история: новое прочтение»! Читаешь про кровь, архетипы и русскую «самость», а под конец тебе под нос суют кукиш.
Если продолжить мысль Соловья, то выходит, что народов не существует. Наличие в венах каждого человека капелек разной крови, которые несут в себе разные «неизменные и неуничтожимые» этнические архетипы — при том, что число капелек каждого типа несущественно, — означает, что всякие этнические различия стираются. Каждый человек биологически представляет собой помесь множества народов, он ничей. А его религия, культура, идеалы и ценности — это все якобы наносное, к этничности отношения не имеет.
Соловей пишет: «В новой парадигме философской антропологии „тело“, „телесность“ оказываются основой экзистенции. Тело — та предельная точка, вокруг которой выстраивается система познания… Тело творит и выращивает язык и систему понятий, проектирует вокруг себя мир культуры и социальности» [158, с. 41].
Тело выращивает язык — вот еще одна самоочевидная аксиома новой парадигмы философской антропологии! Обычная наука пришла к выводу, что этничность создается под влиянием всей совокупности факторов окружающей среды и культуры, и в этом смысле «русскость» — плод трудовых, военных, духовных усилий многих поколений русских людей.
Какие странные вещи приходится читать «в контексте отечественной истории»: «Исследование геногеографии Восточной Европы выяснило, что в ходе исторического развития российский природный ландшафт был включен в русский генофонд: из фактора внешней среды он превратился в фактор внутренней, генотипической среды организма человека» [158, с. 42-43]. Каким образом «российский природный ландшафт был включен в русский генофонд»? Где находится этот ландшафт? На Валдае, в Сибири, на Курилах?
Биологическую основу этничности Соловей описывает в понятиях, которые не имеют определенного смысла и являются метафорами, передающими лишь настрой мысли. Кровь… почва… русский жизнеродный потенциал… русский витальный инстинкт… русская биологическая сила. И с этим понятийным аппаратом нам предлагается строить рациональную отечественную историю и вылезать из культурного кризиса?
Соловей вводит метафору этнического инстинкта, это «модели, составляющие самоочевидное, то есть не осознаваемое и не рефлектируемое, изначальное основание восприятия и поведения». Что это за новые сущности, зачем они плодятся? Большинство продуктов культуры, ставших стереотипами нашего восприятия и поведения, не требуют их осознания и рефлексии. Вот, вы пожимаете знакомому руку. Это культурная норма, ставшая самоочевидным, не осознаваемым и не рефлектируемым основанием поведения. Ничего изначального и инстинктивного в ней нет. Это изобретенный рыцарями жест, обозначающий, что рука не держит оружия.
