Джейн Остен - Мэнсфилд-парк
Фанни отворотилась, подумав, что лучше бы ему ничего такого не говорить. Она охотно допускала, что у него больше добрых свойств, чем она привыкла думать. Она уже начинала чувствовать, что в конце концов он может оказаться совсем неплох; но ей он никак не подходит и никогда не подойдет, и не следует ему о ней думать.
Он уразумел, что об Эверингеме сказано уже довольно, не грех поговорить о чем-нибудь еще, и обратился к Мэнсфилду. Невозможно было выбрать лучше; тема эта тотчас же привлекла к нему и внимание Фанни и ее взоры. Ей всего милей было слушать или говорить о Мэнсфилде. Теперь, так долго разлученная со всеми, кто его знал, она, едва Крофорд упомянул о нем, почувствовала, что воистину слышит голос друга, и не удержалась от похвал красотам и уюту Мэнсфилда, а воздав должное его обитателям, Крофорд дал ей случай с искренней радостью пылко превозносить дядюшку за его ум и доброту и тетушку за ее самый милый, несравненно кроткий нрав.
Крофорду и самому Мэнсфилд очень по душе, так он сказал; он предвкушает, что будет проводить там много, очень много времени — там или по соседству. Он особливо уповает на счастливейшее лето и осень нынешнего года там; он чувствует, что так непременно будет; он твердо на это надеется; лето и осень, несравненно лучше прошлогодних. Столь же полные воодушевления, столь же разнообразные, в столь же многочисленном обществе, но при обстоятельствах, невообразимо более прекрасных, нежели прошлогодние.
— Мэнсфилд, Созертон, Торнтон Лейси, — продолжал он, — какое общество соберется в этих домах! А в Михайлов день, возможно, прибавится четвертый охотничий домик поблизости от всего, столь милого сердцу… ибо что до жизни в Торнтон Лейси на товарищеских началах, как однажды добродушно предложил Эдмунд Бертрам, я надеюсь, что возникнут два возражения против этого плана, два справедливых, превосходных, неоспоримых возражения.
Тут Фанни вдвойне вынуждена была промолчать, хотя уже через мгновенье о том пожалела, напрасно не заставила себя признаться, что половина того, о чем он думал, говоря так, ей понятна, и тем самым вынудила бы его сказать что-нибудь еще о его сестре и Эдмунде. Ей следует научиться разговаривать об этом, и слабость, которая заставляет уклоняться от этого разговора, скоро станет вовсе непростительна. Когда мистер Прайс и его приятель посмотрели все, что желали или для чего нашлось у них время, остальные готовы были возвращаться; и пока они шли обратно, Крофорд улучил минутку наедине и сказал Фанни, что единственное его дело в Портсмуте — увидеться с нею, что он приехал на несколько дней ради нее, и только ради нее и потому, что не мог долее выносить разлуки с нею. Фанни огорчилась, вправду огорчилась, и однако, несмотря на это и еще кое-какие его слова, которых ему бы лучше не говорить, она нашла, что с тех пор, как они не виделись, он заметно переменился к лучшему; он стал много мягче, услужливей и внимательней к чувствам других людей, чем бывал в Мэнсфилде; никогда еще он не был ей так приятен, вернее сказать, так близок к тому, чтоб быть ей приятным; в его отношении к папеньке не было ничего обидного, и с какой-то на редкость деликатной добротою он обращался к Сьюзен. Да, он определенно переменился к лучшему. Фанни хотелось, чтоб следующий день уже миновал, хотелось, чтоб Крофорд приехал всего на один день, но все обернулось не так уж худо, как можно было ожидать: ведь это великая радость поговорить о Мэнсфилде. Прежде чем они расстались, у ней появилась причина быть ему благодарной еще за одно удовольствие, и совсем особого рода. Папенька попросил Крофорда сделать ему честь разделить с ними трапезу, и не успела еще Фанни по-настоящему ужаснуться, а Крофорд уже заявил, что ранее пообещал отобедать в другом месте. Он приглашен на обед и нынче и на завтра; в «Короне» он повстречал одного знакомого, которому нельзя отказать; однако он будет иметь честь навестить их снова завтра, и прочее и прочее, и таким образом они расстались — Фанни на седьмом небе от счастья, что избежала такой чудовищной неприятности!
Вот был бы ужас, если бы он согласился отобедать с ними и увидел бы все их изъяны! Стряпню Ребекки и то, как она прислуживает во время трапезы, обжорство Бетси, хватающей со стола что ни попадя… Фанни и сама еще плохо это переносила, и нередко ей за столом бывало не по себе. Она-то взыскательна просто по природной деликатности, Крофорд же воспитан в роскоши и эпикурействе.
Глава 11
На другой день семейство Прайс только собралось в церковь, как снова появился Крофорд. Он пришел не с тем, чтоб задержаться у них, но чтоб к ним присоединиться; его пригласили пойти с ними в Гаррисонскую церковь, что полностью совпадало с его намерением, и они пошли туда все вместе.
Теперь семейство предстало в самом выгодном свете. Природа уделила им немалую долю красоты, и каждое воскресенье дочиста их умывало и наряжало в лучшее платье. Воскресенье всегда приносило Фанни это утешение, а в нынешнее воскресенье она была утешена более обычного. Бедная ее маменька выглядела так, что сейчас не казалась уж вовсе недостойной быть сестрою леди Бертрам, как бывало в другие дни. Это часто огорчало Фанни до глубины души — подумать только, до чего они несхожи, подумать только, что обстоятельства так увеличили разницу там, где от природы она была совсем невелика, и что маменька, столь же красивая, как леди Бертрам, и несколькими годами ее моложе, всегда выглядит такой изнуренной и поблекшей, такой беспокойной, неряшливой и убогой. Но воскресенье превращает ее в весьма достойную и довольно веселую миссис Прайс, которая выходит из дому, окруженная прекрасными детьми, ненадолго давая себе передышку от каждодневных забот, и расстраивается лишь, если видит, что мальчики неосторожны или что мимо идет Ребекка с цветком на шляпке.
В церкви надо было разделиться, но мистер Крофорд постарался остаться подле женской половины семейства; и после службы тоже держался рядом, и на крепостном валу прогуливался со всеми, будто был членом семейства.
По воскресеньям, если день выдавался погожий, миссис Прайс в любое время года после утренней воскресной службы тотчас же отправлялась на крепостной вал и прогуливалась там до обеда. То было место, где она выходила на люди, — могла повстречать знакомых, услышать кой-какие новости, посетовать на никудышную портсмутскую прислугу и набраться духу для предстоящих шести дней.
Туда они теперь и держали путь; и мистер Крофорд был весьма доволен, вменив себе в особую обязанность попечение о девицах Прайс; и когда они дошли, вскорости, к изумлению Фанни, получилось, что он идет между ними, и рука Сьюзен опирается на одну его руку, а ее, Фаннина, — на другую, и Фанни не сумела ни помешать этому, ни положить конец. Несколько времени ей было не по себе, но все же и сам этот день, и открывающийся отсюда вид не могли ее не радовать.
А день выдался на диво хорош. Еще только март, но в мягком воздухе, в легком нежном ветерке, в ярком солнце, которое лишь изредка на миг скрывалось за облачком, чудится апрель; и под весенним небом такая вокруг красота, так играют тени на кораблях в Спитхеде и на острове за ними, и поминутно меняется море в этот час прилива, и, ликуя, оно с таким славным шумом накидывается на крепостной вал, столько во всем этом для Фанни очарования, что постепенно ее почти вовсе перестали заботить обстоятельства, при которых она ощутила это очарование. Более того, не опирайся она на руку Крофорда, она скоро поняла бы, что нуждается в ней, ибо, чтоб два часа вот так прогуливаться после недели почти без движения, ей требовались силы. Она уже начинала чувствовать, как недостает ей ежедневного привычного моциона; с тех пор, как она приехала в Портсмут, здоровье ее ухудшилось, и, если бы не мистер Крофорд и не такая прекрасная погода, она бы уже валилась с ног от усталости. Крофорд, как и Фанни, ощущал прелесть этого дня и открывающегося перед ними вида. Они часто останавливались, одинаково чувствуя и воспринимая окружающее, облокачивались о стену, чтобы несколько минут полюбоваться; и Фанни не могла не признать, что, хоть он не Эдмунд, ему доступна красота природы и он превосходно умеет выразить свое восхищение. Время от времени она погружалась в мечты, и он, пользуясь случаем, украдкой ее разглядывал; и хотя лицо ее по-прежнему его пленяло, он заметил, что она не такая цветущая, как бы следовало. Говорила она, что чувствует себя хорошо, и ей не нравилось, когда кто-нибудь подозревал иное, но, все обдумав, он пришел к убеждению, что ей не может быть покойно в ее нынешнем доме, а значит, жизнь здесь нехороша для ее здоровья, и вот он уже всей душою желал, чтоб она вновь оказалась в Мэнсфилде, где и она сама и он, видя ее, станут много счастливей. — По-моему, вы здесь уже месяц? — сказал он. — Нет. Не полный месяц. Завтра будет только четыре недели с тех пор, как я уехала из Мэнсфилда. — Вы необычайно точны и верны в расчетах. Я бы попросту сказал: месяц. — Я приехала только во вторник ввечеру. — И вам предстоит гостить два месяца, я не ошибаюсь? — Да. Дядюшка говорил о двух месяцах. Думаю, что не меньше. — А как вас доставят обратно? Кто за вами приедет? — Не знаю. Тетушка еще ничего о том не писала. Возможно, мне придется пробыть здесь дольше. Может статься, за мной не сумеют приехать ровно через два месяца. С минуту подумав, мистер Крофорд сказал:
