Густав Майринк - Ангел западного окна
— Ну да, я вдыхал дымы! И никто мне при этом не помогал — ни вы, ни монах в красной тиаре.
— Кто отважился на это и исполнил, — по-прежнему недоверчиво бормотал Липотин, — да к тому же остался жив, тот… тот победил смерть.
— Может быть, может быть… Во всяком случае, теперь-то я знаю о кинжале всё: и происхождение, и ценность. Даже будущее — по крайней мере догадываюсь… Должен признаться, раньше я был так же суеверен, как княгиня и… вы.
Липотин медленно опустился в кресло. Он был абсолютно спокоен, но с ним произошла разительная перемена, передо мной словно другой человек сидел. Он вынул изо рта до половины выкуренную сигарету, тщательно раздавил её в пепельнице — благо ониксовая чаша вернулась к своим прежним обязанностям — и прикурил другую, как бы давая понять, что старое забыто и карты сданы новые. Некоторое время он молчал, глубоко и сосредоточенно затягиваясь чрезвычайно крепким русским табаком. Не желая отвлекать его, я хранил вежливое молчание. Заметив это, он прикрыл веки и подвел итог:
— Так. Ладно. Что мы имеем? Ситуация в корне изменилась. Вы знаете тайну кинжала. Вы владеете кинжалом. Поздравляю, свой первый шанс вы не упустили.
— — Ну и что? — равнодушно откликнулся я. — Кто научился понимать смысл времени и рассматривать вещь в себе не извне, а изнутри, кто, проникнув в сны и судьбы, умеет разглядеть за преходящей повседневной мишурой вечный символический смысл, тот в нужный момент всегда произнесёт нужные имена, и демоны подчинятся ему.
— Под-чи-нят-ся? — задумчиво протянул Липотин. — Позвольте один совет. Демоны, которые являются на зов, самые опасные, не доверяйте им. Уж поверьте старому… да что там, очень старому и опытному знатоку промежуточных миров, тех самых, что исконя неотступно сопровождают… старинные раритеты! Итак, вы, драгоценнейший покровитель, несомненно, званы, ибо победили смерть; к моему немалому удивлению, вынужден признать, что вы не спасовали перед многими искушениями, но потому-то, вы всё ещё и не призваны. Самый страшный враг победителя — гордыня.
— Благодарю за предупреждение. Откровенно говоря, считал вас на стороне моих противников.
С обычной ленцой Липотин приподнял тяжёлые веки:
— Я, почтеннейший, ни на чьей стороне, так как я, мой Бог… я всего лишь… Маске и всегда помогаю сильнейшему.
Невозможно описать то выражение печальной иронии, ядовитого скепсиса, беспредельной тоски, даже брезгливого отвращения, которое исказило иссохшие черты старого антиквара.
— Ну а за сильнейшего вы считаете… — начал я.
— …на данный момент сильнейшим считаю вас. Только этим и объясняется моя готовность служить вам.
Я смотрел прямо перед собой и молчал. Внезапно он придвинулся ко мне:
— Итак, вы хотите покончить с княгиней Шотокалунгиной! Вы понимаете, что я имею в виду. Но из этого ничего не выйдет, почтеннейший! Допустим, она одержимая, ну а вы-то сами что… не одержимый? Если вы этого не знаете, то тем хуже для вас. А ведь она из Колхиды, и очень может быть, что среди её предков по женской линии отыскалась бы и некая Медея.
— Или Исаис, — деловито констатировал я.
— Исаис — её духовная мать, — так же чётко, ни сколько не удивившись моей осведомленности, подкорректировал Липотин. — И вы должны очень хорошо различать два этих аспекта, если хотите победить.
— Можете быть уверены: я буду победителем!
— Не переоценивайте себя, почтеннейший! Всегда, с сотворения мира, поле боя оставалось за женской половиной рода человеческого.
— На каких скрижалях записано это?
— Будь это иначе, мир сей давным-давно перестал бы существовать.
— Какое мне дело до мира! Или я не рыцарь копья?
— Но тот, кто покорил копьё, отверг лишь половину мира; ваша фатальная ошибка, дорогой друг, состоит в следующем: половина мира — это всегда весь мир, если его думают завоевать вполсилы, вполволи.
— Что вы знаете о моей воле?
— Много, очень много, почтеннейший. Или вы не видели Исаис Понтийскую?
Взгляд русского с такой насмешливой уверенностью подкарауливал меня, что на моём лице сразу проступил предательский румянец. Укрыться от этой едкой иронии было некуда, по крайней мере мне, так, как я внезапно с какой-то роковой неизбежностью понял: Липотин читает мои мысли. А что, если он перелистывал моё сознание и во время нашего совместного пребывания у княгини или по пути в Эльзбетштейн? Вид у меня, наверное, был как у напроказившего школьника.
— Не правда ли? — хохотнул Липотин с интимно-грубоватой благосклонностью домашнего врача. Я пристыженно отвернулся и покраснел уже до ушей.
— Этого ещё никто не избегнул, мой друг, — продолжал Липотин каким-то странным монотонным полушепотом, словно засыпая, — тут малой кровью не отделаешься. Сокровенное имеет обыкновение кутаться в покровы тайны. Женщина — вездесущая, всепроникающая реальность этого мира — обнаженной пылает у нас в крови, и где бы мы с ней ни сошлись один на один в страшном поединке, первое, что мы делаем, — это раздеваем её, в воображении или на самом деле, уж кто как умеет. На приступ идут с обнаженным клинком, другого способа победить сей мир нет.
Я попробовал уклониться:
— Вы много знаете, Липотин!
— Очень много. Что есть, то есть! Даже слишком, — ответил он по-прежнему как во сне.
Ощущая потребность стряхнуть с себя тот внутренний гнет, который словно навязывали мне липотинские речи, я не выдержал и громко сказал:
— Вы думаете, Липотин, я отвергаю княгиню. Нет, мне только хочется её понять, понять до конца, вам ясно? Прочесть, вникнуть, так сказать, в её содержание, познать… И если уж продолжать в неумолимо прямом библейском стиле: я хочу с ней разделаться — разделаться и покончить!
— Почтеннейший, — вздрогнул, словно приходя в себя, Липотин и, поспешно раздавив догоревшую до мундштука сигарету, захлопал глазами, как старый попугай, — вы всё же недооцениваете эту женщину. Даже если она выступает под маской черкесской княгини! Не хотел… ох, не хотел бы я оказаться в вашей шкуре. — И, смахнув с губ табачные крошки, с видом Хадира, вечного скитальца, отрясающего прах земной, он внезапно выпалил: — Кстати, если вы с ней действительно «разделаетесь», то не льстите себя надеждой, что тем самым отделаетесь от неё — вы лишь сместите место вашего поединка в те зыбкие пространства, где преимущество будет не на вашей стороне, ибо оступиться там из-за плохой видимости во сто крат проще, чем на земле. Кроме того, здесь вы встанете как ни в чем не бывало и пойдете дальше, но горе тому, кто оступится «там»!
— Липотин! — вскричал я вне себя от нетерпения, так как нервы мои стали сдавать. — Липотин, заклинаю вас, если уж вы в самом деле готовы служить мне: где он, истинный путь к победе?
— Существует лишь один-единственный путь.
Тут только я заметил, что голос Липотина снова приобрёл ту характерную сомнамбулическую монотонность, которую уже неоднократно ловил мой слух. Похоже, Липотин действительно превратился в моего медиума, который безвольно выполняет мои приказы, как… как…
Да, да, как Яна, которая с тем же отсутствующим выражением глаз отвечала на мои вопросы, когда я с каким-то мне самому непонятным напором начинал «допрашивать» её! Сконцентрировав волю, я твёрдо погрузил свой взгляд между бровей русского:
— Как мне найти путь? Я…
Откинувшись назад, побелев как мел, Липотин прошептал:
— Путь… пролагает… женщина. Лишь женщина… победит… нашу госпожу Исаис… в тех, кто… особенно… дорог… богине… чёрной… любви…
Я разочарованно выдохнул:
— Женщина?
— Женщина, заслужившая… обнаженный кинжал.
Озадаченный тёмным смыслом его слов, я всего на миг ослабил контроль. Гримасничая, с блуждающим взором, по-стариковски приборматывая что-то невразумительное, Липотин отчаянно барахтался, пытаясь вернуться в сознание.
Едва он овладел собой, как в прихожей раздался звонок, и в дверях возникла Яна, за ней маячила высокая, как фонарный столб, фигура моего кузена Роджера… разумеется, я имею в виду шофёра княгини. Мне показалось странным, что Яна была уже полностью одета для прогулки. Освобождая проход шоферу, она вошла в кабинет, и тот, едва не задевая головой притолоку, передал привет и приглашение от своей ждущей внизу в машине госпожи повторить совместную поездку в Эльзбетштейн.
Яна, не дав мне и рта раскрыть, заверила, что с удовольствием принимает приглашение и что нам с Липотиным тоже не следует обижать княгиню отказом, тем более что погода сегодня на редкость хороша. Ну что тут было возразить?
С появлением зловещего шофера холодная волна прокатилась по моему телу; смутные подозрения, летучие и неопределенные, они тем не менее тяжким гнетом легли на мою душу. Сам не знаю почему, я взял Яну за руку, язык медленно и неповоротливо ворочался у меня во рту:
— Яна, если ты не по своей воле…
