Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие
Глаза у него запали, скулы, напротив, вылезли. Он худел, и настолько, что хозяин как-то заметил, не скрывая зависти:
— И как это вы ухитряетесь? Едите, как голодный эскимос, — и вот, пожалуйста! Я отказался от масла и картошки, пью на ночь лимонный сок без сахара… А, черт! — прибавил он, ибо, как все баронеты, был несдержан в речи. — Сегодня взвесился — прибавил шесть унций. В чем дело?
— Да, сэр Джаспер, — отвечал Уилфрид.
— То есть как «да»?
— Нет, сэр Джаспер. Баронет жалобно засопел.
— В чем тут дело? — повторил он. — Какое-то чудо света! Видели вы толстых лакеев? Нет; и никто не видел. Однако они непрерывно едят. В семь утра — кофе, тосты с маслом. В восемь — овсянка, яичница с беконом, джем, хлеб, чай, масло, просто бекон и какая-то рыбка. В одиннадцать — кофе, хлеб с маслом. В час — что угодно и пиво, а если удастся — вино. В три — перекус. В четыре — перекус. В пять — чай, тосты с маслом. В семь — Бог знает что с картошкой и, конечно, пиво. В девять — перекус. В половине одиннадцатого уходит к себе со стаканом молока и печеньем, это — на ночь. Однако он строен, как бобовый стебель, а я, годами сидящий на диете, отращиваю третий подбородок. Какая тайна!..
— Да, сэр Джаспер.
— Вот что я вам скажу, — закончил баронет. — Купил я турецкую баню. Если она не поможет — все, сдаюсь.
Комнатная баня прибыла, ее установили — и дня через три, вечером, Уилфрида отвлек от мечтаний голос Мергатройда.
— Эй! — сказал он. — Проснитесь. Сэр Джаспер вас зовет…
— Как? — спросил Уилфрид, гадая, как же назвал его хозяин.
— Громко, — ответил дворецкий.
И верно, до людской доносились жуткие, пронзительные крики. Видимо, хозяин умирал, и Уилфрид, человек долга, понял, что идти надо, хотя и не стоило бы. Вбежав в хозяйскую спальню, он увидел, как малиновый баронет (лицо) торчит из комнатной бани.
— Пришел! — заметил сэр Джаспер. — Эй, что вы с ней сделали?
— То, что предписано, сэр Джаспер. Следуя инструкции 1, я вставил стержень А в колейку В, прикрепил шпунтом С…
— И зря! Ни к собачьей матери… Застрял.
— Застряли?!
— Да. А она раскаляется! Просто ад какой-то, черт ее… — словом (я прошу прощения за лексику сэра Джаспера, но вы же знаете баронетов!) — зажарюсь, трам-та-ра-рам!
— Хорошо, — сказал Уилфрид, — я вас выпущу.
— Ну, скорей…
— На одном условии! Во-первых, вы даете мне ключ.
— Какой ключ? Нет, какой ключ! Вставляете это D в это С.
— Ключ от комнаты, в которой вы держите Анджелу.
— Что такое? Ой!
— То. Я — Уилфрид Маллинер!
— Чушь! Он — брюнет, вы что-то спутали.
— Парик. От Кларксона. — Уилфрид погрозил сэру Джасперу пальцем. — Я следил за каждым вашим шагом. Я загнал вас в угол. Давайте ключ!
— Фу! — сказал сэр Джаспер и тут же поправился: — Ффу!
— Освободив мою невесту, — продолжал Уилфрид, — я увезу ее из этого зловещего дома и женюсь как можно скорее.
Сэр Джаспер засмеялся, хотя и страдал.
— Вот как?
— Да.
— Ох-ох-ох! Так прямо и женитесь?
— Да. Прошу ключ!
— Нет у меня ключа, он в двери! Ха-ха-ха!
— При чем тут «ха-ха»?
— В двери. С той стороны.
— Очень похоже на правду! Что ж, мне некогда. Пойду выломаю дверь.
— Пожалуйста! — Баронет захохотал, как душа в аду. — Интересно, что скажет Анджела!
Уилфрид прекрасно представлял, что скажет его невеста. Собственно, она зарыдает на его груди, что-то бормоча. Он кинулся к выходу.
— Эй! — закричал баронет. — А я?
— Сейчас, — отвечал Уилфрид, — минутку.
Взбежав по лестнице, он приник к двери и проговорил:
— Анджела!
— Кто там? — отозвался знакомый голос.
— Я, Уилфрид. Сейчас взломаю дверь, отойди. Ворвавшись внутрь, он с удивлением увидел, что в комнате темно.
— Анджела, — позвал он, — где ты?
— Здесь. И хотела бы узнать, почему и вы — здесь. После того письма! Некоторые, — продолжал какой-то холодный голос, — не понимают намеков.
Уилфрид пошатнулся и упал бы, если бы не схватился за голову.
— Письмо? — вскричал он. — Ты хочешь сказать, что писала его свободно?
— Еще бы!
— Но… но… но… Разве ты меня не любишь? Тьму огласил горький, резкий смех.
— Вас? Человека, который рекомендовал мне этот крем?
— О чем ты говоришь?
— Ну что ж, взгляните!
Комнату залил свет. Перед Уилфридом стояла Анджела, царственная, прекрасная, но — пегая.
Глядя на нее благоговейным взором, Уилфрид подметил, что лицо ее наполовину — белое, наполовину — бурое, а на лебединой шее виднеются пятна вроде тех, какие мы находим в библиотечных книгах.
— Вот что вы сделали со мной, Уилфрид Маллинер, — продолжала она, — вы и ваш жуткий крем. Я купила большую коробку — и через неполные сутки могла выступать в цирке под именем Пятнистой Принцессы. Здесь, в доме детства, я укрылась от мира. Но… — голос ее прервался, — но любимый терьер Понго, которого я вынянчила, взглянул на меня — и тяжело заболел. Виноваты вы, Уилфрид Маллинер, только вы!
Многие дрогнули бы от этих слов, многие — но не дядя, который, напротив, улыбнулся с бесконечным состраданием.
— Все в порядке, — сказал он. — Надо было предупредить, что особенно чувствительная кожа иногда идет пятнами, но их мгновенно удаляет лосьон «Горный снег», четыре шиллинга бутылка.
— Уилфрид! Это правда?
— Конечно. И такая мелочь стоит между нами?
— Нет! — раздался громовый голос.
В дверях стоял сам Ффинч-Ффароумер, обернутый полотенцем, а так, вообще — ярко-красный. За ним стоял Мергатройд, поигрывая бичом.
— Не ждали, а? — осведомился сэр Джаспер.
— Да, — строго согласился Уилфрид, — не ждал, что вы появитесь при даме в таком виде.
— Ерунда! — вскричал баронет. — Маргатройд, к делу! Жутко насупив брови, тот пошел вперед, но тут раздался
крик:
— Стойте!
— Я и не начал, мисс, — поправил ее дворецкий.
— Вы и не начнете, — сообщила Анджела. — Я его люблю.
— Как? — заорал ее дядя. — После всего, что было?
— Да. Он все объяснил. Пунцовое лицо мрачно искривилось.
— А объяснил он, почему он оставил меня вариться в этой бане? Спасибо, верный Мергатройд услышал, как я вою. Уже шел дым.
Уилфрид вдумчиво смотрел на баронета.
— Если бы, — сказал он, — вы употребляли изобретенное мною средство «Грация», в таблетках ли, в жидком ли виде (5 шиллингов 6 пенсов бутыль), вам не пришлось бы вариться во всяких банях. Препарат изготовлен из целебных трав, гарантирует потерю веса без побочных эффектов, примерно 2 фунта в неделю.
— Это правда? — выговорил баронет.
— Конечно.
— Вы ручаетесь?
— Естественно.
— Мой дорогой! — вскричал сэр Джаспер. — Вот — Анджела. Благословляю.
Сзади послышался осторожный кашель.
— У вас нет чего-нибудь против радикулита? — спросил Мергатройд.
— Как не быть! «Снимиболь», курс лечения — шесть дней.
— Спасибо, — взрыдал дворецкий, — спасибо! Где его купить?
— В любой аптеке.
— Так и дерет, так и дерет…
— Больше драть не будет.
Что тут можно прибавить? Мергатройд теперь — самый прыткий из всех дворецких в Йоркшире. Сэр Джаспер сбросил пятнадцать стоунов и подумывает об охоте. Уилфрид и Анджела поженились, и никогда еще, по слухам, колокола не звонили так весело, как в тот июньский день, когда Анджела подняла к жениху лицо, напоминающее ровностью окраски старинный дубовый стол, и на вопрос священника ответила: «Да». Теперь у них двое детей. Персиваль готовится к гимназии в Сассексе, а Фердинанд уже поступил в Итон.
Допив свое виски, мистер Маллинер попрощался с нами и ушел.
Мы молчали, видимо — углубившись в размышления. Потом кто-то встал и сказал:
— Что ж, спокойной ночи. Вероятно, это обобщило ситуацию.
ЭЙ, СМЕЛЕЙ!
Сельский хоровой кружок готовил спектакль в пользу органного фонда, репетируя по этой причине оперетту «Волшебник» (авторы — Гилберт и Салливен). Мы же сидели у окна, в «Привале рыболова», курили трубки и слушали звуки, долетавшие до нас. Мистер Маллинер стал им вторить.
— О-о-о-ох! Я был бедный и бледный священник, — пел он в нос, как поет любитель, исполняющий что-то старинное.
— Заметьте, — сказал он, обретая обычный тембр, — мода меняется даже в Церкви. Теперь едва ли найдешь бледного священника.
— Да, — согласился я. — Молодые помощники викария мясисты и спортивны. Бледных я что-то не видал.
— Вероятно, вы не знакомы с моим племянником?
— Как это ни прискорбно.
— Слова этой арии подошли бы к нему. Вот, послушайте.
В те времена, о которых я говорю (сказал мистер Маллинер), мой племянник Августин был молод и бледен. Еще с детства он отличался исключительной хлипкостью, и в богословском колледже его обижали низкие души. Как бы то ни было, приехав в Нижний Брискет, чтобы помогать викарию, он поразил всех кротостью и робостью. Тихий, волосы льняные, глазки голубенькие, повадка праведной трески. Словом, именно этот тип священника имел в виду Гилберт, когда писал либретто.
