Петру Думитриу - Буревестник
Косма посмотрел на едва обозначавшиеся за горизонтом две черные полоски: это были лодки его бригады на месте лова.
— Должны справиться — ребята толковые, — пробормотал он. — Увидим, какой будет шторм…
— Какой будет, такой и будет, — сказал Емельян. — Отправляйся лучше к себе в лодку… Ты тоже, Ермолай, ступай на свое место. Без вас тут свободней.
— А море паршивое… — прибавил он, усаживаясь на банку и опуская голову на грудь. — Через какой-нибудь час, а то и меньше таких делов наделает…
Где-то, очень далеко, но уже в другой части небосклона, глухо проворчал гром. Горизонт в той стороне медленно заволакивался темной тучей.
— Смотрите! Море-то будто дымится! — воскликнул Андрей.
— Может, минует? — спокойно заметил Адам.
— Может, и минует, — откликнулся Емельян и прибавил с невеселой улыбкой, — а вернее, что нет…
— Что, знать отвык от опасностей, с тех пор как у нас есть «Октябрьская звезда»? — сказал Адам с такой же улыбкой.
— Верно! — согласился Емельян. — Вот уже несколько лет, как рыбаки своей шкурой больше не рискуют… Айда, Ермолай, отправляйся! И вы тоже, молодцы! По местам!
Ермолай встал, намереваясь ухватиться за конец, которым его лодка была счалена с Емельяновой, и с тревогой поглядел на небо: тяжелый, теплый, молочно-белый туман висел над самой водой.
— Батюшки-светы! — пробормотал он, утирая пот со лба. — А ты, Андрей, чего молчишь? Ругаться и то позабыл?
Раскат грома, уже более громкий, чем первые два, прокатился по горизонту.
— Я, дядя Ермолай, это бросил… — мрачно и несколько смущенно проговорил парень.
Ермолай положил ему на голову свою тяжелую руку:
— Давно бы так, парень… Только я тебя потом спрошу, как ты слово сдержал, так и знай!
Андрей посмотрел на своего бывшего старшину глазами, в которых ясно можно было прочесть: «Если ты, дядя Ермолай, думаешь о том, что будет «потом», то, значит, все в порядке и бояться нечего». Адам заметил его взгляд и понял, что Ермолай сказал это нарочно, чтобы ободрить паренька.
«Белое, давящее небо, свинцовое море, жара и гром… далекий гром… — все, как тогда», — думал Адам, чувствуя, что дышать становится все труднее и труднее.
Он казался спокойнее всех, но на самом деле прежний страх подкрался к нему, и он старался теперь отделаться от его власти, от власти тогдашних ощущений. Ему стало стыдно за свое малодушие и он решил никогда никому об этом не говорить.
Неподвижный воздух вдруг оживился. Все насторожились: нет, просто легкий ветерок. Подул и замер. Глухо загрохотал гром. Тучи над ними были уже не белые, а темные, море приобрело необычный и не предвещавший ничего доброго сине-черный оттенок.
Косма прыгнул в свою лодку. Ермолай последовал его примеру.
— Ну и чертово же море, туды его!.. — громко выругался Андрей. — За один час словно рехнулось! Что же это такое!
— А у нас будто уговор был? — сказал Адам.
— Больше не буду. В последний раз с языка сорвалось, а все из-за моря, паршивое, такое-сякое…
Адам покачал головой:
— Хорошо. Пусть хоть море из тебя человека сделает. Если сам постараться не хочешь…
— Плевать я на него хотел! — вызывающе ответил Андрей и занес весла, красивым, сильным движением откинувшись назад.
Адам его не слышал. Он спокойно ждал и точно сквозь сон видел, как Емельян влезал на банку, как вглядывался в горизонт, как потом слез; слышал, как он бормотал:
— Если не будет противного ветра, то «мамаша» должна придти сюда самое позднее через три часа. А если ветер будет противный, то, конечно, до вечера ее ждать нельзя… Если шторм не очень сильный, то он же нас к ней и подгонит — сократит ей путь. Ну, а при большой волне, лучше постоим на якоре… Верно, Адам?
Но Адам был глубоко погружен в свои мысли. Пора было покончить с этим страхом. Одно время он совсем про него забыл, не подозревая, что он все еще живет где-то в глубине его сердца. Адам тогда был очень молод — совсем еще мальчишка, и тогдашние переживания оставили в нем глубокий след.
— Верно, Адам? — повторил Емельян.
— Что верно?
— То, что я говорю.
Емельян снова объяснил то, что, по его мнению, нужно было делать в их положении. Адам внимательно слушал.
— А что, если шторм ударит с севера? Ведь тогда нас, пожалуй, отнесет от «мамаши»…
— Конечно, — согласился Емельян. — Это будет хуже…
Он посмотрел на небо, потом на Адама. Тот пожал плечами:
— Так и есть — с севера… Ничего… как нибудь справимся. Ведь не тысячу же лет будет буря.
Емельян промолчал.
«Ему тоже не впервые», — подумал Адам.
Емельян хорошо знал, что такое шторм. Знал, что он длится тысячу лет — целую вечность. Целая вечность ужаса заключается в каждом мгновении этой отчаянной борьбы за то, чтобы не задохнуться под диким напором бушующих волн. Тысячу лет длится шторм и, уходя, часто оставляет лишь холодные трупы с песком во рту и ушах, трупы, которые лениво ворочает и лижет волна на песчаной отмели. Легко может статься, что одним из этих трупов будет как раз Адам Жора, который до сих пор выходил цел и невредим из стольких передряг, Адам Жора, который думал, что он на пороге счастья… И вдруг теперь этот самый Адам Жора, бывший инструктор констанцского областного комитета партии, ничком, с песком во рту, будет плавать в мелкой воде у берега…
Адам крепко стиснул зубы и еще раз окинул взглядом зловеще-спокойное море.
Оно покачивалось и дремало, притворяясь, что улыбается сквозь дрему, расстилаясь мягкими, длинными, ленивыми, гладкими волнами. Где-то за горизонтом сердито и грозно громыхал гром.
XLIX
Среди остальных лодок царило немалое волнение. Они расходились и отдавали якоря, к канатам которых прикреплялись на всякий случай связки досок. Косма на своей лодке подошел поближе. Симион Данилов бросил якорь саженях в двухстах от Емельяна.
— Не успеешь оглянуться, а оно уже и нахмурилось, — сказал он, глядя на море. — Мы что будем делать? Станем на якорь?
— Ладно… Станем…
Они принялись вязать якорным канатом доски, потом Емельян бросил якорь в черную воду. Адам встряхнулся и положил руку ему на плечо:
— Давай-ка, брат, покроем лодку парусом…
Пока они его натягивали и крепили к бортам, удары грома посыпались с одной стороны горизонта и прокатились но всему небу. Как будто затихнув на время, гром загрохотал с новой силой. Его раскаты слышались то ближе, то дальше, то выше, то ниже и уже не затихали больше ни на минуту.
Тут они увидели буревестника — небольшую, темной окраски птичку, с узкими черными крыльями, беззвучно носившуюся над водой. Она летела совсем низко, распластавшись крестом. Емельян долго глядел ей вслед, хотел что-то сказать, но вздохнул и ничего не сказал.
— Видел? — спросил он, немного погодя.
Адам только кивнул головой вместо ответа и улыбнулся одной своей мысли. После этого они оба долго молчали, готовя лодку к борьбе с надвигавшимся штормом. Очнувшись наконец от сковывавшего его оцепенения, Адам спросил:
— Ты, значит, женат на дочери Якинта?
— Да, — угрюмо проговорил Емельян. — Дети взрослые у нас — будто не знаешь?
— Помню, как же — красавица была.
— Теперь уже не то, что в молодости, — все также мрачно заметил Емельян.
— Говорят, колотит тебя, когда ты пьяный домой приходишь…
— Когда даюсь, тогда колотит… Когда поделом, значит… А тебе что?
— Ну, а детей… мальчиков… ты в рыбаки готовишь?
Емельян еще больше нахмурился:
— В рыбаки, — проворчал он сердито. — А что?
— Ничего… Так просто, спросил…
Он не мог удержаться от улыбки. Емельян тоже осклабился, но зло, по-волчьи:
— А в тебя, кажется, опять бес вселился, как в старину… Я когда-то бивал тебя за это…
Адам рассмеялся:
— То было давно.
Афанасие, помощник Емельяна, посмотрел на него с удивлением, явно не понимая, о чем идет речь. Да и времени для размышлений оставалось немного. Раскаты грома приближались. Сквозь тучи ослепительно сверкали молнии. Вдруг небо словно разверзлось над ними, и сверкающий огненный столб вырос между морем и тучами — как раз посреди лодок. Удар грома чуть не оглушил рыбаков. Морс стало совершенно гладким, неподвижным, тучи еще более почернели, еще ниже нависли над водой. В воздухе сильно почему-то запахло лесом, свежестью, горами, хотя кругом не было ничего, кроме морского простора и странного, зловещего, бессолнечного освещения. Линия горизонта казалась нацарапанной на серебре. На севере засверкали ударявшие в море молнии. Рыбаки молча, не двигаясь, сидели по своим лодкам, уставившись в эту часть горизонта. Их озаряемые молнией лица казались белыми, даже бело-голубыми. Косма поднял руку и показал что-то своим товарищам: от горизонта отделилась темная стена и понеслась по морю. Косма не сводил глаз с видневшихся вдали двух темных полосок — лодок молодежной бригады. Стена уже стояла над ними. Их очертания стали быстро стушевываться и через минуту вовсе исчезли. Та часть моря, которая еще оставалась спокойной, все более сокращалась. Видно было, с какой быстротой надвигается на нее белый край бурлящей пены. Грохот громовых раскатов непомерно усилился. Фиолетовые вспышки молнии ярко осветили небо, потухли, потом вспыхнули еще и еще раз. Гора туч сразу выросла, повисла над рыбаками. Рыбаки съежились, спрятав головы под натянутыми на лодках парусами. В эту минуту в них со страшной силой ударил ветер, небо обрушилось потоками града и воды, а темное море, которое, казалось, только и ждало этой минуты, дрогнуло и, как сорвавшийся с цепи зверь, с дикой яростью, захлебываясь пеной, кинулось на них.
