Нагиб Махфуз - Предания нашей улицы
Бросив взгляд в тот угол комнаты, где, как он думал, находилась книга, Арафа толкнул дверь и вышел наружу. В спальне он снова пополз вдоль стены к двери, ведущей на балкон. За последним креслом на секунду задержался, задумавшись: в этом доме не видно никого, кроме слуг, где же господин? Это преступление преграждает путь к нему навсегда. Арафа ощущал глубокое уныние: конец всем надеждам! Он открыл дверь, и свет фонаря ослепил его, как удар молнии. На цыпочках он выбрался на балкон, спустился по лестнице, пересек саламлик и вышел в сад. В тоске и отчаянии он не думал об осторожности. Вдруг спавший в саламлике проснулся и спросил: «Кто здесь?» Арафа прижался к наружной стене дома, под саламликом. Страх охватил его с новой силой. Голос из саламлика еще раз повторил вопрос. Ответом было мяуканье кошки. Арафа медлил в своем укрытии, его удерживал на месте страх совершить новое преступление. Когда наконец все стихло, он припал к земле и пополз к стене сада, отыскивая место, где начинался подкоп. Влез в дыру и вернулся назад тем же путем, которым пришел. Но когда он был уже у самого выхода, чья-то нога ударила его по голове с такой силой, что он едва не потерял сознание.
101
Опомнившись, Арафа кинулся на ударившего его человека и стал колотить его. Тот закричал, и Арафа застыл, растерявшись, — он узнал голос Ханаша.
Вместе они выбрались из ямы, и Ханаш объяснил:
— Тебя так долго не было, что я решил спуститься сам разведать, как дела.
Тяжело дыша, Арафа ответил:
— Ты, как всегда, совершил ошибку. Но ничего, пойдем скорее отсюда!
Они вернулись на улицу, еще погруженную в сон. Увидев мужа, Лватыф воскликнула:
— О господи! Почему у тебя кровь на руке и на шее?! Умойся!
Арафа вздрогнул, но ничего не сказал. Собрался пойти умыться и неожиданно упал, потеряв сознание. Аватыф и Ханаш с трудом привели его в чувство, усадили на тахту и сами сели рядом. Арафа чувствовал, что уснуть он не сможет, сон для него сейчас еще более недостижим, чем Габалауи. Он был не в силах в одиночку нести бремя своей тайны и рассказал Xанашу и Аватыф все, что случилось этой злосчастной ночью. Кончив рассказ, он увидел, что две пары глаз смотрят на него с ужасом и отчаянием.
— Я с самого начала была против этого плана, прошептала Аватыф.
Ханаш, которому хотелось смягчить ужасное впечатление от услышанного, заметил:
— Это нечаянное преступление.
— Но оно отвратительней всех преступлений Сантури и других футувв, продолжал казнить себя Арафа.
— Вряд ли на тебя падет подозрение, — успокоил его Ханаш.
— Но я убил ни в чем не повинного старика! Быть может, того самого слугу, которого Габалауи посылал к Касему! После горького молчания Аватыф предложила:
— Не лучше ли нам лечь спать?
— Ложись, — молвил Арафа, — мне сегодня не уснуть. Все снова погрузились в печальные размышления. На этот раз молчание нарушил Ханаш.
— Так ты не видел Габалауи? И даже не слышал его голоса?
— Нет, — грустно покачал головой Арафа.
— Но ведь ты разглядел в темноте его кровать!
— Так же ясно, как мы видим отсюда Большой дом.
— Я-то думал, что ты задержался, беседуя с ним!
— Находясь снаружи, легко вообразить себе все что угодно!
Аватыф, встревоженная лихорадочно возбужденным видом Арафы, уговорила его прилечь. Но он отказался, зная, что сон к нему не придет, хотя его и вправду лихорадило, голова была горячей и мысли путались.
— Жаль, — не мог сдержать своего огорчения Ханаш, — ты был в двух шагах от завещания и не заглянул в него. Лицо Арафы исказилось от боли.
— Увы, все наши труды пропали даром, — не унимался Ханаш.
Арафа упрямо вскинул голову, в тоне его прозвучала решимость:
— Во всяком случае, одно я понял твердо: мы должны рассчитывать только на волшебство, которым владеем! Разве ты не знаешь, что я решился на это безумие, побуждаемый мыслью, которая раньше никому не приходила в голову?!
???книга волшебств.???
Арафа пришел в еще большее возбуждение, выдававшее его душевные терзания.
— Мы скоро доведем до конца опыт с бутылкой, вот увидишь! — воскликнул он. И она очень поможет нам, если придется защищать свою жизнь!
— Лучше было бы, — вздохнул Ханаш, — если бы ты смог проникнуть в Большой дом и повидать его хозяина с помощью одного лишь волшебства, не прибегая к рискованным затеям.
— Возможности волшебства безграничны. Сегодня я владею всего-навсего несколькими рецептами да изготовляю бутылку, которая будет служить и для защиты, и для нападения. Но мы не можем себе даже вообразить все, на что способно волшебство.
Молчавшая до сих пор Аватыф произнесла с досадой:
— Не следовало и пытаться проникнуть в Большой дом. Дед наш живет в одном мире, а мы совсем в другом. Если бы тебе и удалось поговорить с ним, пользы от этого разговора не было бы никакой. Наверное, дед наш давно позабыл и про имение, и про футувв, он и думать не думает о своих внуках и об улице, на которой они живут.
Без видимой причины Арафа вдруг вспылил, но он был в таком состоянии, что от него можно было всего ожидать.
— На нашей улице, — гневно сказал он, — живут одни гордецы да невежды. Что они знают?! Ничего. Слушают россказни поэтов, а сами пальцем о палец не ударят. Считают улицу свою центром мироздания. А на самом деле она пристанище жуликов и нищих. Вначале же, пока не явился наш дед, на ее месте вообще была пустыня, где обитали лишь насекомые.
Ханаш недовольно поморщился от этих слов, а Аватыф, смочив тряпку, хотела приложить ее ко лбу Арафы. Но он отстранил ее руку и продолжал с жаром:
— Я владею тем, чем не владеет никто, даже сам Габалауи. Волшебство даст нашей улице больше, нежели Габаль, Рифаа и Касем вместе.
— Хоть бы ты уснул! — взмолилась Аватыф.
— Я не усну, пока не утихнет пожар, пылающий в моей душе!
— Скоро утро, — напомнил Ханаш.
— Утро не наступит до тех пор, пока сила волшебства не избавит улицу от футувв, не очистит души от ифритов и не принесет всем жителям довольство, которого не могут дать никакие доходы от имения. Тогда-то и наступит счастливая жизнь, о которой мечтал Адхам.
Он глубоко вздохнул и в изнеможении прислонил голову к стене. Аватыф надеялась, что теперь-то он наконец заснет.
Вдруг тишину нарушил ужасный крик. За ним последовали еще крики и громкий плач. Арафа, перепуганный, вскочил на ноги.
— Нашли труп слуги! У Аватыф от страха пересохло в горле.
— Откуда ты знаешь, что кричат в Большом доме? — спросила она.
Не ответив, Арафа выбежал на улицу, Аватыф и Ханаш кинулись за ним. У выхода из подвала они остановились, глядя в сторону Большого дома. Ночные сумерки уже почти рассеялись, уступая место утреннему свету. Во всех домах пооткрывались окна, повысовывались головы. Все как один смотрели в сторону Большого дома. Оттуда по направлению к Гамалийе сломя голову бежал какой-то человек.
— Что случилось? — спросил его Арафа, когда человек поравнялся с ним.
Не останавливаясь, тот крикнул:
— На все воля Аллаха! В преклонном возрасте скончался Габалауи!
102
Все трое вернулись в подвал. Ноги не держали Арафу, и он повалился на тахту.
— Человек, которого я убил, был жалкий черный слуга. Он спал в заповедной комнате.
Никто ему не ответил. Ханаш и Аватыф смотрели в пол, избегая встречаться глазами с безумным взглядом Арафы.
— Вы мне не верите! Клянусь, я не приближался к кровати деда!
Ханаш не знал, что отвечать, но чувствовал, что любые слова лучше молчания.
— Быть может, от неожиданности ты не разглядел его лица, — осторожно предположил он.
— Нет, нет! Это был не он!
— Не кричи так, — испугалась Аватыф.
Арафа стремглав бросился в заднюю комнату, уселся там в темноте, от волнения у него зуб на зуб не попадал. И зачем только он поддался этой нелепой идее? Зачем решился на этот безумный шаг? Земля уходила у него из— под ног, впереди было одно отчаяние. Оставалась надежда лишь на его удивительное ремесло.
Показались первые лучи солнца. Все жители улицы собрались вокруг Большого дома, обсуждая случившееся и передавая друг другу новости и слухи. Управляющий имением посетил Большой дом, недолго там оставался и вернулся к себе. Стало известно, что воры проникли в дом через подкоп под стеной и убили верного слугу Габалауи. А хозяин, узнав об этом, сильно расстроился и, не вынеся потрясения, скончался. Гнев жителей при этом известии был так силен, что осушил слезы и заставил всех замолкнуть. А Арафа, услышав сообщение, крикнул Ханашу и Аватыф:
— Вот видите, я говорил правду!
Но тут же осознал, что не кто другой, а только он повинен в смерти Габалауи, и, устыдившись своих слов, вновь погрузился в угрюмое молчание.
