Григорий Медынский - Честь
Вскоре подошел Елкин и почти вслед за ним – Камолов. Немного потолкавшись в фойе, они прошли на сцену. Здесь им никто не мешал, но разговор они вели вполголоса.
– Давайте «репетировать», а то подумают… Камолов взял баян, а Елкин стал выделывать какие-то коленца. Появился Сенька Венцель и неопределенно сказал, что все в порядке: скоро все соберутся. И действительно, через некоторое время подошли еще трое воспитанников.
Мишка заметил, что умолкла труба в комнате духового оркестра и ребята, занимавшиеся физкультурой в фойе, ушли.
В клубе стало тихо. Хорошо это или плохо?
– А ну выйди. Глянь, – сказал Шевчук Сеньке Венцелю.
Заговорщики напряженно прислушивались к каждому звуку.
– Вот Костанчи что-то нет.
Сенька долго не являлся, а потом прямо от двери закричал:
– Идут! Крючки идут! Крючки!
– Кипеж! – раздался вдруг истошный выкрик Мишки Шевчука, и в тот же миг, без всяких команд и приказов, ребята бросились к дверям, закрыли их на все запоры, начали придвигать диваны и кресла. Когда надзиратели подошли к дверям зала – обе они оказались закрытыми.
– А есть там кто? Может, зря? – усомнился кто-то из надзирателей.
– А при выполнении приказа рассуждать не положено, – строго сказал дядя Харитон. – «Зря»… Раз приказано, значит, не зря! Эй! Кто там? Открывай!
– А чего вам? – ответил из-за двери голос Мишки Шевчука.
– Я вот тебе дам «чего»! Говорят, откройте, значит, откройте! Мы что вам – докладывать будем?
– А пошли вы…
Дальше последовала ругань, которая вывела из себя дядю Харитона.
– Ах вы безобразники! Мы вот вас!..
– А ты, Вика-Чечевика, иди лучше в шашки играть,
– У… нет на вас пожара! – проворчал дядя Харитон и оглянулся вокруг, не зная, что предпринять. – А ну к майору! Бегом! – приказал он одному из надзирателей, а сам принялся урезонивать засевших в клубе ребят. Он старался говорить насколько можно строже, а те на строгость отвечали наглостью и этим распаляли его еще больше.
– Что вам надо? – кричал он, изо всех сил дергая дверь.
– Хозяина надо!
– Нету хозяина. Уехал.
– А с вами мы дело иметь не желаем! – И следом неслась новая ругань.
На все уговоры подошедшего майора Лагутина Шевчук отвечал тем же самым:
– Без хозяина разговаривать ни с кем не желаем!
– Ах, не желаете? Ну хорошо! Взломать дверь!
28
Антон был горд, когда несколько дней назад его вместе со Славой Дунаевым Кирилл Петрович попросил поговорить с Костанчи. Тот все последнее время был очень задумчив, держался обособленно и совсем не походил на грубоватого, но твердого и решительного парня, которого Антон узнал по приезде в колонию. Но оказалось, что при всей своей задумчивости Костанчи остался твердым – он ничего не рассказывал о себе ребятам.
И вдруг сегодня он отозвал в сторону Антона и Славу Дунаева и рассказал о «сходке», которая намечалась на сцене клуба. Явно нарушив приказ майора, он считал себя правым. Ему казалось, что с «бандюгами» (как называл он Мишку и всю его компанию) должны расправиться сами ребята и именно он, Костанчи, должен выступить против них открыто, с глазу на глаз. И расправу эту он представлял вовсе не как самосуд, а тоже как открытую и прямую борьбу – «скрутить и доставить» на вахту.
Ему казалось, что приказ майора – сидеть в отделении и молчать – превращал его в простого предателя. С такой ролью Костанчи не мог примириться. Он предлагал собрать боевую дружину и, нагрянув в клуб раньше всех, переловить «бандюг» поодиночке.
– А приказ? – возразил Слава Дунаев. – Нужно быть начеку, а там видно будет.
Антон был с этим согласен и все-таки рисовал в воображении колено, поставленное на грудь Мишки, и выхваченную у него из рук «заточку». Он считал, что именно сегодня он должен показать себя и за все рассчитаться с тем «гадским» миром, который испортил ему всю жизнь. Ему не сиделось на месте, он ко всему прислушивался и старался вообразить, что происходит сейчас там, в клубе.
А в клубе события развивались опять не так, как представлял их себе майор Лагутин. Команда «ломать дверь» прозвучала и была услышана там, за дверью, но ее нельзя было выполнить – под руками не было ни топора, ни лома, ни простой палки, а когда все принесли, майор Лагутин вдруг почуял запах дыма.
– Пожар! – раздался крик с улицы, и сразу стало ясно, что дело приняло серьезный оборот.
Теперь проникнуть в зал было уже необходимо, чтобы тушить возникший где-то огонь и спасать здание.
Надзиратели, взломав двери, запутались в баррикаде из сдвинутых диванов и кресел. Когда наконец пылающий занавес был сорван, огонь потушен, оказалось, что на сцене никого нет.
И тогда обнаружился просчет майора Лагутина, – он забыл, что со сцены в люк вела пожарная лестница, а через нее можно было пробраться на чердак, а потом на крышу, а с крыши… Невероятный просчет! Лагутин это понял сразу и, оставив несколько человек на сцене, бросился с остальными во двор к спуску крыши. И там на пожарной лестнице он успел задержать Сеньку Венцеля и Елкина. Остальных с ними не было. Майор Лагутин ждал, что вслед за этими спустятся остальные, помедлил и потерял еще несколько минут.
А Мишка Шевчук и Камолов пробирались тем временем окольными путями в жилую зону, к спальням. После попуганного крика Сеньки Венцеля Мишка сразу сообразил, что он «погорел», и сразу же понял – почему. Костанчи не пришел! Значит, выдал! Значит…
Размышлять было некогда, нужно было строить оборону, действовать. Сдаваться Мишка не собирался. В этих делах главное, считал он, беспорядок, а поэтому любой ценой – шум, беспорядок, тревога – все, что позволит сбить с толку противника и уйти и замести следы.
«У, нет на вас пожара!» – послышалась из-за двери воркотня дяди Харитона.
И вот в руках Мишки чиркнула спичка, сломалась, загорелась, вспыхнула поднесенная бумага, занялся занавес. Гори! Пусть гибнет все, но если на тебя обрушились опасности – пропади все пропадом, гори!
Мишка побежал в спальни. Камолов отстал от него, и теперь Шевчук бежал один. На что он рассчитывал, сказать трудно. Поднять ребят? Привлечь на свою сторону? В нем кипела злоба, воровская непрощающая злоба против того, кто предал. Костанчи!
Мишка знал, что дело его проиграно и что через пять – десять минут, а может быть, сейчас, в это мгновение, он будет задержан, и тогда – все! А не рассчитаться с Костанчи нельзя, это закон! Это то, чему учил его когда-то Федька Чума: «заделать!» Предателя нужно «заделать»! По правилам расправу нужно было бы учинить иначе: где-то из-за угла, тайно, воровски, но наверняка. Сейчас для этого не было времени, это нужно было выполнить при любых обстоятельствах.
Мишка бежал в спальню девятого отделения, чтобы ворваться туда сразу, нежданным, негаданным, и сразу же, с ходу, ткнуть в грудь Костанчи припасенной в кармане пикой!
Бегом через две ступеньки он поднялся на второй этаж.
Антон сам не зная, почему он оглянулся на дверь, когда ее распахнул Мишка Шевчук. Но когда он увидел его лицо, глаза, засунутую в карман руку, – Антон понял все. Он очень хорошо знал, что значит засунутая в карман правая рука! И потому он сразу же, по какому-то наитию схватил вдруг табуретку – первую, которая попалась ему на глаза, и поднял ее высоко над головой.
– Не подходи!
Этот вскрик всполошил всех ребят, и они сгрудились вокруг Антона сплошной живой стеной.
– Чего тебе надо? Не подходи!
В это время, раздвигая ребят, вперед стал пробираться Костанчи.
– Куда ты? Уйди! – крикнул ему Антон, не опуская табуретки.
Но Костанчи, не отвечая, встал против Мишки.
– Ну?
Кирилл Петрович устремился было на помощь и вдруг остановился, ожидая, что будет.
– Ну? – повторил Костанчи. – Рассчитаемся?
Он стоял против Мишки, вытянувшись как струна, сжав кулаки, и смотрел на него тяжелым, каменным взглядом.
– Вынь руку-то! Вынь!.. И отстань! Отстань ты от нас! И ты… И все ваши… Дайте нам жить!
– Жить?.. Ты жить захотел? – зло ухмыльнувшись, перебил его Мишка. – А что своего топишь…
– Своего?.. – переспросил Костанчи. – Знаешь что?.. Давай вот на нож!.. И посмотрим!
– Ну, ну! Кончать! – решительно прервал их теперь Кирилл Петрович. – Мы без ножей обойдемся. Кончать!.. Что у тебя там? Выкладывай! – сказал он, обращаясь к Мишке.
Мишка, точно очнувшись, осмотрелся и вдруг увидел, что, пока он препирался с Костанчи, живая стена ребят оказалась между ним и дверью. Он, подчиняясь инстинкту, хотел обогнуть эту стену и бежать, бежать во что бы то ни стало. Но тут на его дороге стал Антон, и вслед за этим вся стена, сплошная стена ребят, вдруг ожила и обрушилась на него. Все завертелось, зашумело, закричало – и Кирилл Петрович, бросившийся в центр этой свалки, с трудом вытянул оттуда взъерошенного Мишку Шевчука. Губа у него была рассечена, а на полу валялась выпавшая каким-то образом в борьбе пика.
29
