Г. Осипов - Общество знания: Переход к инновационному развитию России
Из всех этих оговорок видно, что эмпирической базы и надежных методов для того, чтобы использовать понятие национальный характер как научный инструмент, не существует. Этот термин годится лишь как художественный образ, обретающий в разных контекстах самые разные смыслы. Тем не менее, Ю. В. Бромлей заключает: «Разумеется, указанные трудности в выявлении отличительных особенностей психического склада отдельных этнических общностей не могут служить основанием для отрицания таких особенностей. Необходимо лишь усовершенствовать методы научного изучения данного компонента психики этнических общностей».
Этот вывод представляется нелогичным. Практика показывает, что уверенность будто мы обладаем реальным образом национального характера какого-то народа, приводит к ошибкам, когда мы выбираем способ нашего поведения исходя из этого образа. Ошибки эти могут быть вполне поправимыми или даже курьезными (например, когда мы планируем наши действия исходя из «присущего национальному характеру кавказских народов гостеприимства»), но могут иметь фатальное значение, если кладутся в основу государственной политики.
В программных советских трудах по проблемам этничности бросается в глаза схоластическое отношение к понятиям, которое блокирует содержательное рассмотрение проблем реальности.99
До сих пор трудно понять, почему «единый многонациональный народ» — советский — нельзя было считать нацией. Из этого упорного отказа признать советский народ нацией следовало множество важных практических установок. С. В. Чешко пишет: «Благодаря своему упорному стремлению сохранить „самобытность“, уберечь свои теории и профессиональный язык от внешних влияний, отечественное обществоведение попало в концептуальный тупик. Наши ученые не отваживались отрицать существование американской, бразильской или индийской наций, признавали принадлежность СССР к Организации Объединенных Наций, но даже не допускали мысли о возможности понятия „советская нация“. А в период развала СССР эта несуразица активно использовалась теми, кто пытался доказать, что СССР — это „не страна и не государство“, без своей нации, народа и поэтому без права на существование» [193, с. 141-142].
Сознательные меры по контролю за этническими процессами были прекращены с демонтажем «тоталитаризма» во второй половине 50-х годов. Было официально объявлено, что национального вопроса в СССР «не существует». С. В. Чешко пишет: «Покойный Ю. В. Бромлей любил рассказывать, в каком логическом тупике оказывались его иностранные собеседники, когда узнавали, что в СССР есть кое-какие национальные проблемы, но нет национального вопроса. Буквально такой подход сохранялся и в первые годы перестройки» [193, с. 65].
И уже в 60-е годы идеологи «холодной войны» против СССР пришли к выводу, что именно национальные проблемы, а вовсе не экономика и не социальные отношения являются слабым местом всей советской конструкции. Здесь и сосредоточили главные силы. Теоретики КПСС, для которых национального вопроса «не существовало», относились к этому со смехом. С искренним недоумением цитирует Э. А. Баграмов [26] такие предупреждения «буржуазных идеологов»: «Самым заразным из всех экспортных товаров Запада (либерализм, демократия, религия) является идея национализма» (А. Барнетт, 1962) или «Национализм, и только национализм является эффективным барьером на пути коммунизма» (Дж. Дэвис, 1970).
Когда с 1987 г. антисоветские силы внутри и вне СССР стали применять в борьбе с союзным государством жесткие технологии мобилизации политизированной этничности, государство, его научные эксперты и общество оказались к этому совершенно не готовы. Уже разгорались искусственно созданные этнические войны, но продолжала использоваться старая риторика «братства народов», неадекватная и шокирующая. В рассуждениях политиков и экспертов не было и признаков знакомства с огромным корпусом знания, накопленного при исследовании этнических конфликтов, прокатившихся по миру в 50-80-е годы.100
В Российской империи, а еще более в СССР была создана многослойная и даже изощренная система прогнозирования и выявления зародышей этнических конфликтов в их допороговой стадии, а также разрешения или подавления таких конфликтов на ранних стадиях их развития. Эта система действовала автоматически — так, что конфликты сразу входили в режим торможения и самогашения. До применения силовых средств подавления дело почти никогда не доходило. Эта система и стала одним из первых объектов разрушения во время перестройки. Так были утрачены остатки неявного знания и накопленный практический опыт.
Глава 17 Когнитивная структура понимания этничности в постсоветском обществоведении
И сегодня, через 17 лет после начала реформ и ликвидации СССР, система взглядов на этничность в массе российских обществоведов (а за ними и политиков) сохраняет свою инерцию. Почти ничего не изменилось — вопреки всему тому, что происходит за окнами кабинетов и аудиторий.
За 90-е годы в РФ возникло небольшое сообщество ученых, которое работает в новой парадигме этнологии, в когнитивной структуре конструктивизма. Независимо от их политических установок, они дают ценные в познавательном смысле объяснения тех процессов, которые идут в нынешней России в сфере этнических отношений. Но это сообщество практически не имеет доступа к тем средствам, которые могли бы оказать заметное влияние на массовое сознание и мышление политиков. Книги серии «Бунтующая этничность», которые готовит Центр цивилизационных и региональных исследований Российской Академии наук, издаются тиражом 250 (!) экземпляров. На телеэкране этих ученых не приходилось видеть ни разу.
Разумеется, и конструктивизм, эффективная в познавательном смысле научная концепция, под давлением политического интереса может вести к разрушительным практическим выводам. «Знание — сила»… и ничего больше. В одних руках конструктивизм — инструмент укрепления страны и народа, в других — инструмент их демонтажа. Здесь мы говорим о знании, а не о мотивах его использования. Владеть когнитивными средствами конструктивизма необходимо, чтобы нейтрализовать и ошибки искренних патриотов-примордиалистов, и диверсии антироссийских конструктивистов. «Знание — сила», а сила сейчас необходима России.
Однако большинство российских социологов и политиков, видимо, до сих пор трактует понятие этничности в рамках биологического примордиализма. Так, видный обществовед, до осени 1993 г. председатель Палаты национальностей Верховного Совета РСФСР Р. Абдулатипов утверждал: «Человека без национальности нет. И если какой-то умник-ученый утверждает, что национальность не врожденное человеческое свойство, это вовсе не означает, что у этого умника нет национальности. Иное дело, что биологическая принадлежность к нации как бы обрамляется элементами национальной культуры, традиций, воспитания» [13, с. 32]. В этом же ключе представляет этничность советник президента Татарстана Р. Хакимов, считающий, что «этнос несет в себе биологическую энергию и подчиняется иным законам, нежели социальные процессы», что «этнический признак — не благое пожелание и, тем более, не злокозненный умысел каких-то „сепаратистов“, он дается по рождению» [180].
Из того, что говорят эти умные, образованные и уважаемые люди, можно судить, в какую глубокую методологическую ловушку попала российская культура, а с нею идеология и политика. «Национальность — врожденное человеческое свойство…», «биологическая принадлежность к нации…», «дается по рождению…»! Хотя оба этих умудренных человека наверняка в своей жизни видели множество случаев, говорящих прямо противоположное.
Сын аварца и русской в Махачкале обычно становится аварцем, а в Москве до перестройки он обычно становился русским. Это выбор, который делается исходя из социальных, а не биологических обстоятельств. Новорожденный ребенок-подкидыш не имеет никакой «биологической принадлежности к нации», эта принадлежность определяется тем, в какую семью он попадет, кто его воспитает. Национальность как атрибут человека была изобретена очень недавно, в XIX веке, и даже в середине XX века во многих областях даже Европы люди и не задумывались о том, кто они по национальности, их записывали в состав той или иной «нации» по произволу властей. Разве при этом происходила биологическая мутация организма этих людей?
Да, в современном обществе национальность стала важным для человека ярлыком, как и множество других ярлыков. В какое-то время в СССР ярлык «члена ВКП(б)» был важнее национальности (а ярлык «исключенного из ВКП(б)» еще важнее). Это — реальность. Но зачем облекать ее в мифологию «крови»? Зачем подпиливать сук, на котором сидит и так уже потрепанное «общество знания» постсоветской России!
