Эрнест Хемингуэй - Острова в океане
– А как бы ты поступил?
– Я бросил бы якорь с подветренной стороны Контрабандо и дождался бы там прилива.
– К утру прилив еще не будет в полной силе.
– То-то и оно. Но ты спрашивал меня, как бы я поступил.
– Попробую все-таки пройти по этой дерьмовой протоке.
– Судно твое, Том. Но если не мы, так кто-нибудь другой их поймает.
– А почему Кайо Франсес не патрулируют здесь с воздуха?
– Сегодня утром один патрулировал. Ты разве не видел?
– Нет. А почему ты не сказал мне?
– Я думал, ты его видишь – маленький гидроплан.
– Вот дьявол, – сказал Томас Хадсон. – Я, наверно, на носу тогда был, а генератор работал.
– Ну, теперь это не имеет значения, – сказал Антонио. – Том, двух следующих вешек я что-то не вижу.
– А ты видишь две следующие вешки, Хиль?
– Я никаких вешек не вижу.
– А ну их к черту, – сказал Томас Хадсон. – От меня сейчас одно требуется: обойти следующий дерьмовый островок так, чтобы не угодить на песчаную косу, которая тянется от него на север и на юг. Потом мы подойдем к тому большому острову с мангровой рощей, а дальше сунемся в старую или в новую протоку.
– Восточный ветер гонит оттуда всю воду.
– А ну его к черту, этот восточный ветер, – сказал Томас Хадсон. И когда он произнес эти слова, они прозвучали, как самое древнее, самое кощунственное проклятие из всех, что связаны с христианской религией. Он знал, что проклинает вернейшего друга всех мореходов. И поскольку проклятие уже слетело с его уст, извиняться он не стал. Он повторил его.
– Не то ты говоришь, Том, – сказал Антонио.
– Да, верно, – согласился Томас Хадсон. А потом, принеся мысленно покаяние, прочитал, немного путая: «Вей, западный ветер, вей, дождиком нас кропи сильней. Когда бы милая моя со мной в постели здесь была». Это тот же самый проклятый ветер, только дует он с других широт, подумал он. Они налетают с разных континентов. Но оба хорошие, надежные, дружелюбные. Потом он снова повторил про себя: «Когда бы милая моя со мной в постели здесь была».
Вода стала теперь такой мутной, что ориентироваться можно было только по расстоянию между берегами и по скату воды с них. На носу стоял с лотом Джордж, в руках у Ары был длинный шест. Они измеряли глубину и докладывали результаты на мостик.
У Томаса Хадсона появилось странное чувство, что все это уже когда-то было, когда-то приснилось ему в дурном сне. Они прошли много трудных проток. Но и это уже случалось с ним. – Может, всю жизнь случалось. Однако сейчас все требовало от него такого напряжения, что он чувствовал одновременно и свою власть над происходящим, и себя в его власти.
– Ты видишь что-нибудь, Хиль?
– Ничего не вижу.
– Позвать сюда Вилли?
– Нет. Что Вилли увидит, то и я увижу.
– Все-таки ему надо быть здесь.
– Как хочешь, Том.
Через десять минут они сели на мель.
XV
Они сели на мель, образовавшуюся из тины и наноса песка и почему-то не отмеченную вехой. Отлив еще продолжался, ветер дул сильней, вода была мутная. Впереди виднелся средней величины зеленый остров, словно бы низко сидящий в воде, а левее были разбросаны маленькие островки. Слева и справа из-под убывающей воды начали показываться плешины голых берегов. Томас Хадсон видел стаи птиц, которые кружили в воздухе и садились на землю покормиться.
Антонио поднял шлюпку на борт и вдвоем с Арой бросил носовой якорь и два правобортных – полегче.
– Может, бросить еще один носовой? – спросил Томас Хадсон своего помощника.
– Нет, Том. По-моему, не надо.
– Если поднимется ветер, как бы нас не погнало навстречу приливу.
– Да нет, Том, вряд ли. Хотя кто его знает.
– Давай с наветренной стороны бросим маленький, а большой передвинем дальше в подветренную сторону. Так будет спокойнее.
– Ладно, – сказал Антонио. – Лучше так, чем опять садиться на мель в каком-нибудь гиблом месте.
– Ну, конечно, – сказал Томас Хадсон. – Но об этом уже был разговор.
– Бросать якорь надо.
– Знаю. Я просто попросил тебя бросить еще один; тот, что поменьше, а большой передвинуть.
– Да, Том, – сказал Антонио.
– Выбирать якоря любит Ара.
– Выбирать якоря никто не любит.
– Ара любит.
Антонио улыбнулся и сказал:
– Ну, может быть. Ладно уж, соглашусь с тобой.
– Рано или поздно мы с тобой всегда соглашаемся.
– Только не было бы слишком поздно.
Томас Хадсон проследил за выполнением этого маневра, потом перевел взгляд вперед, на зеленый островок, где отлив обнажил корни мангровых деревьев, и там начинала собираться темнота. Может быть, они отсиживаются в бухте на южной стороне острова, подумал он. Ветер не утихнет часов до двух, до трех, а на рассвете, когда начнется прилив, они, пожалуй, попытаются вырваться оттуда и войдут в любую из двух проток. Потом – в тот большой, как озеро, залив, где можно без забот, без хлопот плыть всю ночь. А к следующему рассвету войдут в хорошую протоку по ту сторону залива. Все решит ветер.
С тех пор как они сели на мель, у него было такое чувство, что ему дана передышка. В ту минуту он ощутил сильный толчок, точно его самого ударило. Морское дно здесь было не каменистое, он понял это по толчку, ощутил в руках и в ступнях. Но посадка на мель ударила его, как пуля. И только потом пришло ощущение передышки, какое наступает после того, как тебя ранило. Ему еще казалось, будто все это происходит в дурном сне, будто все это когда-то уже было. Но если было, то как-то подругому, а сейчас, когда они сидят на мели, ему дана временная передышка. Он знал, что передышка короткая, но и это было хорошо.
Ара поднялся на мостик и сказал:
– Здешний грунт хорошо держит, Том. Якоря засели как следует. А когда большой поднимем, можно будет быстро сняться с места.
– Да, вижу. Спасибо.
– Ты не огорчайся. Том. Эти сукины дети, может, совсем близко, может, вон за тем островом.
– А я не огорчаюсь. Просто злюсь на задержку.
– Автомобиля ты не угробил, судна не потопил. Ну, сели на мель, ждем, когда нас прилив с нее снимет, только и всего.
– Да, правильно.
– Оба штурвала целы, а судно сидит задницей в иле. Только и всего.
– Знаю. Это я его туда засадил.
– Как он сел легко, так и сойдет.
– Конечно, сойдет.
– Том! Тебя что-то тревожит?
– Что меня может тревожить?
– Ничего. Это я за тебя тревожусь.
– Ну их к черту, эти тревоги, – сказал Томас Хадсон. – Ты и Хиль ступайте вниз. Проследите там, все ли сытно поели, все ли настроены бодро. А потом мы поедем и обыщем этот островок. Больше нам делать нечего.
– Мы с Вилли сейчас можем поехать. Даже не поевши.
– Нет. Я поеду с Питерсом и с Вилли.
– Не со мной?
– Нет. Питерс знает немецкий. Только не говори ему, что он поедет. Разбуди его, и пусть выпьет побольше кофе.
– А почему мне нельзя?
– Шлюпка мала, не влезешь.
Хиль передал ему большой бинокль и сошел вниз вместе с Арой. Томас Хадсон внимательно осмотрел островок; высокие мангровые деревья мешали разглядеть то, что было за ними. На твердом грунте острова росли и другие деревья – еще выше, так что ему не удалось разглядеть, торчит ли мачта в глубине полукруглой бухты. От бинокля глаза у него устали, и он сунул его в футляр, накинул ремень на крючок, а бинокль положил на стеллаж для гранат.
Было приятно, что он снова один на мостике и может воспользоваться данной ему короткой передышкой. Он смотрел на птиц, копавшихся на берегу, и вспоминал, как много они значили для него в детстве. Теперь отношение к ним у него было другое, и убивать их ему совсем не хотелось. Вспомнил, как он сидел с отцом в укрытии, расставив ловушки на речной косе, и как птицы прилетали туда на обнажившийся в отлив берег, и как он подсвистывал им, когда они кружили у них над головой. Свист получался печальный, он и сейчас свистнул и завернул одну стайку. Но, описав дугу над сидевшим на мели катером, птицы полетели к дальнему концу острова на кормежку.
Он повел биноклем, осматривая горизонт, и никакой шхуны не увидел. Может быть, они вывели ее новой протокой в пролив между островами, подумал он. Хорошо бы, их поймал кто-нибудь другой. Теперь без боя мы их не возьмем. Не станут они сдаваться какой-то шлюпке.
Он так долго думал за них, что даже устал. Наконец-то я чувствую настоящую усталость, подумал он. Что мне делать, я знаю, так что это все просто. Чувство долга – замечательная вещь. Не знаю, что бы я стал делать после гибели Тома, если бы не чувство долга. Ты мог бы заниматься живописью, сказал он себе. Или делать что-нибудь полезное. Да, может быть, подумал он. Но повиноваться чувству долга проще.
Вот то, что ты делаешь сейчас, тоже полезно. Не сомневайся. То, что ты делаешь, помогает положить конец всему этому. Только ради этого мы и трудимся. А что там дальше, одному богу известно. Мы уже сколько времени ищем этих молодчиков, и неплохо ищем, а сейчас у нас десятиминутная отсрочка, и после нее снова продолжай выполнять свой долг. Неплохо ищем? – подумал он. Черта с два! Очень хорошо ищем.
