Ирвинг Стоун - Греческое сокровище
Еще он решил повидать художника, фамилию и адрес которого ему дали, и пригласить его на раскопки: хорошо бы он оказался таким же полезным в Микенах, как Нолихрониос Лемпессис в Трое. Перикл Комненос и Шлиман договорились обо всем очень быстро. Комненос, если понадобится, останется на раскопках хоть целый месяц. Он взял мольберт, кисти, бросил в рюкзак кой-какую одежду и отправился со Шлиманом в Харвати. Увы, лекарства от цепня в Нафплионе не было.
В понедельник утром Перикл Комненос, захватив с собой все необходимое, поднялся на раскопки и начал копировать со стел не только рисунки, изображавшие колесницы, лошадей, охотников и воинов, но и линейный орнамент.
Софья получила из Афин ответ на свое письмо. Оно было от Ефтимиоса Касторкиса, который провел с ними неделю в Тиринфе. Письмо Софьи его огорчило, но, находясь далеко от Микен, трудно судить, нрав Стаматакис или нет. Он умолял Софью ради науки и Греции потерпеть Стаматакиса. Такие, как он, — неизбежное зло. Касторкис написал и эфору.
Софья надеялась, что письмо из Афин немного смягчит Стаматакиса и он даст им большую свободу действий. С согласия Генри она снова поставила своих рабочих раскапывать стены дромоса, ведущего к сокровищнице. В засыпи она нашла древние керамические изделия, покрытые геометрическим узором, грубые терракотовые фигурки женщин и коров — изображения Геры.
Стаматакис не протестовал. Он внимательно следил за вынимаемым рабочими грунтом и складывал терракоту в корзины. У Софьи теперь работало тридцать землекопов. Она откопала фасад сокровищницы и весь треугольник до каменной перекладины; кроме того, ее рабочие, вынув огромное количество грунта, очистили весь дромос длиной в сто двадцать футов.
Генри не возобновил работы у Львиных ворот. Он бросил всех рабочих на раскопку только что найденной стены, сложенной из небольших камней и, должно быть, уходившей глубоко в землю. Стена описывала такую же дугу, что и два ряда вертикальных плит, как бы окружая их. Некоторые плиты стояли прямо на ней, это, однако, не проясняло, какая между ними была связь. Всего отрыли около пятидесяти вертикальных плит, все вместе они составляли дугу, равную трети полной окружности.
Перикл Комненос, закончив рисовать надгробные стелы, обратился к вазам, терракоте, статуэткам, оружию и фигуркам животных. Чтобы сократить рабочий день Стаматакиса, Генри и Софья, оставив раскопки на десятников, уходили двумя часами раньше и вместе с Комненосом шли в кладовую эфора. Ненадолго вернулись счастливые вечера Гиссарлыка: очищали находки от земли, зарисовывали, описывали и вносили под соответствующим номером в дневник Шлимана. Потом возвращались к Дасисам, ужинали и поднимались к себе в комнаты, где Генри садился писать очередную статью для лондонской «Тайме», а Софья переписывала страницу за страницей, чтобы под рукой всегда была копия. Сама Софья начала цикл статей для ежедневной афинской газеты «Эфимерис», проявившей интерес к раскопкам. Генри тоже послал в нее по телеграфу несколько заметок.
Неожиданно у основания первой орнаментированной стелы Генри обнаружил черную золу. В ней он нашел большую деревянную пуговицу, покрытую толстой золотой пластинкой, на которой были выгравированы заключенные в круг три меча и треугольник.
— Наше первое микенское золото!
Софья вертела пуговицу в руках, а Генри продолжал:
— Помнишь, как мы нашли первое золото в Трое, золотую серьгу в куске оплывшего металла? От волнения мы почти не спали в ту ночь. Я испытываю большой соблазн опустить эту золотую бляху в карман, но я сдержу себя.
Глубже под стелами появился серый пепел. Сначала Генри предположил, что это пепел, оставшийся после кремирования трупов; однако в нем были только кости животных, по-видимому, остатки ритуальных жертвоприношений.
Откопали еще несколько орнаментированных стел: самый интересный барельеф изображал обнаженного мальчика, стоявшего на колеснице (эта часть стелы была отколота). В левой руке мальчик держал поводья, правую вытянул вперед. Генри был в полном восторге, но и в не меньшем смущении. Он никогда не видел подобных орнаментов и барельефов на античной скульптуре.
— По-моему, мы открыли что-то совершенно новое, — предположил он, обращаясь к Софье, но на этот раз я не позволю обвинить себя в невежественном энтузиазме любителя. Пусть скажет свое слово Археологическое общество.
Не менее интересными были находки на раскопе большого циклопического дома, в северном конце второй траншеи, где рыли уже на глубине семнадцати футов, если отсчитывать от поверхности террасы. Шлиман нашел здесь золу от трупов животных и древесины, смешанную с костями главным образом свиней, а также множество черепков древних расписных ваз, формы для отливки украшений, целый склад бронзовых изделий: ножи, колеса, копья, секиры, заколки для волос; геммы из стеатита, оникса, агата, украшенные резными изображениями животных; на самой красивой, из красного оникса, была изображена антилопа, точно живая.
Тем временем раскопка стены из небольших камней и все новые вертикальные плиты не оставляли больше сомнений, что и стена, и два ряда плит образуют замкнутый круг. Шлиман знал, что изначально поверхность акрополя круто понижалась от Львиных ворот, стало быть, кольцевую стену возвели для того, чтобы сделать насыпную площадку и тем самым выровнять поверхность акрополя. Иначе нельзя было установить плиты на одном уровне и в строго вертикальном положении.
Сидя у себя в комнате и внося очередную запись в книгу расходов, Софья про себя отметила, что в раскопки уже вложено двадцать тысяч долларов. Покончив с расчетами, отложив карандаш в сторону, она повернулась к Генри:
— А эта круглая терраса… Разве могут быть там царские могилы? Совсем близко от Львиных ворот?
— Я понимаю Павсания так, что он сам видел царские могилы, — проговорил в задумчивости Генри. — Но он не мог видеть надгробные стелы, которые мы откопали, поскольку к тому времени они уже были погребены под слоем земли и щебня толщиной двенадцать-четырнадцать футов. Из этого следует, что, если Павсаний не видел наших стел, значит, они не имеют никакого отношения к царским могилам.
В первой декаде сентября Софья со своими рабочими откопала весь треугольник до поперечной перекладины. Работа ускорилась тем, что Генри отрядил ей еще две телеги и мусор из дромоса вывозили теперь в два раза быстрее. Чтобы найти порог, надо было копать до материка. Но уже было ясно, что сокровищница Софьи почти не уступает размерами сокровищнице Атрея; наклонный ход был той же ширины и длины.
— Поскольку в толосах микенские цари хранили свои богатства, царская семья, по всей вероятности, имела туда доступ. Возникает вопрос: когда дромос и вход завалили этой огромной массой земли? И еще: были ли сокровища царя обязательными погребальными дарами или они переходили его детям, когда царь умирал?
— На эти вопросы было бы легче ответить, знай мы, чьи это гробницы, — ответила Софья. — Некоторые геометрические узоры напоминают, по-моему, узор на аттических вазах, которые считаются самыми древними в Греции. Не означает ли это, что дромос был засыпан землей в глубокой древности?
Когда поперечная перекладина была полностью отрыта, Софья измерила треугольник: основание его было более шести футов, высота более десяти. На перекладине Софья обнаружила следы декоративной группы, некогда украшавшей вход. Она надеялась, что, когда рабочие расчистят вход и она сможет войти под своды толоса, она найдет там эти древние скульптуры.
В середине сентября солнце все еще пекло немилосердно, сильный ветер нес пыль, от которой воспалялись глаза, и Софье пришлось надеть турецкий яшмак. Генри с каждым днем мучился все сильнее; и чтобы отвлечься, он сочинял особенно высокопарные периоды. В заметках для будущей книги о Микенах он писал: «Несмотря на все эти неприятности, трудно представить себе что-нибудь более интересное, чем раскопки доисторического города, бессмертно прославившего себя: каждый предмет, даже простой черепок, открывает здесь новую страницу истории».
Благословенный мир, воцарившийся на акрополе после обмена письмами, просуществовал недолго. Раскапывая свой дромос, Софья наткнулась на три ряда каменных ступеней, идущих поперек хода. Шлиман высказал предположение, что эти ступени — порог эллинской виллы.
— Генри, я хочу перенести их отсюда, иначе нам дромос не расчистить.
— Конечно. Перенесите эти камни как можно осторожнее и сложите так, чтобы можно было потом определить, кто и когда их строил.
Но Стаматакис был уже тут, лицо его опять искажала ярость.
— Эй, рабочие! — закричал он. — Сейчас же прекратите копать! Отойдите от ступеней. Это предметы старины. Их нужно сохранить.
У Софьи не было никакого желания вступать в очередную перепалку. Она спокойно сказала:
