Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Книга 1
— Мистер Таггарт, каково быть великим человеком?
— А каково быть незаметной маленькой девочкой?
— Просто прекрасно, — рассмеявшись, ответила она.
— В таком случае ты в лучшем положении, чем я.
— О, как вы можете так…
— Может быть, это твое счастье, что ты не имеешь ничего общего с теми значительными событиями, о которых пишут в газетах. Значительными… Что вообще, по-твоему, является значительным?
— Как?.. То, что важно.
— А что важно?
— А это мне может объяснить такой человек, как вы, мистер Таггарт.
— В мире нет ничего важного. Девушка недоверчиво посмотрела на него:
— И это говорите мне вы, Джеймс Таггарт, да еще в такой день?!
— Я чувствую себя прескверно, если это тебе интересно. Мне еще никогда в жизни не было так плохо.
Он с удивлением заметил, что девушка пристально вглядывается в его лицо — с таким беспокойством и заботой, какой никто не проявлял к нему раньше.
— Вы страшно устали, мистер Таггарт. Пошлите-ка их всех к черту, — сказала она серьезным тоном.
— Кого?
— Всех, кто изводит и мучает вас. Это несправедливо.
— Что?
— То, что вам сейчас так плохо. Вам пришлось очень трудно, но вы всем утерли нос и сейчас должны радоваться и веселиться. Вы заслужили это.
— И как же, по-твоему, я должен веселиться?
— Ну, не знаю. Но я думала, у вас сегодня будет торжество, прием, где соберутся важные люди, будет много шампанского, и вам будут дарить подарки, такие как, например, ключи от города, одним словом, шикарная вечеринка, на которой вы прекрасно проведете время, вместо того чтобы бродить в одиночестве по городу и покупать дурацкие бумажные платочки.
— Кстати, дай мне эти платочки, пока ты о них совсем не забыла, — сказал Таггарт, протянув ей десять центов. — А что касается шикарного приема, тебе не приходило в голову, что у меня может возникнуть желание никого не видеть сегодня вечером?
Девушка призадумалась.
— Нет, — сказала она, — не приходило. Но я понимаю, почему вы этого не хотите.
— Почему? — Это был вопрос, на который он сам не знал ответа.
— Потому что все они недостойны вас, мистер Таггарт, — просто сказала она. Это была не лесть, а констатация само собой разумеющегося.
— Ты действительно так думаешь?
— Я не очень-то люблю людей, мистер Таггарт. Во всяком случае большинство из них.
— Я тоже. Никого из них.
— Я думала, что такой человек, как вы… Вы не знаете, какими злыми и жестокими они могут быть, как они пытаются держать вас в узде и сесть вам на шею, если им позволить. Я думала, что великие люди должны отделаться от них и не кормить блох, но возможно, я ошибалась.
— Кормить блох? Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, когда становится невмоготу, я всегда говорю себе, что должна выбиться туда, где всякая вшивость не будет допекать меня, как укусы блох, но похоже, везде все одинаково, только блохи, наверное, крупнее.
— Значительно крупнее.
Девушка немного помолчала, словно размышляя.
— Забавно, — грустно сказала она в ответ на какую-то свою мысль.
— Что забавно?
— Я когда-то читала книгу, в которой говорилось, что великие люди всегда несчастны, и чем они значительней — тем несчастней. Тогда это показалось мне нелепостью, но может быть, это правда.
— В большей степени, чем ты думаешь.
Девушка отвернулась. На ее лице отразилось беспокойство.
— Почему ты так переживаешь за великих людей? — спросил Таггарт. — Ты что, своего рода идолопоклонница, обожательница героев?
Она повернулась, посмотрела на него, и на ее оставшемся серьезным лице он увидел свет внутренней улыбки; это был самый красноречивый взгляд, который он когда-либо ловил на себе.
— Мистер Таггарт, чем же тогда восхищаться, кого уважать? — тихим, бесстрастным голосом ответила она.
Внезапно раздался скрипучий звук, не похожий ни на звонок, ни на гудок и продолжавший звучать с раздражающей настойчивостью.
Девушка вскинула голову, словно проснувшись от звона будильника.
— Пора закрываться, — вздохнув, с сожалением сказала она.
— Иди оденься, я подожду тебя на улице, — сказал Таггарт.
Она смотрела на него, широко раскрыв глаза, словно из всего, что могло случиться с ней в жизни, это было нечто, о чем она не смела даже помышлять.
— Кроме шуток? — прошептала она.
— Кроме шуток.
Девушка повернулась и побежала к двери служебного помещения, забыв о прилавке, о своих обязанностях и о том, что, принимая приглашение мужчины, женщине следует сохранять хладнокровие.
Некоторое время Таггарт стоял и, прищурившись, смотрел ей вслед. Он не пытался определить природу того, что чувствует, — никогда не разбираться в своих эмоциях было единственным жизненным правилом, которого он строго придерживался. Он просто ощущал это чувство в своей душе — оно было приятным, и он больше ничего не хотел о нем знать. Но это чувство породила мысль, которую он не хотел высказывать. Он часто встречался с девушками из более низких слоев общества, с девушками, которые с неутомимым притворством демонстрировали глубокое уважение к нему и по весьма очевидным причинам буквально осыпали его грубой лестью. Они не нравились ему, но и не вызывали отвращения. Их общество забавляло его, и он держался с ними на равных, участвуя в игре, которую считал вполне естественной для обеих сторон. Эта девушка была совсем другой.
В голове у него все время вертелись невысказанные слова: «Черт возьми, эта дурочка не лукавит».
Он с нетерпением ждал ее, стоя под дождем, сегодня вечером она оказалась единственным нужным ему человеком, и это не вызвало в нем беспокойства или удивления. Он не пытался определить, почему она нужна ему. А неопределенное и непроизнесенное не могло вылиться в противоречие.
Когда девушка вышла из магазина, Таггарту бросилось в глаза необыкновенное сочетание: ее лицо выражало застенчивость, но она шла с гордо поднятой головой. На ней был некрасивый плащ, казавшийся еще более безобразным из-за дешевых украшений на отворотах, и маленькая шляпка с плисовыми цветочками, вызывающе красовавшаяся среди ее кудряшек. Как ни странно, из-за гордо поднятой головы это убогое одеяние выглядело довольно привлекательным, было видно, что она умеет носить одежду, даже некрасивую.
— Хочешь, поедем ко мне и чего-нибудь выпьем? — предложил Таггарт.
Девушка молча кивнула в знак согласия, словно боялась, что не найдет нужных слов, чтобы выразить это. Затем, не глядя на него, она сказала, словно обращаясь к себе самой:
— Сегодня вечером вы никого не захотели видеть, но вы хотите побыть со мной…
Никогда в жизни он не слышал в голосе человека таких торжественных ноток гордости.
Она молча сидела рядом с ним в такси и смотрела на небоскребы, мимо которых они проезжали.
— Я слышала, что в Нью-Йорке случаются подобные вещи, но никогда бы не подумала, что это может произойти со мной, — сказала она некоторое время спустя.
— Откуда ты родом?
— Из Буффало.
— У тебя есть семья?
— Вроде бы. Там же.
— Что значит — вроде бы?
— Я ушла от них.
— Почему?
— Я подумала, что, если хочу чего-нибудь добиться в этой жизни, должна уйти.
— Но почему? Что случилось?
— Ничего. Ничего и не могло случиться. Именно это я и не могла больше выносить.
— То есть?
— Они… мистер Таггарт, мне кажется, я должна сказать вам правду. Мой отец всегда был неудачником и никчемным человеком, а матери было наплевать на это, и мне в конце концов надоело, что всегда получалось так, что из нас семерых только я имела постоянную работу, а им все время не везло. Я подумала, что, если не уеду, это меня добьет, и я, как и они, сгнию в этой дыре. Однажды я купила билет на поезд и уехала. Я даже не попрощалась с ними. — Девушка тихонько хихикнула. — Мистер Таггарт, это был поезд вашей компании.
— Когда ты приехала в Нью-Йорк?
— Полгода назад.
— И ты здесь совсем одна?
— Да, — радостно ответила девушка.
— И что же ты хотела делать?
— Ну… добиться чего-нибудь своими силами.
— Чего?
— Не знаю… люди же добиваются своего в этом мире. Я смотрела на фотографии Нью-Йорка и думала. — Она указала на громадные здания за размытыми окнами такси. — Я думала: ведь кто-то же построил эти здания, кто-то не просто сидел и ныл, что на кухне грязно, крыша течет, водопровод забился и этот проклятый мир так опостыл что… — Она, вздрогнув, подняла голову и посмотрела ему глаза: — Мистер Таггарт, мы нищали на глазах, и нам было наплевать на это. Я не могла с этим смириться. Им действительно было все равно. Они не хотели и пальцем шевельнуть, даже чтобы вынести мусорное ведро. А соседка твердила, что я обязана им помогать, мол, неважно, что случится со мной, с ней — с любым из нас, потому что мы бессильны что-либо изменить. — Живой, веселый взгляд словно обнажил душу девушки, и Таггарт увидел, что ей очень тяжело и больно. — Я не хочу говорить о них, — сказала девушка, — тем более с таким человеком, как вы! То, что я встретила вас… С ними этого и быть не могло. И я вовсе не собираюсь делиться этим с ними. Это мое, а не их.
