Пэлем Вудхауз - Том 5. Дживс и Вустер
— Не явится. Он ее сбил со следа.
— Ты это знаешь от него самого?
— Слышала из его личных уст.
Я перевел дух. Подкладка черной тучи заметно посветлела. Мне даже показалось, что ситуацию наиболее полно можно выразить словом «Аллилуйя», о чем я и оповестил Тараторку.
Но у нее на лице, как я с беспокойством заметил, выразилось некоторое сомнение.
— Д-да, «Аллилуйя» тут, пожалуй, подходит… но только отчасти. Я хочу сказать, сюда она не приедет, на этот счет ты можешь быть спокоен. Но если вспомнить рассказ про Мервина Кина, клубного завсегдатая, и про художественный фотопортрет, наверно, все-таки жаль, что Китекэт не воспользовался каким-нибудь другим средством, чтобы сбить ее со следа. Мне так кажется.
У меня замерло сердце. Я ухватился за автомобильную дверцу, чтобы не упасть, и задал наводящий вопрос.
— Самое главное, надо помнить, учитывать и иметь в виду, что он хотел как лучше, — продолжала Тараторка.
Сердце мое и вовсе остановилось. Прогуливаясь по Лондону, вы наверняка встречали согбенных, истерзанных, измордованных пешеходов, словно бы раздавленных лопастями какого-то мощного агрегата. Это — те, кто подвернулся под руку Китекэту, когда он хотел как лучше.
— А сказал он мисс Бассет следующее. Что, якобы услышав о ее предполагаемом приезде в «Деверил-Холл», ты разнервничался и впал в тоску, и ему в конце концов с большим трудом удалось вытянуть у тебя признание: оказывается, тебе, любящему ее страстно и безнадежно, мучительна перспектива видеть ее день за днем в обществе Гасси.
Тут мое замершее сердце сделало рывок и попыталось выскочить сквозь зубы наружу.
— Так он ей и сказал? — пролепетал я, весь трепеща, словно ромашка на ветру.
— Да, и умолял ее не приезжать, не подвергать тебя мучениям. По его словам, у него это получилось очень здорово, жаль, что ни один театральный агент не присутствовал, и должно быть, он и правда был в ударе, потому что мисс Бассет пролила ведро слез и сказала, что, конечно, конечно, она понимает и визит свой отложит, прибавив вполголоса кое-что про мотылька, стремящегося к звезде,[86] и про то, как печальна жизнь. Ты что-то сказал?
Но я не сказал, а просто издал сдавленный стон, объяснил я ей, и она согласилась, что в данных обстоятельствах сдавленный стон напрашивается сам собой.
— Но ты ведь понимаешь, ему было трудно, бедненькому, придумать с ходу способ, как помешать ее приезду, — заступилась она, однако, за брата. — А помешать ее приезду было главнее всего.
— Это верно.
— Так что я бы на твоем месте сосредоточила внимание на светлой стороне. Цени, что есть хорошего.
Этот призыв, будучи обращен к Бертраму Вустеру, как правило, не остается неуслышанным. Общее онемение чувств, произведенное ее рассказом, меня не то чтобы отпустило, но все же немного ослабло. Я понял, что она по-своему права.
— В твоих словах что-то есть, — признал я, восходя по своему трупу к высшим материям,[87] что, как я уже говорил, вообще мне свойственно. — Главнее всего, ты верно заметила, было не дать Бассет появиться здесь, а каким способом удалось этого достичь, не так уж и важно. И потом, она и так была убеждена в моей горячей любви, Китекэт мало что прибавил к моему безвыходному положению, если уж на то пошло.
— Вот умничка! Это я понимаю, храбрый разговор!
— Мы получили отсрочку, и теперь все зависит от того, насколько быстро ты сможешь отшить Гасси. Как только он опомнится, все станет на свои места. Освободившись от твоих роковых чар, он автоматически обратится к старой любви, поймет, что разумнее будет податься туда, где тебя ценят. Когда, по-твоему, можно этого ожидать?
— Очень скоро.
— А почему не прямо сейчас?
— Понимаешь, Берти, я тебе все объясню. Мне нужно, чтобы он сначала сделал для меня одно дело.
— Какое еще дело?
— А вот и Томас наконец! По-моему, он скупил все журналы о кинозвездах. Пусть читает во время концерта, это будет самое разумное с его стороны. Ты помнишь, что сегодня вечером концерт? Смотри не забудь. И когда увидишь Дживса, узнай у него, все ли в порядке с группой поддержки Эсмонда. Полезай в машину, Томас.
Тос полез в машину, опять бросив на меня надменный взор, уселся, высунул руку, положил мне на ладонь пенни и сказал: «Вот тебе, бедный человек», — да еще пожелал мне не пропить подаяние.
В другое время эта непристойная грубость разбудила бы в Бертраме Вустере спящего зверя, и этот малолетний сосуд скверны получил бы от меня еще одного щелбана, но сейчас мне было не до Тосов. Я подозрительно смотрел на Тараторку.
— Что за дело? — спросил я еще раз.
— Ничего интересного, — отмахнулась она. — Так, кое-какая мелочь.
И укатила, оставив меня в когтях смутной тревоги.
Я потопал к «Деверил-Холлу», теряясь в догадках, что подразумевалось под ее выражением «кое-какая мелочь», заворачиваю за угол и вижу в отдалении нечто крупное и в норфолкской охотничьей куртке. Я узнал Эсмонда Хаддока.
ГЛАВА 19
Поскольку по распоряжению «пуганой вороны» леди Дафны Винкворт в «Деверил-Холле» больше не выставляли после обеда портвейн и вся компания, без разделения полов, одновременно отчаливала из столовой, закончив прием пищи, я не беседовал с Эсмондом Хаддоком один на один со дня, вернее — вечера моего приезда. Встречал его, конечно, то тут, то там, но всегда в сопровождении пары теток или кузины Гертруды, и в обоих случаях выражение лица у него было байроническое. (Я справился у Дживса, слово верное, означает: как у покойного лорда Байрона, который имел унылый характер и все принимал близко к сердцу.)
Мы сошлись, он — с северо-северо-востока, я — с юго-юго-запада, и он поздоровался, болезненно дернув щекой, словно хотел было улыбнуться, но раздумал и сказал себе: «Да ну их, еще улыбаться…»
— Привет, — сказал он.
— Привет, — сказал я.
— Хорошая погода, — сказал он.
— Да, — сказал я. — Гуляете?
— Да, — отвечает. — И вы тоже гуляете?
Благоразумие заставило меня опуститься до лжи.
— Да, — говорю. — Я тоже гуляю. Только что повстречал мисс Перебрайт.
При звуках этого имени его передернуло, как будто разбередили старую рану.
— О? — сказал он. — Мисс Перебрайт? — И два раза сглотнул. Я видел, что на губах у него рождается вопрос, но, должно быть, неприятный до тошноты, потому что он выговорил только: «А был…» — и снова сглотнул. И еще, и еще.
Я уже готов был перейти к обсуждению ситуации на Балканах, когда он наконец все-таки выдавил из себя:
— А был с ней… Вустер?
— Нет, она шла одна.
— Это точно?
— Абсолютно.
— Он, возможно, затаился где-нибудь поблизости. За деревом?
— Дело было на вокзальной площади.
— Может быть, спрятался за дверью?
— Да нет же!
— Странно. Ее сейчас без Вустера нигде невозможно застать, — сказал он, слегка скрипнув зубами.
Я сделал попытку немного умерить его муки, достигшие, похоже, значительной остроты. Было очевидно, что усилия Гасси не пропали даром и так называемое «зеленоглазое чудовище» изрядно потрепало Эсмонду нервы.
— Мы ведь — они, то есть, — старые друзья, — сказал я.
— Вот как?
— Да. Знакомы с детства. Занимались в одном танцклассе.
Я сразу же пожалел, что обмолвился о танцах, потому что он взвился, словно чья-то невидимая рука наступила ему на чувствительную мозоль. Не то чтобы он помрачнел, он и так был мрачнее тучи, но как-то совсем скис, вроде лорда Байрона, прочитавшего разгромную рецензию на свой последний сборничек стихотворений. И ничего удивительного. Человеку влюбленному и встревоженному предприимчивостью соперника не так-то приятно представлять себе объект своего обожания вальсирующим в объятиях этого соперника, да еще, быть может, во время перерыва по-дружески делящим на двоих стакан молока с печеньем.
— Да? — отозвался он и испустил свистящий вздох, как выдохшийся сифон с содовой водой. — В одном танцклассе, вы говорите? В одном танцклассе?
После чего погрузился в хмурое молчание. Когда же он вновь заговорил, в голосе у него прослушивалось хриплое урчание грома:
— Расскажите мне, Гасси, что за тип этот Вустер? Он ведь ваш приятель?
— Ну да.
— Давно с ним знаетесь?
— В школе вместе учились.
— Отвратительный, наверно, был мальчишка? В школе его, конечно, терпеть не могли?
— Я бы не сказал.
— Значит, это с возрастом у него проявилось. Потому что он вырос самым подлым ползучим гадом изо всех ползучих гадов, каких я, себе на горе, в жизни встречал.
— Вы называете его ползучим гадом?
— Именно так, и готов повторить это столько раз, сколько вам будет угодно.
— Он вовсе не так уж и плох.
— Возможно — на ваш взгляд. Но не на мой, и не на взгляд, я думаю, подавляющего большинства порядочных людей. Ад полон такими, как Вустер. Что она в нем нашла, черт побери?
