Эрнест Хемингуэй - Острова в океане
На этом большом острове можно было встретить диких лошадей, и диких коз, и диких свиней; не раз, должно быть, находились люди, воображавшие, что им удастся его освоить. В глубине его были и холмы, покрытые сочной растительностью, и живописные долины, и рощи строевого леса, и однажды группа французов попыталась обосноваться на Романо и построила целый поселок, получивший название Версаль.
Теперь все каркасные дома поселка были заброшены, кроме одного, самого большого. Как-то раз Томас Хадсон пришел туда в поисках пресной воды и увидел собак, толкавшихся среди свиней, которые копались в луже. И собаки и свиньи были серыми от москитов, облепивших их сплошной пеленой. Этот остров был райским местом, когда несколько дней подряд дул восточный ветер; можно было сутки идти с ружьем среди великолепной природы, такой же девственной, как в те дни, когда Колумб высадился на этом побережье. Но стоило ветру улечься, как с болот налетали тучи москитов. Слово «тучи» здесь отнюдь не метафора, думал он. Они в самом деле налетали тучами и могли закусать человека насмерть. Нет, те, кого мы ищем, едва ли укрылись на Романо, думал он. В такой штиль это невозможно. Скорей всего, они прошли дальше.
– Ара, – позвал он.
– Что нужно, Том? – спросил Ара. Он всегда подтягивался на руках и вспрыгивал на мостик легко, как акробат с литым из стали телом.
– Ну, что там?
– Вилли не в себе, Том. Я его увел в тень и дал ему выпить и уложил его. Теперь он лежит спокойно, только очень уж пристально смотрит в одну точку.
– Может, ему напекло голову солнцем?
– Может, и так. А может, что другое.
– А остальные где?
– Хиль и Питерс спят. Хиль всю ночь дежурил при Питерсе, не давал ему заснуть. Генри тоже спит, а Джордж пошел на шлюпке с Антонио.
– Им уже пора бы вернуться.
– Они и вернутся.
– Вилли совсем нельзя быть на солнце с его головой. Болван я, что послал его на бак. Думал о дисциплине, а о чем нужно, не подумал.
– Я там разбираю и чищу большой пулемет, да еще все взрыватели пришлось проверять, не отсырели ли во время дождя. Вчера мы, как кончили играть в покер, все разобрали, вычистили и смазали.
– Да, в такую сырость стреляли или не стреляли, а проверять нужно каждый день.
– Знаю, – сказал Ара. – Надо бы ссадить Вилли. Только где?
– На Кайо Франсесе?
– Можно. Но лучше бы в Гаване, а оттуда пусть его отправят куда-нибудь. Он будет болтать, Том.
У Томаса Хадсона промелькнула мысль, о которой он сразу же пожалел.
– Не надо было нам брать человека, которого демобилизовали из-за больной головы, – сказал Ара.
– Верно. А мы взяли. Да мало ли мы всяких хреновых ошибок наделали?
– Не так уж много, – сказал Ара. – Можно, я пойду кончать свою работу?
– Иди, – сказал Томас Хадсон. – И большое тебе спасибо.
– A sus ordenes[118], – сказал Ара.
– Жаль, не могу приказать что-нибудь поумнее, – сказал Томас Хадсон.
Подошла шлюпка с Антонио и Джорджем. Антонио сразу же поднялся на мостик, предоставив Джорджу с помощью Генри втаскивать на борт шлюпку и мотор.
– Ну что? – спросил Томас Хадсон.
– Они, очевидно, прошли мимо ночью, еще до того, как совсем заштилело, – сказал Антонио. – Если бы они свернули в протоку, их бы заметили с маяка. Старик лодочник, который ездит проверять вентери, никакой шхуны не видел. Он болтун страшный и, уж наверно, не умолчал бы, если бы видел, – так мне сказал смотритель маяка. Если хочешь, мы можем вернуться и сами поговорить со стариком.
– Не нужно. Наверно, они сейчас в Пуэрто-Коко или в Гильермо.
– Да, при таком дохлом ветерке они едва ли успели зайти куда-нибудь дальше.
– Ты точно уверен, что они не могли пройти ночью через эту протоку?
– Самый лучший на свете лоцман не провел бы их тут.
– Значит, надо искать их у Коко с подветренной стороны или ближе к Гильермо. Будем сниматься с якоря и в путь.
Место здесь было гиблое, и он с осторожностью обходил все, что видел, держась саженей на сто от береговых извилин. Берег был низкий, скалистый, кругом множество рифов и больших отмелей, сейчас обнаженных отливом. Вахту несли по четверо, и слева от Томаса Хадсона стоял Хиль. Томас Хадсон все время смотрел на берег, видел пятна мангровых зарослей вдалеке и думал: занес же нас черт сюда в такую погоду. Высоко в небе уже собирались тучи, и шквал, пожалуй, мог налететь раньше, чем он ожидал. За Пуэрто-Коко есть три местечка, где непременно нужно пошарить, думал он. Придется немножко пришпорить свою лошадку, чтобы быстрей домчала туда.
– Генри, – сказал он, – пожалуйста, стань к штурвалу и держи двести восемьдесят пять оборотов. Я хочу пойти взглянуть, как там Вилли. Если увидишь что-нибудь, мне просигналь. А ты, Хиль, перейди на его место к правому борту. Со стороны берега наблюдение можно снять. Там всюду слишком мелко, чтобы могла укрыться шхуна.
– Я бы все-таки последил за этой стороной, Том, если не возражаешь, – сказал Хиль. – Есть тут один кривой проливчик, который выходит почти к самой бухте, и проводник мог отвести их туда и спрятать в мангровых зарослях.
– Ладно, – сказал Томас Хадсон. – Я тогда пошлю наверх Антонио.
– В большой бинокль я разгляжу мачту даже среди зарослей.
– Черта с два ты ее разглядишь. А впрочем, может быть.
– Мне бы очень хотелось, Том. Если не возражаешь.
– Я ведь уже согласился.
– Извини, Том. Но понимаешь, мне кажется, если у них есть проводник, он мог их туда завести. Мы сами как-то заходили туда.
– И потом должны были тем же путем выбираться обратно.
– Все так. Но представь себе, вдруг им пришлось второпях искать укрытия из-за штиля. А мы пройдем дальше и минуем их.
– Это, конечно, нежелательно. Только вряд ли тебе удастся разглядеть мачту с такого расстояния. И потом, они бы тогда замаскировали ее, чтобы она не видна была с воздуха.
– Все так, – чисто по-испански упорствовал Хиль. – Но у меня очень зоркие глаза, и этот бинокль с двенадцатикратным увеличением, и при такой тихой погоде вообще хорошая видимость, и…
– Да я ведь сказал тебе: ладно.
– Все так. Но надо же мне было объяснить.
– Ты и объяснил, – сказал Томас Хадсон. – И если ты действительно вдруг обнаружишь мачту, можешь увешать ее земляными орехами и засунуть мне в зад.
Хиль немножко обиделся, но потом решил, что это очень остроумная шутка, особенно насчет земляных орехов, и, приставив бинокль к глазам, стал так усиленно вглядываться в мангровые заросли, что глаза у него чуть не вылезли из орбит.
А Томас Хадсон внизу разговаривал с Вилли, все время поглядывая на море и на берег. Его всегда поражало, насколько меньше видишь, когда спустишься с мостика, и, если внизу все было в порядке, он считал, что глупо ему покидать свой пост. Он всегда старался быть в контакте со своими людьми настолько, насколько это необходимо, и по возможности избегал бессмыслицы формального надзора. Но он все больше и больше власти передавал Антонио, сознавая его превосходство как моряка, и Аре, сознавая его превосходство вообще. Оба они превосходят меня во многом, думал он, и все же командовать должен я, используя их способности, их опыт и их личные качества.
– Вилли, – сказал он. – Ну как ты тут?
– Я жалею, что по-дурацки вел себя, Том. Но мне, правда, что-то совсем нехорошо.
– Ты же знаешь, какие правила есть для тех, кто пьет, – сказал Томас Хадсон. – Нет никаких правил. И я, черт побери, не хочу пускать в ход разные там словечки вроде чести и достоинства.
– И не надо, – сказал Вилли, – Ты же знаешь, что я не пьяница.
– Пьяниц мы на борт не берем.
– Если не считать Питерса.
– Мы его не брали. Его дали нам. У него свои трудности.
– Бутылка – вот его главная трудность, – сказал Вилли. – И мы не успеем оглянуться, как его хреновые трудности станут нашими трудностями.
– Ладно, черт с ним, – сказал Томас Хадсон. – Что-нибудь еще тебя точит?
– Да вообще.
– Что вообще?
– А то, что я наполовину псих и ты наполовину псих, а вся команда у нас – наполовину святые, а наполовину оголтелые.
– Не такая уж это плохая комбинация – святого с оголтелым.
– Верно. Даже замечательная. Но я привык, чтоб все уж как-то было в большем порядке.
– Слушай, Вилли, ничего с тобой серьезного нет. Просто от солнца у тебя сделалось нехорошо в голове. И помоему, пить тебе сейчас не стоит.
– По-моему, тоже, – сказал Вилли. – Я вовсе не строю из себя какого-то ядреного хлюпика, Том. Но скажи, ты когда-нибудь сходил с ума по-настоящему?
– Нет. Мне это ни разу не удалось.
– Паршивое это дело, – сказал Вилли, – И сколько бы оно ни длилось, это всегда слишком долго. А пить я брошу.
– Не надо. Пей, только в меру, как ты всегда пил.
– Я для того и пил, чтобы отогнать от себя это.
