Огюст де Лиль-Адан - Рассказы из книги "Высокая страсть"
Очевидно, что привести в исполнение замысел, милый сердцу благородного англичанина, было по многим причинам весьма нелегко. Тем не менее, вызвав знаменитого дрессировщика Мейериса и вручив ему карту вместе со списком опасностей, подстерегающих участников предприятия, лорд В *** предложил отважному укротителю вознаграждение в два миллиона пять тысяч франков (сто тысяч фунтов стерлингов) с оплатой путевых расходов ему и его подручным, если тот, поймав вышеуказанное животное, выведет его к морю по бирманским землям со всеми населяющими их народностями, перевезет из Азии в Европу и «с доставкой в порт назначения» вручит его на берегах Темзы лорду В*** для Зоологического сада.
Слушая лорда, Мейерис задумчиво теребил бороду рукой, изборожденной следами львиных клыков. Помолчав с минуту, он согласился.
Имея договор в кармане, он за несколько дней набрал отряд из шести кожаных чулкову людей проверенных, хладнокровных и многоопытных. Далее, будучи человеком практичным и понимая, что каждый шаг похитителей белого слона по земле фанатичной Бирмы связан с огромным риском, избежать которого можно не иначе, как ПЕРЕКРАСИВ ЖИВОТНОЕ, укротитель занялся поисками краски, смывающейся, но достаточно стойкой в случае непогоды, и в конце концов приобрел несколько бочонков обыкновенного эликсира для волос и бороды, чрезвычайно модного у gentry. Когда все прочие необходимые покупки были сделаны, зафрахтовали надежное торговое судно — для экспедиции и последующей перевозки слона; ввели в курс дела Адмиралтейство. Английскому губернатору в Ассаме полетели телеграммы с предписанием оказать всевозможное содействие предприятию, и путешественники тронулись в путь.
Прошло около трех месяцев. Мейерис и его спутники давно находились в Азии и уже успели подняться вверх по Ситтангу на бревенчатом плоту, который был сооружен в расчете на предполагаемую добычу. Ловкость кожаных чулков и счастливый случай сделали свое дело: двигаясь вдоль пустынных берегов, отряд добрался до окрестностей древнего священного города, отмеченного на путеводной карте. Неустанные наблюдения путешественников наконец увенчались там успехом: они обнаружили животное и разбили лагерь на опушке огромного леса у самой реки. Плот с привязанными по краям воздушными колпаками и пробковыми щитами забросали ветвями и листьями, пришвартовав его в таком месте, где он казался небольшим мысом, продолжением берега.
Чтобы оправдать свое присутствие и заручиться расположением местных жителей, наши охотники, интересуясь будто бы исключительно пушниной, сперва застрелили пару дымчатых леопардов, которые, наряду с носорогами, слывут грозой тех краев. Снискав таким блестящим началом всеобщую благосклонность, они стали незаметно наблюдать за повадками белого слона и состоящего при нем махута в лесу. При этом они использовали любую возможность, чтобы знаками почтения и подношениями завоевать симпатии того и другого. И вот Мейерис решил, что пришло время действовать, и повел своих людей устраивать засаду.
Для засады выбрали прогалину неподалеку от того места на берегу реки, где слон совершал водопой при свете звезд; почти всегда, в особенности ночью, прогалина была пустынна. Сквозь громадные листья и лианы, свисающие с арековых пальм, манговых деревьев и ликвидам-баров, виднелись шпили храмов, купола с золотыми звездами и мраморные башни города, посвященного вечному Будде Гаутаме. Но на сей раз в великолепии этого зрелища храбрецы почувствовали нечто угрожающее! В их памяти, словно факел, полыхало суеверное пламя древнего народного поверья: «Империи суждено пасть в тот самый день, когда белого бирманского слона увидят на своей земле другие народы». В этот миг решающий удар показался им столь опасным и столь зловещим представился возможный исход предприятия, что они, наши кожаные чулки, даже поклялись, если все-таки их обнаружат и окружат, не отказывать друг другу в последней милости — быстрой смерти, — только бы не попасть живыми в безжалостные руки жрецов-талanyанов… Кроме того, все деревья по краям поляны они облили нефтью, чтобы по первому сигналу тревоги поджечь лес.
Около полуночи вдалеке послышался заунывный голос махута. а потом, все ближе и ближе, шум шагов слона, тяжело ступавшего в такт молитвенному напеву. Вскоре человек и величественное животное вышли из лесу и направились к реке. Мейерис, оставив свое укрытие под сенью баобаба, сделал несколько шагов вперед. Укротителя встретили с полным доверием: его нередко видели в этом уединенном месте, и кто мог заподозрить, какое невероятное злодеяние он замышлял? Мейерис и возносящий молитвы поводырь приветствовали друг друга, после чего укротитель подошел к слону и погладил его, предлагая махуту полюбоваться красотой неба.
Как только слон наклонился к реке, один из охотников, прятавшихся в высокой траве, выпрямился во весь рост и, чтобы усыпить животное, с молниеносной быстротой защемил ему хобот стальной пружиной, прикрепленной к горлышку бутыли с хлороформом. Напрасно обожженный, оглушенный, задыхающийся слон мотал хоботом из стороны в сторону, пытаясь вслепую сорвать, стряхнуть цепкую бутыль с удушающей жидкостью: делая вдох при каждом новом движении, он одурманивал себя еще сильнее. Почувствовав, что слон шатается, благочестивый корнак вышел наконец из молитвенного экстаза и решил спрыгнуть на землю. Он угодил прямо в руки Мейерису и его помощнику, которые в мгновение ока засунули кляп ему в рот и связали его, в то время как остальные справа и слева подпирали крепкими стволами небольших деревьев оцепеневшего, теряющего сознание слона. С его изогнутых бивней сорвали золотые украшения и браслеты из драгоценных камней — дары городских женщин — и быстро открыли бочки; четырнадцать проворных рук принялись красить несчастного от хвоста до краев огромных ушей, пропитывая двойным слоем въедающейся жидкости всю его кожу до последней складочки на хоботе. Через десять минут священный слон, полностью преобразившись, сделался черным, как негр, только бивни остались ослепительно белыми. На недолгое время животное пришло в себя; этим психологическим моментом не преминули воспользоваться, чтобы завести кроткого и послушного слона на плот, где его могучие ноги немедленно опутали тросами из стальной проволоки. Сверху над ним поспешно натянули высокий навес, махута швырнули на ворох листьев, отдали швартовы и — for ever![5]
И вот течение, куда более мощное, чем оба гребных винта, понесло похитителей и их жертву к английским владениям. К рассвету они проделали двадцать лье. Через два дня и одну ночь они уже будут вне досягаемости.
К тому же когда еще заметят исчезновение слона, начнут его искать, строить догадки, прежде чем у кого-нибудь возникнет ужасное предположение, что святыню украли? Преследовать их было уже поздно! Ну, а жителей прибрежных деревень опасаться не приходилось, поскольку цвет добычи не вызывал подозрений. Чтобы скоротать долгие часы скучного путешествия, похитители время от времени освежали краску на слоне, который по-прежнему пребывал в оцепенении. Махута ожидали более серьезные неприятности: он распростился с жизнью на следующий же вечер. За камнем ему на шею дело не стало.
Наконец Мейерис и его подручные прибыли в условленное место; их ждали. Вопиющая чернота слона, на первый взгляд, производила сильное впечатление, но осведомленные офицеры, как истинные англичане, тайны не выдали, — и теперь под надежной охраной отряд двинулся к морю, где гигантскую жертву погрузили на судно, перед тем два месяца пролежавшее в дрейфе.
Плавание было на редкость спокойным, и как только объятые нетерпением герои увидели наконец английский берег, они радостно закричали ура, приветствуя славу, надежду, удачу, успех. При входе в Темзу судно расцветили флагами. Победа! God protect old England![6]
Выгрузив животное на берег, его тотчас поместили в громаднейший вагон и по пригородной ветке железной дороги отвезли в Зоологический сад: лорд В***, вызванный телеграммой, уже находился у директора.
— Вот и белый слон! — воскликнул сияющий Мейерис. — Не соблаговолите ли вы, милорд, выписать нам обещанный чек на Английский банк?
Слон повернул к ним свою мрачную физиономию, и, конечно, наступило молчание.
— Но позвольте, позвольте, ваш белый слон — совершенно черный, — пробормотал директор.
— Пусть это вас не смущает, — улыбаясь, ответил Мейерис. — Дело в том, что нам пришлось его перекрасить, иначе похитить его было бы невозможно.
— Тогда будьте добры, смойте краску! — сказал лорд В***. — Не можем же мы, в конце концов, называть черное белым.
На следующий день Мейерис пришел в сопровождении химиков, чтобы немедленно приступить к отмыванию слона. Химики, не мешкая, принялись яростно поливать несчастное толстокожее сильнейшими реактинами, и слон, поводя красными глазками, казалось, спрашивал себя с тревожным недоумением: «Что случилось? Почему эти люди все время мочат мне спину и бока?..» Но эликсир для волос и бороды так глубоко проник в толстую кожную ткань хоботного, что соединение содержащихся в нем кислот со случайно выбранными реактивами привело к самому неожиданному результату. Слон отнюдь не собирался принимать естественную окраску, он делался зеленым, оранжевым, ярко-голубым, фиолетовым, малиновым, сизым, переливался всеми цветами радуги и менял оттенки, а его хобот, словно пестрый флаг неизвестного государства в штилевую погоду, неподвижно свисал вдоль огромной мачты-ноги в ярких разводах, так что в конце концов даже директор не выдержал и в ужасе закричал:
