Камиль Лемонье - Конец буржуа
— Нет, все переменилось, — ответила жена. — Можно было подумать, что виновата во всем я.
Наступило молчание. Потом Жан-Элуа, походив некоторое время взад и вперед по комнате, остановился и, словно над чем-то раздумывая, уронил:
— Признайся, ты ведь ее простила, материнское сердце не выдержало?
Она молча склонила голову.
Озабоченное лицо Жана-Элуа смягчилось. Он как будто тоже почувствовал жалость. Он взял жену за руки и, не договаривая своей мысли до конца, произнес:
— Ты правильно поступила. С детьми ведь никогда не знаешь… Такая уж, видно, кровь… Может быть, маменька, которая верит в бога, и права: существует какое-то искупление. Чужая душа — потемки. И затем вообще-то: разве мы по-настоящему любили наших детей?
И в эту минуту он как бы прозрел: в глубине души он с удивительной ясностью понял:
«Мы поднялись слишком быстро и слишком высоко. Дед и отец, покойный Жан-Кретьен, заслужили свое богатство. А в наши руки оно пришло готовым. Мне оставалось только быть счастливым. И вот, оказывается, за это счастье надо платить».
VI
Ампуаньи — таково было название усадьбы, которое Фуркеан де Праваш добавил к своей фамилии. Еще до революции 1789 года один из Фуркеанов, женившись, присоединил к своим родовым поместьям остатки баронских земель, проданных с торгов по частям. Новых владельцев стали теперь величать прежним именем — бароны д’Ампуаньи, невзирая на то, что, по сути дела, никаких баронов д’Ампуаньи уже не было и в помине, так как в роду их не осталось наследников мужского пола.
Эти Фуркеаны де Праваш среди своих полей и лесов жили как вельможи. Да, они и действительно были настоящими вельможами, привыкшими жить в роскоши и расточать направо и налево свои щедроты. Местность, простиравшаяся от Пюрнода до Эвреайля и от У до Ивуара, вместе со всеми пахотными землями и лесами, долинами и скалами вдоль берегов реки Мааса, принадлежала им целиком.
В чаще леса, на уступах огромной горы, с которой открывался широкий вид на долину реки, стоял их замок: четыре небольших каменных башни с коническими крышами по углам и главная башня посредине, с надстроенною позднее верандою и сквозною террасой, которую окаймляла длинная балюстрада. Высокие стены напоминали о старой крепости, воздвигнутой здесь при первых владельцах. Мыза позади замка, примыкавшая к извилистой дороге, которая переходила на противоположный пологий берег Мааса, была построена еще в XVII веке. На воротах ее красовался старинный герб. Но самым достоверным свидетельством далекого феодального прошлого была маленькая дозорная башенка, которая уцелела среди развалин, окруженных разросшейся буковой рощей, и беседок, расположившихся по уступам горы на ее внутреннем склоне.
Здесь-то, в этом орлином гнезде, и утвердились первые Фуркеаны. В течение полувека они царили там среди лесов и скал, как настоящие короли, распространяющие свое владычество на всю соседнюю территорию и признанные полновластными хозяевами всех угодий и деревень. Во время псовых охот, которые сопровождались лаем собачьих свор и скачкою нескольких десятков лошадей из их конюшен, они травили зверя на своих собственных землях, в необъятных зарослях, которые клика биржевых маклеров не успела еще раскромсать на части. Точно так же, как их предки егермейстеры и королевские ловчие, они были по сути дела хозяевами всей окрестной дичи.
Существовал закон, утверждавший за помещиком право, которое принадлежало некогда феодальному сень-еру, и охочие до подарков крестьяне использовали его в своих интересах. Когда дочь одного из арендаторов выходила замуж или сын женился, родители вместе с зятем или невесткой отправлялись в Ампуаньи испросить согласие Фуркеанов на брак. Те обычно наделяли молодых участками земли, дарили им хутор и возмещала им расходы по обзаведению хозяйством. Постепенно та кого рода послушание стало для крестьян источником обогащения, и обычай этот привел к тому, что от об ширных владений баронов постепенно отрезались лучшие куски. Ни одна свадьба, совершавшаяся даже в пяти-шести милях от помещичьих земель, не обходилась без посещения замка. Фуркеаны направо и налево раздавали земли, не думая о том уроне, который эта безграничная щедрость наносила их родовым владениям. Через какие-нибудь двадцать лет крестьяне, которые были хитры и ловки, своими жадными клещами захватили добрую половину поместья. Ненасытный жук-долгоносик проник в сердце феодальной твердыни, подтачивая балку за балкой, постепенно захватывая добротно построенные мызы, пахотные поля и самую вершину горы с ее башнями, где год за годом меркла старинная слава Ампуаньи.
К тому же Фуркеаны крайне небрежно относились к своим арендным договорам, и это привело к тому, что земельные участки стали по закону переходить в собственность съемщиков. И вот, в результате всех этих бесчисленных дарственных, всего этого раздела на куски остатков некогда огромных угодий, выросло целое племя мелких землевладельцев, утверждавшихся на своих крохотных клочках земли. Позднее, когда явились уполномоченные кредиторами судебные приставы и потребовали возмещения всех убытков, начались длительные тяжбы. Фуркеаны от них ничего не выгадали, родовое владение так и осталось раздробленным на мелкие куски, отданные на съедение прожорливым крысам. И вот в пышные ворота замка, у которых все еще толпились люди с униженными, умоляющими лицами, вошла нищета. Но, ослепленные манией величия, Фуркеаны поднимались на вершину своей горы, где бушевали ветры, и по-прежнему считали себя выше всех обыкновенных людей и всех превратностей судьбы. Они продолжали устраивать празднества и охоты, платили долги и, как встарь, угощали своих крестьян лакомыми кусками Ампуаньи, отрывая их от собственного тела, закладывая земли, соглашались на то, чтобы в самое чрево этих нетронутых человеком скал забирался молот каменолома.
Они исчезли в водовороте своего тщеславия, погибли в вихре охватившего их безумия и обрекли своих потомков на беспросветную нищету. Известно было, что последний из этих Фуркеанов умер не очень давно в Париже, где работал полотером.
То было возмездие. Время отплатило за все векам, чернь — аристократии, земля — построенным на ней замкам. Насытившись добычей, псы побросали свои кормушки и кинулись на убитого зверя. Всю жизнь ковырявшиеся в земле и насквозь пропахшие навозом жалкие существа, из которых жестокие предки Фуркеанов выжимали все соки, теперь пядь за пядью, камень за камнем прибирали к рукам и поместье и замок. Это было неумолимое подтверждение того, что всему приходит конец.
Когда Рассанфосс, этот новоиспеченный дворянин, этот феодал от буржуазии, в поисках места, где бы он мог снискать себе уважение и управлять с помощью одних только денег, приобрел это поместье и явился в Ампуаньи, он обнаружил, что все башни замка находятся в состоянии полного запустения, что ступеньки лестниц поломаны, а на дверях совсем не осталось оковки. Резиденция некогда славных Фуркеанов превратилась в ночлежку для мужиков, харчевню для бедного люда. Какой-то фермер купил у торговца лентами, собственника этих развалин, г-на Жана-Бенуа Панизоля, право использовать для своих нужд мызу, пришедшую в запустение, как и все остальное.
Романтическая красота пейзажа, необъятная панорама воды и неба, открывавшаяся глазу из окон замка, понравилась этому банкиру, который был достаточно богат, чтобы купить себе радости поэта. У него вырвалось замечание, в котором он был весь:
«Эти Фуркеаны ничего не смыслили в делах».
Обозревая с вершины горы огромное пространство, которое в суровые времена средневековья находилось под властью замка, он испытал, должно быть, такое же головокружение, как и прежние владельцы. Может быть, впрочем, он в эту минуту поддался столь естественной для человека радости — утвердить владычество золотых баронов на месте того логова, где его предки, если бы они жили там в те времена, были бы, подобно диким зверям, растерзаны когтями жестоких, как псы, баронов железных.
Прикупив еще сотню гектаров, оттягав судом земли у многочисленных скупщиков, которые вынуждены были ему уступить, он сделался владельцем поместья, составившего около трех четвертей прежнего Ампуаньи, где были леса, поля и даже скалистые горы. Фуркеаны, следуя обычаю, который сближал сеньера с крестьянином и был живым напоминанием о том, откуда происходит все их могущество, сохраняли мызу совсем неподалеку от замка. Жан-Элуа велел ее снести и вместо нее построил огромную ферму уже на порядочном расстоянии от барского дома, так что ни запах навоза, ни мычанье коров больше не беспокоили ее владельцев. Вместе с тем крепостные башни потеряли свой грозный облик, украсившись разными завитками и затейливыми узорами. И, словно собираясь придать этим зданиям средневековое обличье, невежественный архитектор, премированный за постройку нескольких фортов, которыми он обезобразил окрестности города, изрезал бойницами фасады зданий, завершавшиеся во времена Фуркеанов высокими скатами черепичных крыш.
