Моисей Кульбак - Зелменяне
Мутные весенние ручейки вылезали из-под льда, бежали вниз с горы по улице с прохладным звоном. Стоя в тени, дядя Ича заметил, как Зиша тоже вышел из дома, а возле сарая, кажется, кашлял кто-то третий.
Была тихая ночь, такая тихая, что можно было услышать электрические шорохи на мостовой. Яркие электрические полосы лежали в жирной темноте, как клинки, вынутые из черных ножен.
Трое Зелменовых блуждали по двору, стараясь не наступать на электрические шнуры, лежавшие на земле, как свежие бинты вокруг зелменовского наследства. Эти трое Зелменовых сморкались от обиды и время от времени издавали то самое деликатное ржание, которое свойственно лишь одному этому роду.
Они встретились возле крыльца реб Зиши, долго стояли друг против друга, поглаживали бороды и молчали.
— Что творится на свете, а? — не выдержал наконец дядя Ича.
Дядя Юда сердито посмотрел на него поверх очков и ответил:
— Так разве уж не лучше лежать в земле?
Это он имел в виду тетю Гесю, которая и вправду уже лежала в земле.
Лишь один дядя Зиша стоял спокойно, потягивая волосок из бороды, и даже теперь он грустно улыбался:
— Ну и дети же у людей!
Как раз в это время дядя Фоля в одних кальсонах поднялся с кровати, выпил три кружки воды и снова залег спать.
Опять об электричестве
Электричество победило. Если бы реб Зелмеле получил возможность вернуться домой, он прошел бы мимо, потому что определенно подумал бы, что здесь живет какое-нибудь «начальство».
Ходили слухи, что в пригород отправляют худшее электричество — то, которое остается на дне котла. Это известие ужасно возмутило Зелменовых, и, если это верно, они были по-своему правы, потому что, в самом деле, раз уж ты даешь электричество, так давай хорошее! Было даже решено, что тетя Малкеле сходит к Бере и укажет ему на эту несправедливость, которую позволяют себе по отношению к Зелменовым. Но на этот раз она уперлась и по каким-то непонятным соображениям ни за что не хотела выполнить поручение.
Она твердила:
— Почему это я всегда должна быть козлом отпущения?
* * *В ту пору началась, так сказать, электрическая лихорадка. Молодые Зелменовы, вдохновленные примером Беры, тянули к себе в комнаты «лампочки Ильича». Лазали по сырым стенам, по крышам, разматывали провода, стучали молотками, как в старые времена накануне Кущей. Двор электрифицировался до основания. Каждый Зелменов бежал с молотком в руке, с шурупами в карманах, с кусками провода, а Фалк дяди Ичи обучал всех, показывал, что надлежит делать. Электричество искрами сыпалось даже из глаз.
Черно-весенними пригородными ночами, когда «керосиновые» дома мокли в первых весенних грозах, реб-зелменовский двор светился, как вокзал.
Соседи удивленно глазели, липли к окнам и восклицали:
— Смотрите, родненькие, до какой роскоши люди дожить могут!
* * *Старый каменный дом был до краев налит светом. Еще бы! В нем орудовала великая сила — сам Фалк дяди Ичи, о котором говорят, что, кроме куска хлеба и электричества, ему в жизни ничего больше не надо.
Фалк жил в каменном доме, в отдельной квартирке, вдвоем с Цалелом дяди Юды, и вот благодаря им дом был электрифицирован сверху донизу наилучшим электричеством.
На этих двух молодых людях стоит остановиться немного подробнее.
Фалк дяди Ичи и Цалел дяди Юды
Кто такой Фалк дяди Ичи? Он рабфаковец. Длинный щетинистый чуб вылезает из-под его шапки. Славный парень. Он показал себя еще при рождении. На свет он появился с криком. К полугоду он себе «накричал пупок». К пяти годам его ошпарили кипятком из самовара. В тринадцать лет ему рассекли губу. Он бегает в старой, поношенной куртке Беры, с книжками под мышкой и на ходу глотает знания. Он суетится за всех Зелменовых, вместе взятых. Дома у него есть ящик с железками, молотками, шурупами. Он сам чинит обувь. Он сам мостит двор. Сам вставляет стекла. Сам кроет крышу. Теперь он стал приносить в дом пивные бутылки с отбитыми горлышками, в которые он наливает какую-то синюю водицу и вымачивает в ней кусочки меди, угля, железа.
А кто такой Цалел дяди Юды?
Цалел дяди Юды — образованный, он весь ушел в науку, у него чуб, зачесанный набок, он носит очки.
Иногда, когда Цалел выходит от Тоньки, отец ее спрашивает с тревогой:
— Что делал у тебя этот самый?
Как будто он не знает имени.
Дядя Зиша ни за что на свете не хочет породниться с Зелменовыми (Зелменов не любит Зелменова).
— Довольно с меня, — говорит он, — что моя Гита попала к этим грубиянам.
К тому же Цалел еще имеет дурную привычку — время от времени кончать жизнь самоубийством. Все ломают себе голову, откуда это у него — ведь Зелменовы живут по сто лет и более. Реб Зелмеле довольно долгое время слонялся среди живых без всякого дела и все же не умирал.
Вот и не знают, откуда такое у Цалела.
* * *Квартирка, в которой они живут, состоит из двух пустых, голых комнат. В первой комнате висят на стене брюки из чертовой кожи — здесь живет Фалк. Во второй комнате есть столик, этажерка с книгами, чайник и даже ночной горшок — здесь живет Цалел.
Между прочим, из-за этого ночного горшка однажды произошел крупный инцидент, и стоит на этом остановиться.
Была лунная ночь. Среди глубокого сна Цалел услышал, как кто-то пользуется его собственностью. Он испуганно вскочил с кровати и увидел, что среди комнаты стоит Фалк. Цалел подбежал к нему и крикнул сдавленным голосом:
— Питекантропус!
Это должно было означать, что Фалк представляет собой допотопную обезьяну, у которой еще нет никаких признаков культуры. Но Фалк не растерялся и, захлебываясь слюной, прокричал ему в ответ:
— Обыватель!
А уж это означало, что Цалел еще полон обывательских представлений.
Наутро конфликт был ликвидирован. Цалел по натуре вовсе не был таким уж плохим. Ссора среди ночи возникла исключительно по гигиеническим соображениям.
В сущности, общих интересов у них было мало. Цалел иногда возвращался ночью с какой-нибудь старинной книгой, прокрадывался тихонько в комнату и со странным, жадным огоньком в глазах просиживал над растрепанными страницами до рассвета. Он ощупывал зеленоватые плотные листы, любовался словами, буквами, всякой черточкой, что уж совсем недоступно непросвещенному человеку.
В это время Фалк в другой комнате спал, разметавшись в кровати, сбросив одеяло, и своим вечно заложенным носом высвистывал мелодии, сопровождавшие его сны о том, как он кроет крыши в Ленинграде, как он протягивает электричество через Днепр.
Случалось, что Фалк кричал со сна.
* * *Этих двух мыслителей попросили очистить помещение, которое они даром занимают, ввиду того, что теперь у Хаеле должно быть место, где заложить фундамент для нового поколения Зелменовых. Хаеле даже купила для этой цели кровать, самовар и щетку для мытья полов. Молодым людям отдали комнату Хаеле внизу, в доме дяди Юды.
Фалк собрал свои пивные бутылки с отбитыми горлышками, шурупы, взял брюки и перекочевал туда. Потом он снес также Цалкину этажерку с книгами.
В доме у дяди Юды они вначале чувствовали себя немного стесненно.
Бывало, когда дядя Юда останавливался посреди комнаты с рубанком в руке и вскидывал свои горящие глазки поверх очков, у того, на кого он смотрел, холодела душа.
Взгляд дяди Юды как бы говорил: «Бездельник этакий, до каких пор ты будешь бить баклуши?» Или: «Балбес! Ты думаешь, я не знаю, что ты балбес?»
Они вели себя прилично и, чтобы избежать его пронзительных взглядов, отводили глаза в сторону. Как-то вечером, когда зажгли электричество, у Фалка на лице появилось торжествующее выражение. Это дяде Юде очень не понравилось, он подошел к двери каморки и сказал:
— И вы, ослы, думаете, что электричество подходит нашему двору?
* * *С дядей Фолей дело обстояло так.
Сначала он думал, что электричество ввели в реб-зелменовский двор большевики, и он был рад, что наконец-то взялись за Зелменовых. Ясно, что электричество — дело казенное, потому что оно исходит из фарфоровых чашечек на столбах, из тех чашечек, которые всегда как бы олицетворяют государственный порядок.
Дядя Фоля отдал распоряжение, чтобы, пока он на работе, электричества не жгли. Жене вообще нельзя подходить близко к электричеству — это не бабьего ума дело. Лишь черный Мотеле может иногда, в присутствии отца, повернуть выключатель, потому что дядя Фоля считает Мотеле умным мальчиком и любит его.
Во время работы хитрый Фоля сказал хромому Трофиму:
— Зайди как-нибудь ко мне, мы зажжем электричество и немного потолкуем.
— Скажи пожалуйста! — удивился Трофим. — Кто это у вас провел электричество?
