Роальд Даль - Полеты в одиночку
Змеелов оказался маленьким и очень старым, скорее всего даже старше семидесяти. На его ногах были кожаные сапоги из толстой воловьей шкуры, а на руках — длинные перчатки, наподобие шоферских, из такой же грубой кожи. Раструбы перчаток доходили ему до локтей. В правой руке он нес весьма необычный рабочий инструмент — деревянный шест двухметровой длины, расходящийся на конце вилкой. Два зубца вилки из черной резины были достаточно гибкими, поэтому если прижать вилку к земле, то зубцы растянутся в стороны, придавливая вилку к земле. В левой руке змеелов нес обыкновенный коричневый мешок.
Змеелов Доналд Макфарлин выглядел весьма впечатляюще, несмотря на тщедушную фигуру и преклонный возраст. Бледно-голубые глубоко посаженные глаза, круглое, смуглое, сморщенное, как грецкий орех, лицо. Над голубыми глазами нависли густые белые брови, а волосы на голове были почти черными. Несмотря на тяжелые сапоги, он ступал мягко и бесшумно, как леопард, и направился прямиком ко мне.
— Вы кто?
— Он работает в «Шелл», — пояснил Фуллер, — Недавно приехал.
— Хотите посмотреть? — спросил меня змеелов.
— Посмотреть? — испугался я. — Посмотреть? То есть как посмотреть? Я хочу сказать: откуда? Не в доме?
— Можете встать на веранде и смотреть через окно, — сказал змеелов.
— Пойдемте, — махнул мне Фуллер. — Вместе посмотрим.
— Только без глупостей, — напутствовала миссис Фуллер.
Дети, несчастные и жалкие, размазывали слезы по лицу.
Мы с Фуллером и змееловом направились к дому, и, когда мы подошли к веранде, змеелов прошептал:
— Осторожно наступайте на доски, иначе она почувствует вибрацию. Дождитесь, пока я войду в дом, а потом потихоньку проходите к окну.
Змеелов первым поднялся по ступенькам, двигаясь совершенно бесшумно. Он, как кошка, проскользнул по веранде, вошел в дом и быстро, но очень тихо закрыл за собой дверь.
С закрытой дверью я чувствовал себя спокойнее. То есть, мне было спокойнее за себя, но никак не за змеелова. Мне казалось, он сознательно идет на самоубийство.
Мы с Фуллером прокрались на веранду и прильнули к окну. Окно было открыто, но затянуто мелкой сеткой от комаров. От этого мне стало еще спокойнее. Мы оба всматривались через мелкие ячейки сетки.
Гостиная была обставлена просто и незамысловато — кокосовая циновка на полу, красный диван, кофейный столик и пара кресел. На циновке под столиком распростерся пес, крупный эрдель с курчавой черно-рыжей шерстью. Он был мертв.
Змеелов замер у двери гостиной. Коричневый мешок теперь свисал с левого плеча, а шест он держал обеими руками, выставив его перед собой параллельно полу. Змею я не видел. Судя по всему, змеелов ее тоже не видел.
Прошла минута… две… три… четыре… пять. Никто не шевелился. В комнате затаилась смерть. Воздух был пропитан смертью. Змеелов превратился в каменный столб, выставив вперед длинный шест.
Он выжидал. Еще минута… и еще… и еще.
И вот я вижу, как колени змеелова начинают сгибаться. Он медленно приседает, пока почти не садится на пол, и в такой позе пытается заглянуть под диван и кресла.
Похоже, он так ничего и не увидел.
Он медленно выпрямился и обвел глазами комнату. В дальнем углу справа была лестница, ведущая наверх. Змеелов взглянул на ступеньки, и я понял, что у него на уме. Он резко шагнул вперед и остановился.
Ничего не произошло.
Мгновение спустя я заметил змею. Она вытянулась во всю длину вдоль плинтуса правой стены, скрытая от змеелова спинкой дивана. Она лежала там длинным, красивым, смертоносным копьем из зеленого стекла и не шевелилась — по-видимому, спала. Ее треугольная голова лежала на циновке у подножия лестницы, поэтому нас она видеть не могла. Я толкнул Фуллера и прошептал:
— Возле стены. — Я показал ему, и Фуллер увидел змею. Он сразу же замахал руками перед окном, привлекая внимание змеелова. Но тот его не видел. Тогда Фуллер очень тихо прошипел: «Тсссс!» — и змеелов тотчас вскинул голову. Фуллер ткнул пальцем. Змеелов понял и кивнул.
Теперь змеелов стал очень-очень медленно пробираться к тыльной стене комнаты, чтобы рассмотреть змею за диваном. И ступал он не на цыпочках, как сделали бы мы с вами. Его ступни не отрывались от пола. У сапог из воловьей шкуры, как у мокасин, не было ни каблуков, ни подметок. Постепенно он добрался до тыльной стены, и оттуда смог увидеть голову и часть туловища змеи.
Но и змея его увидела. Молниеносно змеиная голова взметнулась, туловище выгнулось дугой, приготовившись к нападению. Почти одновременно все тело змеи пошло волнами, набирая энергию для рывка вперед.
Змеелов стоял слишком далеко от змеи и не мог дотянуться до нее своим шестом. Он ждал, глядя на змею, а та в ответ глядела на него своими злобными черными глазками.
Потом змеелов заговорил со змеей.
— Иди сюда, моя красавица, — вкрадчиво прошептал он. — Умница. Никто тебя не обидит. Никто не сделает тебе больно, моя славная; Ты просто расслабься и лежи спокойно… — И он шагнул к змее, держа наизготове шест.
А дальше все произошло за какую-то сотую долю секунды. Зеленой вспышкой змея метнулась вперед, пролетев не меньше трех метров, и вонзилась в сапог змеелова. Избежать нападения не смог бы ни один человек. Я услышал, как голова змеи ударилась о толстую воловью шкуру с отрывистым резким звуком: «тррах!», и тотчас поднялась на изогнутом туловище, приготовившись к новой атаке.
— Вот молодец, — тихо приговаривал змеелов. — Умница. Прелесть моя. Не надо волноваться. Успокойся, и все будет хорошо. — Разговаривая, он медленно опускал конец шеста, пока зубцы не оказались совсем рядом с телом змеи. — Прелесть моя, — шептал змеелов. — Милая славная крошка. Тихо, моя красавица. Спокойно, милая. Папа тебя не обидит.
Я видел тоненькую темную струйку змеиного яда, стекающую с правого сапога змеелова.
Змея, подняв голову и выгнувшись дугой, напряглась, как тугая пружина, и была готова метнуться вперед в любое мгновение.
— Тихо, моя хорошая, — шептал змеелов. — Теперь не шевелись. Спокойно. Больно не будет.
И вдруг — «ппамм!» — резиновые зубцы обхватили змею примерно посередине и пригвоздили ее к полу. Я видел лишь размытое зеленое пятно — это взбешенная змея металась во все стороны, пытаясь освободиться. Но змеелов давил на шест, и змея не могла выбраться из ловушки.
Что же теперь будет? — пробовал угадать я. Не станет же он ловить этот обезумевший извивающийся сгусток зеленой мышцы руками, а даже если и станет, ее голова непременно метнется к нему и ужалит в лицо.
Держась за самый конец своего двухметрового шеста, змеелов стал пробираться вдоль стены к хвосту змеи. Потом, не обращая внимания на ее извивания и метания, он начал передвигать резиновую вилку вперед, к голове змеи. Делал он это очень-очень медленно, понемногу приближая резиновые зубцы к мотающейся во все стороны голове, продвигая их вдоль извивающегося тела, не выпуская змею из их зажима, и толкая, толкая, толкая длинный деревянный шест вперед по миллиметру. Зрелище зачаровывало и ужасало: маленький человек с белыми бровями и черной шевелюрой осторожно манипулировал своим длинным орудием, медленно скользя вилкой по извивающемуся туловищу по направлению к змеиной голове. А та хлестала по циновке с таким грохотом, что будь вы наверху, то решили бы, что этажом ниже борются двое здоровенных мужчин.
Наконец зубцы добрались до самой головы, пригвоздив ее к полу, и тогда змеелов протянул руку в перчатке и крепко схватил змею за шею. Отбросил шест. Свободной рукой снял мешок с плеча. Поднял все еще извивающуюся смертоносную зеленую змею и сунул ее голову в мешок. Потом отпустил голову, затолкал в мешок все остальное и завязал его. Мешок дергался и подскакивал так, словно внутри его буйствовало с полсотни злобных крыс, но змеелов теперь полностью расслабился и небрежно держал мешок одной рукой, будто там ничего особенного не было — так, несколько килограмм картошки. Нагнувшись, он поднял с пола свой шест, потом повернулся к окну и посмотрел на нас.
— Жаль собаку, — сказал он. — Уберите ее, пока дети не увидели.
НАЧАЛО ВОЙНЫ
На завтрак в Дар-эс-Саламе неизменно подавали сочную спелую папайю, только что сорванную в саду, а на нее выжимали сок целого свежего лайма. Почти все белые мужчины и женщины в Танганьике получали на завтрак папайю с лаймовым соком, и, по-моему, старые колонизаторы знали, что делали. Это — самый полезный и освежающий завтрак на свете.
Однажды утром в конце августа 1939 года я ел на завтрак свою папайю и размышлял, как и все остальные, о войне с Германией, которая, как все мы понимали, вот-вот разразится. Мдишо слонялся по комнате и делал вид, что очень занят.
— Ты знаешь, что скоро начнется война? — спросил я у него.
— Война? — мгновенно оживился он. — Настоящая война, бвана?
