Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 1
Итакъ, почтенная компанія спустилась внизъ. Джозефъ продолжалъ краснѣть и пыхтѣть; Ребекка скромничала и потупляла въ землю свои зеленые глазки. Она была вся въ бѣломъ, и нагія ея плечи лоснились какъ алебастръ, изящное олицетвореніе невинности и простоты, облечонной въ дѣвственную форму.
— Надобно будетъ пораспросить его объ Индіи, думала Ребекка; другихъ идей нельзя предполагать въ этой пустой головѣ.
Мы уже слышали, что мистриссъ Седли приготовила пилавъ для своего сынка и такъ называемое curry, самое національное индійское блюдо, приправленное горячими снадобьями разныхъ сортовъ. Сѣли за столъ и curry явилось на огромномъ блюдѣ передъ самымъ носомъ мистера Седли.
— Что это такое? спросила Ребекка наивнымъ тономъ, бросая умильный взглядъ на мистера Джозефа.
— Превосходно, сказалъ красный набобъ, пережовывая съ величайшимъ трудомъ лакомый кусокъ. Можно подумать, матушка, что вы держите при себѣ индійскую кухарку. Превосходно.
— Ахъ, позвольте попробовать: мнѣ хочется знать вкусъ индійскихъ блюдъ, сказала миссъ Ребекка. Мнѣ кажется, что все должно быть хорошо въ этой поэтической странѣ.
— Удѣли частичку этого лакомства для миссъ Шарпъ, проговорила, улыбаясь, мистриссъ Седли.
Ребекка въ самомъ дѣлѣ не знала, что такое curry.
— Ну; какъ вамъ нравится индійскій вкусъ? спросилъ мистеръ Седли.
— Прекрасно! проговорила сквозь слезы Ребекка, начинавшая испытывать отчаянную муку отъ наперченного куска.
— Прибавьте сюда немножко чили, и вы увидите: кушанье что въ ротъ, то спасибо, сказалъ Джозефъ, заинтересованный этимъ національнымъ предметомъ.
— Чили! Ахъ, дайте, это должно быть превосходно, проговорила Ребекка, задыхаясь.
Ее соблазнилъ цвѣтъ стручковаго перца, который, думала она, служитъ, вѣроятно, противодѣйствіемъ жгучему свойству индійского блюда; но вышло на повѣрку, что вкусъ чили былъ совершенно невыносимымъ для европейской натуры. Кровь запылала въ жилахъ молодой дѣвушки, и ложка выпала изъ ея рукъ.
— Воды, воды, ради Бога, воды! закричала миссъ Ребекка.
Старикъ Седли разразился громкимъ смѣхомъ и, очевидно, любовался страданіями своей гостьи. Какъ человѣкъ, проводившій большую часть времени на биржѣ, онъ любилъ шутки всякого рода, и теперь веселился на-славу.
— Самбо, подай воды миссъ Шарпъ, сказалъ онъ, продолжая заливаться отчаяннымъ смѣхомъ.
Отеческій хохотъ заразилъ и сына, который тоже, съ своей стороны, видѣлъ въ этомъ обстоятельствѣ превосходную шутку. Дамы, напротивъ, улыбались очень скромно, расчитывая весьма основательно, что бѣдная Ребекка страдаетъ не на шутку. Впрочемъ, стаканъ воды съ успѣхомъ залилъ огонь, пожиравшій ея внутренность, и молодая дѣвушка, оправившись отъ непріятного волненія, проговорила съ добродушнымъ и комическимъ видомъ:
— Благодарю васъ, господа, теперь по крайней мѣрѣ индійскія блюда для меня не новость. Сама виновата: мнѣ бы слѣдовало вспомнить про сливочные торты индійской принцессы, о которыхъ говорится въ арабскихъ сказкахъ. Кстати; мистеръ Седли, кладутъ ли у васъ въ Индіи стручковый перецъ въ сливочные торты?
Старикъ Седли принялся хохотать опять, и подумалъ, что Ребекка дѣвушка не робкаго десятка. Джозефъ отвѣчалъ простодушно:
— Сливочные торты, сударыня? Такихъ диковинокъ въ Индіи не водится. Бенгальскія сливки сущая дрянь. Мы обыкновенно употребляемъ козье молоко, и это, скажу я вамъ, славнецкая штука!
— Не вѣрьте, миссъ Шарпъ, скоро вы убѣдитесь, что вся ихъ Индія не стоитъ вашей улыбки, остроумно замѣтилъ старикъ Седли, вставая изъ-за стола.
Какъ-скоро дамы удалились изъ столовой, старикъ, сдѣлавъ выразительный жестъ, замѣтилъ своему сыну:
— Берегись, Джой, эта дѣвчонка какъ-разъ запутаетъ тебя.
— Вотъ вздоръ! Видалъ я и не такіе виды, сказалъ Джой съ самодовольнымъ видомъ. Была одна дѣвушка въ Думдумѣ, лакомый кусочекъ, нечего сказать; дочь Кутлера; я говорилъ вамъ о немъ передъ обѣдомъ; онъ еще женатъ на вдовѣ, и служитъ докторомъ въ артиллерійскомъ полку, славный малый, и дочка его ухаживала за мной два года сряду; да что тутъ толковать? Муллигетони, тоже чудесный молодой человѣкъ, и гораздъ, что называется на всѣ руки; онъ судья въ буджебуджской ратушѣ, и скоро, я полагаю, будетъ засѣдать въ совѣтѣ; чудесный человѣкъ. Такъ вотъ, сударь мой, бацъ-бацъ любовное ядро, а Квинтинъ и говоритъ, — вы еще не знаете Квинтина? Забіяка, сударь мой, и молодецъ съ головы до пятокъ. «Седли, говоритъ онъ, то-есть, Квинтинъ, сударь мой, «держу, говоритъ, сто противъ одного, что Софья Кутлеръ подцѣпитъ тебя или Муллигетони; не успѣешь; говоритъ, мигнуть, а дѣло въ шляпѣ«. Пустяки, говорю, куда ей! А портвейнъ, смѣю сказать, превосходный. Изъ какого погреба, сударь мой?…
Легкій храпъ былъ единственнымъ отвѣтомъ; почтенный негоціантъ успокоился въ. сладкомъ снѣ, и конецъ джозефовой исторіи скрылся подъ спудомъ на этотъ день. Джозефъ Седли, должно замѣтить, былъ чрезвычайно разговорчивъ въ обществѣ мужчинъ, и эту самую исторію онъ расказывалъ больше двадцати разъ своему доктору, мистеру Голлопу, когда тотъ приходилъ освѣдомляться насчетъ его печени.
Принужденный, по предписанію врача, соблюдать строгую діэту, Джозефъ Седли удовольствовался на этотъ разъ только полубутылкою портвейна, за исключеніемъ двухъ стакановъ ост-индской мадеры, выпитой въ продолженіе обѣда. Для освѣженія желудка, онъ скушалъ также тарелку малины съ сахаромъ и сливками, и дюжину кондитерскихъ пирожковъ, лежавшихъ передъ нимъ. Кончивъ этотъ десертъ, молодой человѣкъ погрузился въ глубокую думу насчетъ молодой дѣвушки, побѣжавшей наверхъ съ его матерью и сестрой.
— Веселая креатурка, нечего сказать, думалъ Джозефъ Седли, и умна; и мила, и остроумна. Какъ она смотрѣла, когда я поднялъ за столомъ ея платокъ! А она, какъ нарочно, роняла его два раза. Кто это поетъ въ гостиной? Уфъ! заливается какъ канарейка. Пойду, посмотрю.
Но вдругъ скромность и застѣнчивость обуяли его съ неимовѣрною силой. Онъ призадумался, и сталъ среди комнаты въ нерѣшительной позѣ. Отецъ его храпѣлъ, шляпа лежала въ залѣ на столѣ; одноколка стояла у подъѣзда: великій соблазнъ!
— Нѣтъ, ужь поѣду лучше въ балетъ, сказалъ Джозефъ Седли, и на цыпочкахъ выюркнулъ изъ комнаты, не потревоживъ своего почтенного родителя.
— Джозефъ уѣхалъ, маменька! вскричала Амелія, смотрѣвшая на улицу изъ окна гостиной, между-тѣмъ какъ Ребекка сидѣла за фортепіано.
— Это вы спугнули его, миссъ Шарпъ, сказала мистриссъ Седли. Бѣдный Джой, долго ли онъ будетъ такъ робокъ?
ГЛАВА IV
Зеленый шолковый кошелекъ
Паническій страхъ бѣдного Джоя продолжался два или три дня, и въ этотъ промежутокъ онъ не навѣщалъ родительского дома. Ребекка ни раза этимъ временемъ не заикнулась о мистерѣ Джозефѣ. Зато она была преисполнена почтительной благодарности къ мистриссъ Седли, и восхищалась съ дѣтскою наивностью всѣми чудесами, какія ей показывали. Она дивилась всякой бездѣлицѣ въ модныхъ магазинахъ, и утопала въ океанѣ наслажденій, когда сидѣла въ театральной ложѣ съ своей подругой, глядя на великолѣпный спектакль.
Однажды у Амеліи разболѣлась голова, и она не могла выѣхать на вечеръ, куда приглашены были обѣ молодыя дѣвицы. Ребекка ни за что не рѣшалась оставить свою подругу.
— Какъ, мой ангелъ, оставить тебя въ этомъ положеніи! восклицала она изъ глубины души. Никогда, никогда! Не ты ли въ первый разъ показала бѣдной сиротѣ, что такое счастье и любовь въ ея жизни?
При этомъ глаза ея, орошонные слезами, устремились къ небу, и мистриссъ Седли благодарила судьбу, что дочь ея отыскала подругу съ такимъ благороднымъ сердцемъ.
Старикъ Седли до страсти любилъ шутки всякого рода, и воображалъ себя первѣйшимъ острякомъ въ своемъ кругу; миссъ Шарпъ наивно улыбалась при каждомъ его словѣ, и этимъ невиннымъ средствомъ умѣла въ короткое время привлечь къ себѣ благосклонность старика. Но не одни представители дома полюбили молодую и прекрасную гостью. Ребекка оказывала глубочайшее сочувствіе къ мистриссъ Бленкиншопъ, домовой ключницѣ, и при каждомъ случаѣ удивлялась необыкновенному ея искусству приготовлять малиновое варенье. Обращаясь къ чорному слугѣ, она величала его не иначе какъ «сэръ» или «мистеръ Самбо», и нужно было видѣть; съ какою ловкостью извинялась она передъ горничной, когда по звонку колокольчика та приходила въ ея комнату. Словомъ, миссъ Шарпъ угодила всѣмъ, и всѣ были безъ ума отъ миссъ Шарпъ.
Однажды, пересматривая рисунки, привезенные Амеліей изъ пансіона. Ребекка вдругъ залилась горькими слезами, и поспѣшно оставила комнату. Это было въ тотъ день, когда Джозефъ Седли подкатилъ опять на своей одноколкѣ къ родительскому дому. Амелія побѣжала за своей подругой, и черезъ минуту воротилась въ большомъ волненіи, узнавъ причину ея внезапной грусти.
