Андре Моруа - Молчаливый полковник Брэмбл

Орель просто обожал страстные и забавные рассуждения майора и, желая подлить масла в огонь, заметил, что ему непонятно, как это можно отказать какому-либо народу в праве выбирать своих руководителей.

— Проверять их, Орель, да! Но выбирать — никогда! Аристократию не избирают: либо она есть, либо ее нет, верно? Заяви я, что хочу избрать главнокомандующего или начальника госпиталя Святого Ги, меня немедленно посадят за решетку. Но если я желаю иметь голос на выборах канцлера казначейства[23] или первого лорда Адмиралтейства[24], то тогда я считаюсь добропорядочным гражданином.

— Это не вполне точно, майор, министров не избирают. Заметьте, что, как и вы, я нахожу нашу политическую систему несовершенной. Но ведь несовершенны и все остальные дела человеческие. А кроме того, как говорится, худшая парламентская палата стоит куда дороже лучшей палатки.

— Как-то раз я водил по Лондону одного арабского шейха, почтившего меня своей дружбой, — ответил майор. — При осмотре палаты общин я объяснил ему, как она функционирует. Подумав, шейх сказал: «Но ведь это очень хлопотно — отрубить сразу шестьсот голов, если вы недовольны правительством!»

— Месье! — раздраженно воскликнул полковник. — И все-таки я сыграю для вас вальс «Судьба».

Майор Паркер хранил молчание, иокуда раскручивались плавные музыкальные фразы вальса, но в нем с новой силой вскипела давно уже вынашиваемая злость против этого horrible fellow Hebert[25], и, едва стих скрежет последних оборотов пластинки, он вновь обрушился на Ореля.

— Что, собственно говоря, выиграли французы, сменив на протяжении одного столетия восемь правительств? — спросил он. — У вас мятежи стали каким-то национальным институтом. В Англии было бы просто немыслимо сделать революцию. Если бы какие-то люди собрались около Вестминстера и вздумали орать, полисмен тут же приказал бы им разойтись. И они бы действительно разошлись.

— Вот видите как! — проговорил Орель, который хотя и не одобрял революцию, но все же считал своим долгом защитить эту пожилую французскую даму от нападок этого пылкого норманна. — Но, однако, майор, не следует забывать, что и вы отрубили голову своему королю. Насколько мне известно, ни один полицейский не попытался спасти жизнь Карлу Стюарту.

— Убийство Карла Первого, — ответил майор, — было делом рук одного лишь Кромвеля. Этот человек по имени Оливер был отличным полковником-кавалеристом, но ничего не смыслил в чувствах английского народа, в чем он убедился сам, когда настала Реставрация. Его забальзамированную голову накололи на пику и водрузили над Вестминстерским аббатством. Вспомнили о ней лишь в тот день, когда от сильного ветра древко пики сломалось, а голова, рухнув на землю, подкатилась к ногам какого-то часового. Солдат принес голову своей жене, и та спрятала ее в ящик. Ныне здравствующий потомок этого солдата — один из моих друзей, и я не раз пил чай, сидя прямо напротив головы лорда-протектора[26], надетой на древко пики. Очень хорошо виден шрам, который был у него на левой щеке.

— Хоу! — воскликнул полковник, внезапно заинтересовавшись разговором.

— Впрочем, — продолжил майор, — английский мятеж ни в чем не похож на Французскую революцию: он не ослабил правящие классы. По сути дела, все скверные дела тысяча семьсот восемьдесят девятого года были подготовлены Людовиком XIV. Вместо того чтобы сохранить для вашей страны прочный костяк ее аристократии, он превратил своих грандов в потешных версальских марионеток, обязанных подавать ему рубашку или, извините, стульчак. Уничтожая престижное положение класса, призванного служить естественной опорой монархии, он безвозвратно погубил его, и это достойно сожаления.

— Вам, конечно, легко критиковать нас, — сказал Орель, — а ведь именно мы сделали вашу революцию, совершили ее за вас: самым важным событием истории Англии было взятие Бастилии, и вы это хорошо знаете.

— Браво, месье, — сказал полковник, — защищайте свою страну! Свою страну следует защищать всегда! А теперь передайте-ка мне портвейн. Сейчас поставлю пластинку «Микадо»…

Над ноздреватой поверхностью равнины встает серое утро. Сегодня будет то же, что и вчера, завтра — то же, что сегодня. Размахивая руками, доктор скажет мне: «Да, месье, все очень печально». При этом он сам не знает, а что же, собственно, так уж печально. Не знаю этого и я. Затем он прочитает мне юмористическую лекцию в стиле, представляющем собой нечто среднее между стилем Бернарда Шоу и Библией.

Падре напишет письма, разложит пасьянс. Потом сядет на лошадь и отправится в путь. Где-то громыхнет пушка. Будут убиты немцы. И наши тоже. На обед подадут консервированную говядину, отварной картофель и отвратительное пиво. Полковник скажет мне: «Месье, французское пиво — нехорошее пиво».

Вечером после ужина (плохо прожаренная баранина и все тот же отварной картофель) настанет священный час граммофона. Мы услышим «В Аркадии», «Микадо», потом вальс «Судьба» — «специально для вас, месье», и миссис Финци-Магрини — для полковника. Наконец прозвучит «Lancashire Ramble»[27]. К моему большому несчастью, когда я впервые услышал эту цирковую музыку, то почему-то принялся имитировать движение рук жонглера, ритмично подбрасывающего мячики. С тех пор эта маленькая комедия стала традиционной при наших трапезах в офицерской столовой, и, если сегодня вечером при первых же звуках «Ramble» я не сыграю свою роль, полковник, обозначая руками жонглерские приемы, сделает мне замечание: «Давайте, месье, давайте!» Но я знаю свои обязанности и ничего не забуду.

Ибо полковник Брэмбл любит только привычные зрелища и шутки, когда все уже под хмельком.

Его любимый номер — рассказ доктора О’Грэйди об одном увольнении в отпуск. Когда полковник пребывает в дурном расположении духа, когда кого-то из его старых друзей произвели в бригадного генерала или наградили орденом Бани[28], только этот рассказ может заставить его улыбнуться. Он уже давно затвердил его наизусть и, словно ребенок, останавливает доктора, если тот пропустит фразу или изменит редакцию какой-нибудь реплики.

— Нет, доктор, не так! Морской офицер сказал вам: «Если вы услышите четыре резких, отрывистых гудка сирены, значит, корабль торпедирован». А вы ему ответили: «А что, если при взрыве торпеды сирена сломается?»

Отыскав нужную страницу, доктор возобновляет чтение.

Паркер тоже откопал фразу, неизменно пользующуюся огромным успехом. Он позаимствовал ее из письма какого-то полкового священника в газету «Таймс».

«Жизнь солдата, — писал этот проницательный человек, — весьма сурова, а порой чревата реальными опасностями».

Полковник смакует скрытый юмор этой формулировки, видимо, не осознанный автором, и охотно цитирует ее, если, например, при разрыве снаряда его больно ударяет осколок разлетевшейся щебенки. Но когда разговор становится уж слишком специальным и скучным, он контратакует падре и бьет по одному из двух его самых слабых мест. Речь идет о епископах и о шотландцах как таковых.

Падре, уроженец Шотландского нагорья, отличается редкостным, прямо-таки свирепым патриотизмом. Он твердо убежден, что в этой войне одни лишь шотландцы делают дело и действительно бьются насмерть.

— Если историки честные люди, — говорит он, — то эту войну они назовут не европейской, а войной между Шотландией и Германией.

Полковник тоже шотландец, однако он справедлив, и всякий раз когда видит в газетах списки потерь ирландской гвардии или валлийских стрелков, то громко оглашает их, чтобы падре его слышал. А тот, не желая сдаваться, неизменно отвечает, что, мол, подразделения ирландской гвардии и валлийцев все равно формируются в Абердине[29].

Похожие книги на "Молчаливый полковник Брэмбл", Андре Моруа читать полностью, без сокращений.

Андре Моруа - Превращения

Андре Моруа - Меип, или

Андре Моруа - Бернар Кене

Андре Моруа - Олимпио, или

Андрэ Моруа - Воспоминания