Рэй Брэдбери - У нас всегда будет Париж
— Это не имеет никакого значения.
— Ну как же? Мне всегда казалось, что маменьку я знаю едва ли не лучше, чем тебя, — возразила жена.
Ему стало не по себе. Десять лет, подумал он. Десять лет она провела в этой комнате, среди мебели, обитой ситцем, наедине с розово-серебристым приемником, слушая жужжание голосов в эфире. Десять тайных лет зрел этот монашеский сговор радио и женщин, пока он налаживал свои пошатнувшиеся дела. Однако он решил изобразить беззаботность и благоразумие.
— Я лишь хочу знать, — он взял жену за руку, — ты написала маменьке письмо или позвонила по телефону? Как она здесь оказалась?
— Она здесь уже десять лет.
— Черта с два!
— Ну ладно, сегодня особенный день, — признала его жена. — Сегодня маменька впервые решила остаться.
Он повел жену в гостиную, чтобы еще раз встретиться лицом к лицу со старушкой.
— Выметайтесь, — гаркнул он.
Маменька подняла взгляд от морковки, которую резала на кубики, и с металлом в голосе произнесла:
— Не могу. Это решает Энни. Тебе придется с нею посоветоваться.
Он повернулся к жене.
— Ну? — вопросительно посмотрел он на нее.
Выражение лица Энни стало холодным и отчужденным.
— Давайте-ка вместе поужинаем, — сказала она и вышла из комнаты.
Джо был ошеломлен.
— Хозяйка-то с характером, — заметила маменька.
Проснувшись в полночь, он решил проверить, что делается в гостиной. Там было пусто.
Радио приглушили, но не выключили. Из приемника комариным писком звучал едва различимый далекий голос:
— Надо же. Вот это да! Ну и ну!
В комнате было холодно. Его зазнобило. Приемник, источающий тепло, согревал лишь ухо, которым прижался к нему Джо.
— Надо же. Вот это да! Ну и ну!
Он выключил радио.
Жена услышала, как он скользнул в постель.
— Ушла, — сообщил он.
— Конечно, — ответила она. — И вернется завтра в десять.
Он не стал спорить.
— Спокойной ночи, дорогая, — только и сказал он.
За завтраком в гостиной присутствовал лишь яркий свет утреннего солнца. Джо громко засмеялся, увидев, что в комнате пусто. На него нахлынул душевный подъем, как будто после бокала хорошего вина. По дороге к себе в контору он то и дело насвистывал.
В десять часов у него был перерыв. Шагая по проспекту и напевая что-то себе под нос, он услышал, что у магазина электротоваров включено радио.
— Проходите же, — вещал голос. — Ох, боже мой, только не наследите мне в доме.
Он остановился и прямо на улице начал вертеться как заведенный вокруг своей оси.
До него снова донесся голос.
— Это маменька Перкинс, — прошептал он.
И прислушался.
— Точно, ее голос, — сказал он. — Голос женщины, которая вчера заявилась к нам домой. Сомнений нет.
И все же прошлой ночью гостиная была пуста…
А как насчет радио, которое тихо работало в комнате, и едва различимого голоса, звучащего как будто издалека и повторяющего снова и снова: «О боже. Вот это да! Ну и ну!»?
Он забежал в аптеку и опустил пять центов в телефон-автомат.
Три гудка. Короткое ожидание. Щелчок.
— Алло, Энни? — бодро спросил он.
— Нет, это маменька, — ответил голос.
— Ох, — выдохнул он и бросил трубку.
В тот день он гнал от себя эти мысли. Вся ситуация была невероятна, слишком затянута и просто ужасна. По дороге домой он купил Энни букет свежих роз. Держа его в правой руке, он открыл ключом дверь в квартиру. К тому времени он уже почти забыл о маменьке.
Цветы выпали у него из рук; он даже не нагнулся, чтобы их поднять. Пристально уставившись на маменьку, он наблюдал, как она, сидя на том самом стуле, который не раскачивался, качалась из стороны в сторону.
Ее приторный голос весело окликнул:
— Вечер добрый, Джо, сынок! Какой же ты внимательный, розы принес.
Не говоря ни слова, он набрал телефонный номер.
— Алло, Эд? Слушай, Эд, ты сегодня вечером свободен?
Ответ был отрицательным.
— Может, хотя бы завтра вечером заглянешь? Мне нужна твоя помощь, Эд.
На этот раз ответ был утвердительным.
В восемь часов они закончили ужинать, и маменька принялась убирать со стола.
— Завтра на десерт у нас будет пирог из скрещенной тыквы, — говорила она.
В дверь позвонили, и, открыв, Джо Тиллер буквально с порога втащил в гостиную Эда Лейбера.
— Полегче, Джо, — сказал Эд, потирая руку.
— Эд, — начал Джо, усаживая его и протягивая стаканчик шерри. — Мою жену ты знаешь, а это маменька Перкинс.
Эд засмеялся.
— Рад познакомиться! Я уже давно слушаю вашу передачу.
— Здесь нет ничего смешного, Эд, — возмутился Джо. — Прекрати.
— Не сочтите за дерзость, миссис Перкинс, — стал оправдываться Эд, — но дело в том, что ваше имя так похоже на имя этой вымышленной героини…
— Эд, — перебил Джо, — это на самом деле маменька Перкинс.
— Она самая, — приветливо добавила маменька, продолжая лущить горох.
— Вы меня разыгрываете, — удивился Эд, оглядываясь вокруг.
— Вовсе нет, — ответила маменька.
— Она собирается у нас погостить, и с ней никакого сладу. Эд, ты ведь психолог, посоветуй, как мне быть. Поговори с Энни, прошу тебя. Это ее затея.
Эд откашлялся.
— Ситуация зашла уже достаточно далеко.
Он подошел к маменьке и коснулся ее руки.
— Настоящая, это не галлюцинация.
Он дотронулся до Энни.
— Энни тоже настоящая.
Вслед за тем он потянулся к Джо.
— И ты настоящий. Мы все настоящие. Как дела на работе, Джо?
— Не переводи разговор. Я серьезно. Она у нас поселилась, а я хочу, чтобы ее здесь не было.
— Ну, я думаю, с такой проблемой надо обращаться в службу охраны общественного порядка или к шерифу, но никак не к психологу.
— Эд, послушай меня. Послушай, Эд. Я знаю, что все это кажется невероятным, но честное слово, она та самая маменька Перкинс.
— Ну-ка дыхни, Джо.
— А я хочу, чтобы она осталась здесь, со мной, — вмешалась Энни. — Иногда мне бывает одиноко. Я сижу дома, занимаюсь хозяйством, и мне нужна компания. Я не допущу, чтобы ее выгнали. Она у меня в гостях.
Эд хлопнул себя по ноге и выдохнул.
— Ну вот что, Джо. Похоже, тебе нужен адвокат по бракоразводным делам, а не психолог.
Джо выругался.
— Не могу же я сбежать и оставить ее в когтях этой старой ведьмы! Ты что, не понимаешь? Я слишком сильно ее люблю. Кто знает, что с ней может случиться, если бросить ее здесь на год одну, без связи с внешним миром!
— Тише, Джо. Не кричи. Хватит, успокойся.
Психолог обратился к старушке:
— А вы что скажете? Вы действительно маменька Перкинс?
— Да. Из радиопередачи.
Психолог поник духом. В ее ответе были какая-то прямолинейность и искренность. Он начал взглядом искать дверь, нервно подергивая руками.
— А пришла я потому, что Энни нуждается в моей помощи, — продолжила маменька. — Пожалуй, я знаю эту малышку лучше, да и она знает меня лучше, чем собственного мужа.
Психолог что-то понял.
— Ага. Подождите минутку. Джо, давай-ка выйдем.
Они вышли в коридор и шепотом продолжили разговор.
— Джо, мне неприятно тебе об этом говорить, но с ними что-то не так. Кто эта старушка? Твоя теща?
— Говорю же, это ма…
— Черт возьми! Может, хватит? Я тебе не враг, Джо. Их сейчас нет рядом. Да, мы все вместе пошутили, но со мной сейчас шутить не нужно! — Он пришел в раздражение.
Джо выдохнул:
— Ладно, думай, как знаешь. Но ты же видишь, что у меня неприятности?
— Вижу. Что происходит? Они обе слишком долго слушали радио? Если так, тогда это объясняет, почему они в один голос твердят одно и то же.
Джо собирался пуститься в объяснения, но передумал. Эд, чего доброго, решит, что он тоже свихнулся.
— Я могу на тебя рассчитывать? Что тут можно сделать?
— Предоставь это мне. Я попробую им доказать, что эта ситуация не поддается простой логике. Пошли.
Они вернулись в комнату и налили себе еще шерри. Почувствовав себя снова в своей стихии, Эд посмотрел на обеих женщин и произнес:
— Энни, эта дама никак не может быть маменькой Перкинс.
— Неправда! Это она и есть! — разозлилась Энни.
— Нет, это не она, потому что, будь она маменькой Перкинс, я не мог бы ее видеть. Ты одна ее видишь, понятно?
— Нет, не понятно.
— Если бы это была маменька Перкинс, я смог бы сделать так, чтобы она исчезла, просто убедив тебя в том, насколько нелогично считать ее настоящей. Я бы растолковал тебе, что она не более чем персонаж радиопередачи, выдуманный кем-то…
— Вот что, милок, — прервала его маменька. — Жизнь — это жизнь. И человек, и персонаж хороши по-своему. Может, я и была рождена чьим-то воображением, но все-таки я появилась на свет и с каждым прожитым годом становлюсь более настоящей. И ты сам, и ты, и вот ты каждый раз, слушая меня, делаете мое существование реальным. Умри я завтра — вся страна рыдать будет, разве не так?