Николай Степанченко - МЕДСЕСТРА
Впервые попав на практику, мы незамедлительно переименовали «Комнату отдыха медсестер» или просто Сестринскую, в Братинскую, а Сестру-хозяйку в Брата-хозяина. Встречались также Манипуляционный и Операционный брат, Старший брат и простой Постовой брат. Впрочем, я отвлекся.
Бывает, что нянечкам приходится заниматься и нетипичной работой. Так, в ургентных отделениях нянечки перегружают трупы, включают и следят за кварцевыми лампами, а также во всех отделениях ставят клизмы — хотя клизма это чисто сестринская манипуляция. Образование нужно специальное иметь, чтобы в задницу воду заливать, понимаешь. На «Скорой» санитарами, как правило, работают дядьки, но не всем «скорым» они положены. На акушерских бригадах санитары таскают рожениц с девятого этажа без лифта, а на психбригаде вяжут руки или дают в «торец» особо буйным. Не могу не вспомнить дядю Толю, санитара, с которым я одно время ездил на «психбригаде».
Бородатый, высокий, сутулый, впечатления могучего человека он не производил. Таким, видимо, он и не был, однако опыт его компенсировал недостаток физической мощи. Так же, как опытный водитель не попадает в аварии не потому, что он ловко их избегает, а потому, что просто их не допускает, так и у дяди Толи никогда не доходило дело до драки. Зайдя в квартиру, он тянул носом воздух и произносил что-то вроде: «О, шизофрэником пахнет…» Подойдя к больному, не поднимая на него бесцветных своих глаз, тихонько говорил: «Пойдем милый». И «милый» галлюцинирующий двухметровый дядя, который работает мешальщиком бетона и который пять минут назад разносил все к ебеням, покорно, как теленок, давал упаковать себя в машину и отвезти в больницу. Позже, когда со мной работал санитар самбист-разрядник — студент инфиза, мы со смены с целыми кулаками не уходили.
Отношения с субординацией у младшего медперсонала складываются по-разному. И если нас, медсестер, учили этому по три года, то тетя Вера, например, не понимает, почему она «шото там должна убирать в нейроблоке после этих щенят, кагда у нее внук старше». Непокорных санитарок учили довольно жестко. Способ этот мне подсказал один старый анестезист. Берешь 400-кубовую бутылку фурацилина, заливаешь туда 50 кубов 20 %-ной глюкозы и куб нашатыря и всю эту хню лупишь об пол. Здесь главное не перепачкаться самому. Получаешь на выходе двухметровое, желтое пятно мелкобитого стекла, вонючее и стремительно превращающееся в патоку. Промедление с уборкой в 10 минут влечет за собой удлинение срока и сложности уборки в разы. Убирать все равно придется, потому что дежурный врач не станет выяснять, что и кто там разлупил. Потому что в блоке должно быть чисто! Все. А потому заглядываешь в санитарскую и просто показываешь край желтой банки. «Я в нейроблоке кровью капнул, приберете? Нет? — Получите». В следующий раз бегут уже почти с огоньком, с швабрами наперевес.
Врачи — это самая изученная населением группа. Они на виду больше всех. Их десятки видов. В медицинской иерархии они могут занимать все ступени — от участкового терапевта до министра здравоохранения. Они очень долго учатся, и им присуще трепетное отношение к слову «коллега».
Выучиваются, правда, далеко не все. Высок процент халтурщиков, с умным видом поставляющих жмуров для отделений патологической анатомии. За годы, проведенные в нищете и институтском унижении, с книжкой в зубах, в вечных переездах с кафедры на кафедру, они зарабатывают себе пожизненное право заходить без очереди к любому другому врачу и получать более квалифицированную помощь у своих коллег. Не раз я наблюдал, как к человеку, объявившему себя врачом, резко меняется отношение других медиков.
Основной разговор пойдет, как вы понимаете, о наиболее многочисленной и разветвленной группе медиков — медсестрах. Начнем с «обычных» медсестер. Эти свеженькие куколки водятся в стационарах любых типов. Сразу после медучилища они одним своим внешним видом благотворно действуют на самых безнадежных больных. Сидя на посту, у настольной лампы, штудируют учебники, чтобы поступать в мединститут. По первому зову спешат на помощь, легкой и прохладной рукой стереть предсмертный пот. Так за учебниками, у лампы, приходит зрелость, и вот перед вами уже сорокалетняя, корпулентная дама, но присмотритесь, это все та же Танечка. Их более слабый вид водится в поликлиниках. Там они с утра до ночи, год за годом пишут в карточках амбулаторных больных одно и то же, сидя от врача слева. А когда приходит их черед уступать место новой куколке, уходят, ковыляя варикозными ногами по такому родному коридору, чтобы, посидев на лавочке еще лет пять, окончательно потерять смысл жизни и тихо сойти в никуда.
Особняком стоят акушерки. Их можно с полным основанием отнести к элите среднего медперсонала. Ребят в акушеры не берут. Когда я был поменьше, то думал, что такая дискриминация связана с чьей-то злой волей, не желающей, чтобы пацаны вдоволь зырили на письки. Но когда впервые попал зрителем на роды, понял, что дело не в злой воле, а в коварном кафельном поле, который вдруг резко прыгнул на меня и страшно засветил в лоб, когда акушерка по локоть засунула в роженицу руки и принялась с кряхтением шуровать там, доставая сизый кусок дергающейся плоти. Акушерки гордо сознают свою значимость для всего человечества, четко понимают, что не зря они живут на свете. Акушерки также разделяют слова «асептика» и «антисептика» и до тонкостей знают коварный нрав главного врага всех акушерок — золотистого стафилококка.
Элита из элит — операционные сестры. Их отглаженные и накрахмаленные прямые спины изредка можно наблюдать в отражениях предоперационных комнат. Крайне редко они спускаются с горных высей к простым смертным. Операционная сестра — это как народность улунгуры. Все знают, что они есть, но видела их только бухгалтерия. Такая недоступность связана со статусом операционной. Невозможно представить себе даже развязного Колотова, вваливающегося среди ночи в операционный блок в поисках спирта и девочек. Хром, сплошное остекление и холодную чистоту предоперационной, словно гильотинным ножом обрубает красная черта поперек коридора. Стой! Асептическая зона! Незаменимые для хирургов, которым они ассистируют — от них исход операции зависит не меньше, чем от врача. Мало умения тихо и быстро подать нужный инструмент вовремя, ты еще попробуй часов шесть на ногах постоять. Просто постоять, можно ничего не делать. Можете себе представить авторитет и моральный вес операционной сестры, которая оперирует с профессором лет двадцать? А те, которые с Амосовым или Шалимовым оперировали? Как посчитать расстояние, отделяющее такого спеца от обычного врача? Не говорю уже о нас, обычных медсестрах. Пользуясь отрезанностью от мира, люди, работающие в оперблоках, блудят со страшной силой. Это факт точный. Так что, оперсестры умеют не только пот красиво вытирать хирургу.
Несколько особняком стоят фельдшеры. На учебу их принимают только с дипломом о полном среднем образовании и готовят не везде. Фельдшер — это такая сверхмедсестра или недоврач. То есть, пока ты работаешь с ним вместе в палате в стационаре, он вроде такой же, как и ты. Различие в том, что фельдшер сам, в качестве главы бригады, без врача, может в «Скорой помощи» ехать на вызов. Или устроиться в медпункт в пионерлагерь. Или работать в селе. На практике же мы постоянно занимали их места, а они наши. И если ты парень, а не девушка, то автоматом можешь занимать место фельдшера. О медсестрах, работающих в ургентных отделениях, я сказал и дальше скажу, кажется, достаточно, потому перейду сразу к редким видам. Есть медсестринские специальности, для овладения которыми необходимо после окончания училища еще и курсы специальные окончить. А курсы тянутся, как правило, полгода, а в это время работать некому, а зарплата тебе платится, и ты становишься штучным специалистом. А все в сумме это значит, что у тебя блат и лапа. И что зарабатывать ты будешь получше своих собратьев. Самые распространенные штучные спецы — это анестезисты. Они находятся близко к богам, работающим в операционных, прилично зарабатывают и невероятно спесивы.
А вот совсем редкие стационарные обитатели. Операторы МРТ, эндоскописты, гипсотехники и массажисты. Причем, последние, на воле, в поликлиниках, встречаются гораздо чаще. Обо всех этих ребятах могу сказать только то, что никакие это не медсестры, а «придурки при кухне» — белая кость. Хотя встречались и неплохие ребята. Так, гипсотехник Вова из двенадцатой со смехом рассказывал мне, что делает нетрезвый завотделением, когда желает придраться к нему. Для понимания комизма ситуации нужно представить себе, что такое гипсовочная. Это место, где кладут и снимают гипс. Его мочат, роняют, правят, тачают, режут, кусают и ломают. Годами. В одном и том же помещении. Тот, кто пытался смыть написанное мелом со школьной доски, поймет меня. Так вот, «зав», покачиваясь, заходил в гипсовочную и обводил лиловым глазом помещение. «Поч-ч-ч-ему в гипсовочной пыль?!» — с хрустом проводя пальцем по гипсовочному столу. Это повторялось из раза в раз и из года в год, пока он не сверзился ночью с лестницы и не сломал себе ключицу. Враз протрезвев, лежал он в гипсовочной и руководил Вовой, который колдовал, сооружая шину по Дезо, сложную, как Эйфелева башня. Таковы вкратце виды больничной жизни.
