Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 10
— Когда вы умерли? В тысяча восемьсот пятьдесят первом году? В тысяча восемьсот пятьдесят втором? В тысяча восемьсот пятьдесят третьем? В тысяча восемьсот пятьдесят четвертом?
Дух. Тук-тук-тук!
— От чего вы умерли? От холеры? От поноса? От дизентерии? От укуса бешеной собаки? От оспы? Насильственной смертью?
— Тук-тук-тук!
— Вас повесили? Утопили? Зарезали? Застрелили?
— Тук-тук-тук!
— Вы умерли в штате Миссисипи? В Кентукки? В Нью-Йорке? На Сандвичевых островах? В Техасе? В Иллинойсе?
— Тук-тук-тук!
— В округе Адамс? В округе Мэдисон? В округе Рэндолф?
— Тук-тук-тук!
Было ясно, что усопшего шулера голыми руками не возьмешь. Он знал колоду наизусть и ходил с козыря.
В это время из публики вышли два немца, один пожилой, а другой самоуверенный юнец, у которого, как видно, было что-то на уме. Они написали имена на бумажке. Затем юный Оллендорф задал вопрос, звучавший примерно так:
— Ist ein Geist heraus?[12] (Бешеный хохот аудитории.)
Три удара свидетельствовали, что Geist был heraus.
— Wollen sie schreiben?[13] (Снова хохот.)
Три удара.
— Funfzigstollenlinsiwfterowlickterhairowferfrowleineruha-ckfolderol?
Можете мне не верить, но дух бодро ответствовал «Да!» на этот поразительный вопрос. Веселье слушателей возрастало с каждым новым вопросом и их пришлось предупредить, что, если они не перестанут столь легкомысленно себя вести, опыты будут прекращены. Шум утих.
Немецкий дух был, по-видимому, совершеннейшим профаном и не мог ответить на простейшие вопросы. Под конец юный Оллендорф, справившись с какими-то записями, попытался установить, когда этот дух умер. Дух путался и не мог сказать, умер он в 1811 или в 1812 году, что, впрочем, было довольно естественно, учитывая, что с тех пор прошло немало времени. Наконец он остановился на второй дате.
Игра! Юный Оллендорф вскочил на ноги в сильнейшем волнении; он закричал:
— Тамы и шентельмены? Я написал имя человека, который софсем шифой. Тух кофорит, што он умер ф фосемьсот тфенатцатом коту, а он шиф и стороф…
Женщина-медиум. Сядьте на место, сэр!
Оллендорф. Нет, я шелаю…
Женщина-медиум. Вы пришли сюда не для того, чтобы произносить речи. Сядьте на место.
(Оллендорф между тем готовится к новой речи.)
Оллендорф. Этот тух опманыфает. Такофо туха софсем не сущестфует.
(Аудитория непрерывно аплодирует и хохочет.)
Женщина-медиум. Сядьте на свое место, сэр, и я сейчас дам объяснение.
И она дала объяснение. В ходе этого объяснения она нанесла юному Оллендорфу удар такой сокрушительной силы, что я нисколько не удивился бы, если бы немец вылетел вон из помещения, проломив стенку на своем пути. Она сказала, что он явился сюда, замыслив в сердце обман, подвох и мошенничество, и что ему навстречу из царства теней вышел дух его же морального уровня. Женщина-медиум была исполнена неподдельного негодования. Она дала понять, что преисподняя кишит низменными личностями вроде юного Оллендорфа и они ждут не дождутся малейшей возможности, чтобы по призыву подобных Оллендорфов выскочить под чужим именем, а потом писать и выстукивать всевозможную ересь и чепуху. (Взрыв хохота и аплодисменты.)
Отважный Оллендорф не сложил оружия и готов был открыть ответный огонь, но аудитория разразилась криками:
— Садись на место! — Нет, продолжай! — Пошел вон! — Говори, мы тебя слушаем! — Стащите его с трибуны! — Держись! — Сматывай удочки! — Не робей, держись!
Женщина-медиум поднялась и заявила, что, если Оллендорф не сядет на место, она покинет зал. Она ни за что не допустит, чтобы ее оскорбляли мошенническими проделками или насмехались над ее религиозными убеждениями, Аудитория утихла, и укрощенный Оллендорф сошел с трибуны.
Второй немец, в свою очередь, вызвал духа, задал ему несколько вопросов по-немецки и сказал, что все ответы правильны. Женщина-медиум сообщила, что не понимает ни слова по-немецки.
В это время какой-то господин подозвал меня к эстраде и спросил, не принадлежу ли я к спиритам? Я сказал, что не принадлежу. Тогда он спросил меня, не являюсь ли я противником спиритизма? Я ответил, что, вероятно, не более, чем другие люди, не верящие в духов, и пояснил, что не могу уверовать в то, чего не понимаю, а то, что я здесь вижу, понять невозможно. Тогда он сказал, что, пожалуй, причина сегодняшней робости духов не во мне; тем не менее, для него очевидно, что происходит сильное истечение антагонистических флюидов, — он-то сразу это заметил, его не проведешь, сильнейшее истечение негативных флюидов как раз с той стороны зала, где я сижу. Я намекнул, что виною, наверно, мой спутник, и добавил, что считаю отъявленным подлецом всякого, кто повинен в истечении этих гнусных негативных флюидов. Мои объяснения, по-видимому, удовлетворили фанатика, и он оставил меня в покое.
У меня был когда-то близкий друг, который, по моим сведениям, отправился в царство духов или к черту в пасть, — словом, в одно из этих мест, и мне захотелось что-нибудь узнать о нем. Но обратиться с грешными земными словами к тени умершего было так жутко, что я долго не мог заставить себя подняться и заявить о своем желании. Наконец я встал, трепеща от волнения, и произнес еле слышным, прерывающимся голосом.
— Здесь ли дух Джона Смита?
(Я не подумал о том, что со Смитами шутки плохи. Стоит позвать одного, и целый легион их бросится из глубин ада, чтобы с вами поздороваться.)
— Трам-трам-тарарам!
Так я и знал! Все племя почивших без покаяния Смитов от Сан-Франциско и до самой преисподней атаковало маленький столик одновременно. Я был озадачен, точнее сказать — ошарашен. Зал, однако, потребовал, чтобы я задавал вопросы, и я спросил:
— От чего вы умерли?
Смиты перечислили все болезни и все несчастные случаи, какие могут стать причиной смерти.
— Где вы умерли?
Они умерли во всех географических пунктах, какие я мог назвать.
— Счастливы ли вы?
Покойные Смиты ответствовали решительно и единодушно:
— Нет!
— Тепло ли там у вас?
Один из грамотеев Смитов завладел рукой медиума и написал: «Нет слов, чтобы выразить, как у нас тепло!»
— Остались ли еще какие-нибудь Смиты в том месте, откуда вы явились?
— Чертова уйма!
Мне почудилось, что тень отвечавшего Смита хихикнула, отпустив эту незатейливую остроту насчет черта и почивших Смитов.
— Сколько Смитов здесь присутствует?
— Восемнадцать миллионов. Очередь тянется отсюда до западной границы Китая.
— Сколько же всего Смитов среди жителей преисподней?
— Подавляющее большинство. Владыка ада решил теперь удобства ради именовать каждого новоприбывшего Смитом. Кто не Смит, должен заявить об этом. Но такие случаи не часты.
— Как называют погибшие души свое мрачное обиталище?
— Смитсоновский институт![14]
Наконец я набрел на нужного мне Смита — того самого, которого я искал, моего доброго незабвенного друга, — и узнал от него, что он погиб насильственной смертью. Оказывается, жена заговорила его до смерти. Я так и думал. Бедный Смит!
Потом появился еще один Смит. Один из присутствующих сказал, что это его Смит, и стал задавать вопросы. Выяснилось, что и этот Смит погиб насильственной смертью. На земле он исповедовал весьма путаные религиозные взгляды, был помесью универсалиста[15] и унитарианца, но на том свете разобрался в этих вопросах и теперь счастлив. Мы стали расспрашивать его, и добродушный старый пастор охотно вступил с нами в беседу. Для духа он был просто весельчаком. Сказал, что тело его дематериализовалось, и пуля теперь может пройти через него, не оставив дырки. Дождь тоже мочит его насквозь, но не причиняет ни малейших неприятностей. (Если так, значит, он не чувствует, когда идет дождь, и не может судить об этом.) Он сказал, что то, что мы называем раем и адом, не более чем состояние духа: в раю умершие в хорошем и мирном настроении, а в аду мучаются раскаянием и угрызениями совести. Сказал, что он лично всем доволен, чувствует себя прекрасно. Отказался ответить — был ли он на земле праведником или грешником. (Старый, непромокаемый, дематериализованный проныра! Понял, что я спросил это неспроста, что хочу выяснить, есть ли у меня шансы устроиться не хуже, чем он.) Сказал, что не сидит без дела, учит других и учится сам. Сказал, что у них имеются сферы — степени совершенствования; что он оказывает отличные успехи и уже переведен во вторую сферу. («Полегче, старина, полегче, у тебя в запасе целая вечность», — сказал я про себя. Он ничего мне не возразил.) Он не сумел ответить, сколько всего насчитывается сфер. (Я лично думаю, что их миллионы. Если человек скачет с одной на другую с такой резвостью, как этот старый универсалист, то, не достигнув еще даже возраста Сезостриса[16] и прочих мумий, он уже пройдет их множество, а в преддверии вечности потеряет им счет. По-моему, старый пастор набирает скорость, не соответствующую ни обстановке, в которой находится, ни запасу времени, которым он располагает.) Сказал, что духи не чувствуют ни жары, ни холода. (Это опровергает мои правоверные представления об аде — о раскаленных сковородках и кипящей смоле.) Сказал, что духи общаются между собой мысленно, языка не имеют, сказал, что деление на мужчин и женщин остается, и тому подобное.
