Эрнест Хемингуэй - Острова в океане
– Вилли, – сказал он. – Ну как ты тут?
– Я жалею, что по-дурацки вел себя, Том. Но мне, правда, что-то совсем нехорошо.
– Ты же знаешь, какие правила есть для тех, кто пьет, – сказал Томас Хадсон. – Нет никаких правил. И я, черт побери, не хочу пускать в ход разные там словечки вроде чести и достоинства.
– И не надо, – сказал Вилли, – Ты же знаешь, что я не пьяница.
– Пьяниц мы на борт не берем.
– Если не считать Питерса.
– Мы его не брали. Его дали нам. У него свои трудности.
– Бутылка – вот его главная трудность, – сказал Вилли. – И мы не успеем оглянуться, как его хреновые трудности станут нашими трудностями.
– Ладно, черт с ним, – сказал Томас Хадсон. – Что-нибудь еще тебя точит?
– Да вообще.
– Что вообще?
– А то, что я наполовину псих и ты наполовину псих, а вся команда у нас – наполовину святые, а наполовину оголтелые.
– Не такая уж это плохая комбинация – святого с оголтелым.
– Верно. Даже замечательная. Но я привык, чтоб все уж как-то было в большем порядке.
– Слушай, Вилли, ничего с тобой серьезного нет. Просто от солнца у тебя сделалось нехорошо в голове. И помоему, пить тебе сейчас не стоит.
– По-моему, тоже, – сказал Вилли. – Я вовсе не строю из себя какого-то ядреного хлюпика, Том. Но скажи, ты когда-нибудь сходил с ума по-настоящему?
– Нет. Мне это ни разу не удалось.
– Паршивое это дело, – сказал Вилли, – И сколько бы оно ни длилось, это всегда слишком долго. А пить я брошу.
– Не надо. Пей, только в меру, как ты всегда пил.
– Я для того и пил, чтобы отогнать от себя это.
– Мы всегда пьем для чего-нибудь.
– Точно. Но я ведь без дураков. Я бы тебе не стал врать, Том.
– Все мы врем. Но я не думаю, что ты бы стал врать намеренно.
– Ступай на свой мостик, – сказал Вилли. – Я же вижу, как ты все смотришь на воду, будто это девушка, которая вот-вот уйдет от тебя. Я больше ничего не буду пить, кроме разве морской воды, а сейчас я пойду помогу Ара ломать каждую вещь на куски и составлять снова.
– Не пей, Вилли.
– Сказал, не буду, – значит, не буду.
– Верю.
– Слушай, Том, можно тебе задать один вопрос?
– Хоть десять.
– Очень тебе скверно?
– Пожалуй, что очень.
– А спать ты можешь?
– Мало.
– Но прошлую ночь спал?
– Спал.
– Это после прогулки на берегу, – сказал Вилли. – Ну, ступай наверх и забудь про меня. Я буду заниматься делом вместе с Арой.
XIII
В поисках следов, оставленных немцами, они обследовали отмель в Пуэрто-Коко, объехали на шлюпке и мангровые заросли в глубине островка. Там были места, где вполне могла бы укрыться большая шхуна. Но их поиски ни к чему не привели, к тому же и шквалы начались раньше обычного, и под проливным дождем море стало взвиваться вверх белыми кипящими всплесками.
Томас Хадсон обследовал всю отмель и, обогнув лагуну, прошел в глубь островка. Он побывал в тех местах, куда слетаются в прилив фламинго, видал и стаи ибисов – cocos, – от которых островок и получил свое название, и парочку розовых колпиц, копавшихся в мергеле на берегу лагуны. Колпицы были очень красивы – ярко-розовые на фоне серого мергеля, движения изящные, быстрые, с порывом вперед, но в них чувствовалась удручающая, вызванная вечным голодом безликость – то, что свойственно некоторым болотным птицам. Понаблюдать за ними подольше ему не удалось, так как он хотел проверить, – может быть, люди, которых они искали, оставили шхуну в мангровых зарослях, а сами поднялись выше, спасаясь от москитов.
Он ничего там не обнаружил, кроме места, где когда-то обжигали уголь, вышел на отмель и уже сидел в шлюпке у Ары, когда налетел первый порыв шквального ветра.
Ара обожал выходить на шлюпке в дождь, в сильный шквал, и Томас Хадсон узнал от него, что поиски ничего не дали. Теперь все уже были на катере, кроме Вилли, который забрался на самый дальний конец острова за мангровую рощу.
– А ты что-нибудь обнаружил? – спросил Ара.
– Нет, ничего.
– Под этим дождиком Вилли немного поостынет. Вот отвезу тебя и за ним поеду. Как ты думаешь, Том, где они?
– В Гильермо. Я бы на их месте туда подался.
– И я тоже. И Вилли так считает.
– Как он там?
– Прямо землю роет. Ты же его знаешь, Том.
– Да, – сказал Томас Хадсон. Они подошли к катеру, и он взобрался на борт.
Томас Хадсон видел, как Ара развернул шлюпку и скрылся в белопенном шквале. Потом он крикнул вниз, чтобы ему дали полотенце, и вытерся досуха, стоя на корме.
Генри сказал:
– А выпить не хочешь, Том? Ты же промок насквозь.
– С удовольствием.
– Неразбавленного рому?
– Что ж, хорошо, – ответил Томас Хадсон. Он сошел вниз за свитером и шортами и увидел, что люди настроены весело.
– Мы все выпили неразбавленного рому, – сказал Генри и подал ему налитый до половины стакан. – Я считаю, что, если выпить да сразу же обсушиться, тогда не простудишься. Как по-твоему?
– А-а, Том! – сказал Питерс. – Присоединяешься к нашей компании? Мы для здоровья пьем.
– Ты когда проснулся? – спросил его Томас Хадсон.
– Когда бульканье услышал.
– Ват я сам как-нибудь ночью побулькаю, тогда посмотрим, проснешься ты или нет.
– Не трудись, Том. Вилли проделывает это каждую ночь.
Томас Хадсон решил не пить рома. Потом, увидев, что все пьют и все держатся бодро и весело, несмотря на невеселые дела, которые их ожидают, передумал: с его стороны это, пожалуй, было бы слишком педантично и добродетельно. Кроме того, ему хотелось выпить.
– Давай поделимся, – сказал он Питерсу. – Из всех сукиных сынов ты единственный, кто спит с наушниками лучше, чем без наушников.
– Чего тут делить? – сказал Питерс, позволяя себе отступить от служебной дисциплины. – Ни тебе, ни мне не получится.
– Ну, так наливай себе отдельно, – сказал Томас Хадсон. – Я это пойло не меньше, чем ты, люблю.
Остальные наблюдали за ними, и Томас Хадсон видел, как ходят скулы у Генри.
– Пей до дна, – сказал Томас Хадсон. – И смотри, чтобы твои таинственные механизмы работали сегодня ночью на полную катушку. Уж ты постарайся – и ради себя и ради нас.
– Ради всех нас, – сказал Питерс. – А кто здесь на катере самый работяга?
– Ара, – сказал Томас Хадсон и, оглядев их всех, сделал первый глоток из стакана. – Да и все прочие не хуже, мать их так.
– Твое здоровье, Том, – сказал Питерс.
– Твое здоровье, – сказал Томас Хадсон и почувствовал, как эти слова холодно и вяло сходят у него с языка. – За здоровье короля наушников, – сказал он, стараясь восстановить что-то утерянное. – За всяческое бульканье, – добавил он, теперь уже далеко шагнув по тому пути, который следовало избрать с самого начала.
– За здоровье моего командира, – сказал Питерс, слишком натягивая струну.
– Формулировка – дело твое, – сказал Томас Хадсон. – Уставом это не предусмотрено. Но так и быть. Можешь повторить это еще раз.
– Твое здоровье, Том.
– Спасибо, – сказал Томас Хадсон. – Но быть мне последним сукиным сыном, если я выпью за твое здоровье до того, как ты и вся твоя аппаратура будете действовать исправно.
Питерс посмотрел на Томаса Хадсона, и дисциплина сковала ему лицо, а тело его, порядком изувеченное, приняло осанку человека, отслужившего три срока на пользу дела, в которое он верил, и расставшегося с ним ради чего-то другого, как это произошло и с Вилли. Он сказал машинально, без всяких попыток вложить иной смысл в свои слова:
– Слушаю, сэр.
– Твое здоровье, – сказал Томас Хадсон. – И подвинти там все свои хреновые чудеса.
– Слушаю, Том, – сказал Питерс. Сказал от всего сердца, без всяких подковырок.
Ну, пожалуй, хватит, подумал Томас Хадсон. Тут я поставлю точку и пойду на корму ждать появления своего другого трудного ребеночка. Не могу я относиться к Питерсу так, как к нему относятся остальные. Все его недостатки известны мне не хуже, чем им. Но в нем что-то есть. Он как ложь, в которой ты зашел так далеко, что уже недолго до правды. Он не справляется с нашей аппаратурой – это верно. Но, может, он способен на что-нибудь более серьезное?
Вилли тоже хорош, подумал он. Один другого стоит. Пора бы ему и Аре вернуться.
Сквозь дождь и белые всплески волн, закручивавшихся под хлесткими ударами ветра, он увидел шлюпку. Они поднялись на борт мокрые до нитки. Дождевиков ни тот, ни другой не надели, а завернули в них своих ninos.
– Здорово, Том, – сказал Вилли. – Мокрая задница и пустое брюхо – вот все наши достижения.
– Прими моих деток, – сказал Ара, подавая наверх закутанные в дождевики автоматы.
– Так-таки ничего?
– Ничего в десятикратном размере, – сказал Вилли. С него лило на корму, и Томас Хадсон крикнул Хилю, чтобы тот принес два полотенца.
Ара подтянул бакштовом шлюпку и поднялся на борт.
– Ничего, ничего и еще раз ничего, – сказал он. – Том, в такой дождь нам должны бы засчитать сверхурочные.
– Автоматы надо почистить немедля, – сказал Вилли.
