Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Путевые очерки
Но тут я вспоминал вас, тех, кто первыми с вонючей карбидной лампой вползали на животе в эти мокрые, черные, глухие щели, корыта и пропасти; лучиком света ощупывали стены и границы вечной тьмы; тех, кого манила каждая зияющая дыра, обещая новые пропасти, коридоры и залы. Все дальше во тьму, все дальше в неведомое. Ни одного сухого уголка, чтобы присесть. Каждый новый шаг — отчаянная авантюра. А что, если у вас погаснет лампа? Что, если в русле поднимется вода? Что, если соскользнет нога, когда вы забираетесь в верхние проходы? Какой-то отвратительный ужас неизвестности вселяет эта тьма: по мне так лучше повстречаться с медведем или домовым, чем оставаться тут одному. Мороз пробегает по коже, когда представляешь себе, что ты тут один, хотя есть в этом что-то чудесное и влекущее; если бы я был тут один, я заглянул бы вон в ту пещеру, куда еще не водят экскурсантов. Если бы я был один, я не вернулся бы назад, а пошел бы дальше. Может быть, нашел бы новый проход или зал; я дал бы им какое-нибудь имя, сосчитал бы все барвинки и сталактиты, зеленые озерки и пурпурные стремнины.
Знаю, человек не сотворен для тьмы и подземелья; но сильнее ужаса, сильнее любого здорового инстинкта великая радость открытия. Влезть в пекло только для того, чтобы его открыть! Бог вам в помощь, землепроходцы, открыватели сокровенных недр; в Деменове еще много черных дыр, которые манят ужасом неизвестности.
[1927]
Одной ногой в Татрах
Как только человек, даже самый рассудительный и ленивый, натянет брюки-гольф и обует башмаки с шипами, в него сразу вселяется невероятная смелость и сила, и зашагают эти самые гольфы и ботинки вверх, скажем, на Солиско или на Буячий, полезут по глыбам, продерутся через стланики, буреломы и только наверху, отдуваясь, сядут, поедят шпику и шоколада и ощутят этакое особое, приятное чувство, составленное из усталости, гордости, головокружения и изумления перед удивительной, превеликой красотой мира. Чтобы выразить эту красоту словами, я должен вспомнить хотя бы цветущую Dianthus glacialis[483], вид на бесконечные синие дали, пасущееся стадо серн, всевозможные камнеломни, облака, зеленые озера, горечавку, сурков, ручейки и водопады, подушки смолевок, страшный аппетит, дикие утесы, Salix retusa[484], дымящиеся тучами долины, дождь в горах, черно-синий борец и массу других восхитительных вещей; что же касается серн, то их было семь, и они мирно, как коровы, паслись возле Гинзовых озер; черное брюхо, светящееся зеркальце под хвостиком и пружинистые ноги, будто вместо костей у них каучуковые палочки. Если вы немножко разбираетесь в цветах, вас ожидает не меньшая радость, когда вы ступите на плотный ковер из цветов Silena acaulis[485], Minuartia sedoides[486], Saxifraga Baumgarteni[487], и все это еще расцвечено звездочками Primula minima[488] и ползучей ясколкой; ступив на этот ковер, вы упадете на колени и возблагодарите небо за то, что вы удостоились ходить по земле. А ведь я еще не назвал золотого куклика, горькуши, крестовника, свертии, колокольчиков, подбела, куропаточьей травки, дороникума и даже гордых сосен и так далее; советую вам увидеть это своими глазами.
А уж когда ты очутился более или менее наверху, откуда равнина видится разверстой пропастью, то даже если ты скромный, набожный, гуманный человек или безропотное созданье — все равно тебе не уберечься от невольного презрения к людям, ползающим в долине; ты сидишь на камне, как полководец, завоеватель, орел, пренебрежительно взирающий со своих высот на людишек в длинных брюках, которые там, внизу, сидят в креслах. Впрочем, это не помешает тебе смотреть с неудовольствием и неприязнью на туристов, которые заберутся на твою вершину. Естественно, тебе будет не по душе, если и другой поднимется так высоко.
Возле самой польской границы есть один тихий уголок. Именуется он Пенины; там течет зеленая река Дунаец, на левом берегу — Польша, на правом — мы. На нашем берегу одинокий и полупустой Красный монастырь да корчма, где подают крепкое и сладкое местное вино; по Дунайцу плавают особые плоскодонки из выдолбленных бревен, они повезут вас по зеленым стремнинам между двумя государствами и между красивыми известковыми скалами. Такое плаванье — местная достопримечательность; когда вы оттолкнетесь от чехословацкого берега, с польского кидается в воду толпа мальчишек держать над вашим суденышком триумфальную арку из прутьев и вербы, за это им полагается по кроне. Так с обеих соседних сторон проявляются дружеские чувства и добрая воля. На нашей и на польской стороне растет розовая ромашка, которая именуется хризантемой Завадского; это европейская редкость, хотя она, как уже было сказано, растет и на нашей стороне, это сберегло меня от злонамеренного вторжения на польскую территорию. Местный язык на правом берегу называется словацким, а на левом — польским, сплавщики из обеих стран, плывущие вниз по порогам и тянущие свои выдолбленные суденышки вверх но течению, добродушно приветствуют друг друга. Здесь граница двух стран, двух языков, двух культур; поскольку река между ними нейтральна, мы переживаем мгновенья неограниченной межгосударственной свободы, но давайте отнесемся к этому спокойно, потому что течение — быстрое, а лодка неустойчива.
Так что на берег вступаешь с чувством облегчения, потому что ты снова на родине.
[1927]
Млыняны
Это довольно далеко — там, где кончаются словацкие холмы и начинается великая дунайская равнина; на одной из приятных округлых горок раскинулся Млынянский ботанический заповедник, достояние республики, место, куда человек пришел и сказал: отныне здесь — от этой террасы, до того леса — не будет расти ни одного дерева, или куста, или поросли, или прутика, кроме тех, которые не сбрасывают листьев и стоят круглый год зелеными, за что они и прозваны вечнозелеными. Особый божьей милостью, особым искусством человека это осуществилось наяву, и здесь, как бы назло нашим небесам, растет круглый год зеленеющий парк с вечнозелеными дубами, и кедрами, и всякими видами ели, и всякими японскими и гималайскими деревьями, с эуфорбиями и араукариями с другого полушария, с деревьями оттуда, с юга, от теплых морей, с высокогорными карликовыми деревьями, и все это растет и процветает бок о бок, вечнозеленое, в доказательство, что человек превозмог климат, и двадцатипятиградусные морозы не смогли воспрепятствовать ему устроить в наших условиях вечнозеленый рай.
Теперь я знаю, что древесный рай, который, безусловно, был вечнозеленым, не состоял из яблонь и ананасовых пальм или других деревьев, которые сбрасывают листья, но из самшита и жимолости, разных бересклетов, ландоурасов, диких маслин, барбариса, бирючины, магоний, падуба, кизильника, рододендронов, ладанника, кальмии, барвинков и крушины; пан Мишак из Млыни мог бы перечислить вам во сто раз больше, потому что он с удовольствием назовет хоть шестьдесят видов падуба, и уже не знаю, сколько черемух и рододендронов. В большинстве случаев у них превосходные листья, твердые, словно из жести или кожи, блестящие и темно-зеленые, красиво вырезанные, совершенные, как лавр, колючие, как еж, и стойкие, как иудейская вера, плотные, гибкие и основательные, их не берут ни гусеницы, ни мороз, лист магонии — шедевр, листья некоторых падубов — как цветы, однако специалист тянет вас к невзрачному, ничем не примечательному кустику и объявляет, что за ним-то ботаники и ездили невесть куда. Пусть ботаники занимаются чем угодно, — что касается меня, то я прильнул душой к колючим падубам и магониям, как осел, питающийся репейником, я люблю всяческие чертополохи, колючки и терновники, кактусы и опунции, как и все, что не поддается и обороняется. Нужно быть твердым и боеспособным, иначе сожрут. Нужно быть непокорным, чтобы оставаться вечнозеленым. В природе неисчерпаемый запас сокровенного. Подумай только, сколько у нас дел, — наша земля ждет людей, которые заставят ее совершить небывалое. Этому уникальному вечнозеленому парку — тридцать лет; если дружно взяться за работу, сколько всего мы вырастим за тридцать лет — были бы только мудрые садовники. И не надо думать, что условия не позволяют того или этого; если приняться терпеливо и с умом, сделать можно почти все. Млыняны прекрасный пример, подтверждающий, что у нашей довольно суровой земли большие возможности, чем мы привыкли думать. Вот этот редкостный кустик выдерживает наш климат, если следить, чтобы его не охватило холодом или не сожгло солнцем, — нужен только уход. И ум. Тогда можно сделать что угодно. Если это будет, то мы, может быть, вырастим и вечнозеленые пальмы победы.
[1926]
Примечания
1
