Айрат Галиуллин - Тигры и земляника
Есть сын. И мать его ребенка.
А уж как поступить в этой ситуации – решать ему.
Училка
Главное, что свои проблемы разрешили вы, Элис. Я так рада за вас! Замечательно, что вы перестанете тревожиться из-за этих нелепых ночных кошмаров.
Выхухоль
и все-таки мне интересно… (задумчиво) Реальны ли Советники, Элис? существуют ли на самом деле – ну, в нашей жизни? Или они порождение твоих снов?
Месье Буноff
Позвольте, я выскажу свое мнение.
Да какая разница! Реальны ли на самом деле – мы? Откуда мы знаем, что существует Элис, Училка, Выхухоль, Ацкий Кактус, Месье Буноff, в конце концов?
Каждый из нас видит только буквы на мониторе. Являются ли они достаточным основанием считать, что в жизни, где-то там… непонятно где, кстати… живут реальные персонажи? (ради бога, не обижайтесь, я говорю исключительно гипотетически).
Ацкий кактус
нихрина сибе закантрапупил
Училка
Ну, не знаю! Может быть, вы, Месье Буноff, и гипотетический персонаж, но я, слава Богу, вполне реальная и земная женщина! Можете спросить у моего мужа, если не верите.
Выхухоль
хм, над этим стоит подумать…
А что с Демиургом, кстати? кто он такой и куда потом делся?
Ацкий кактус
а он фсегда будит с элиз. и с табой между прочем тожэ выхохль
Выхухоль
что ты имеешь в виду?
опять наш кактус говорит загадками (подмигивая)
Ацкий кактус
абъясняю. димиурк ф каждом из нас. и никуда ат ниво ни денишсо
но тибе этово нипанять мой йуный друк
Месье Буноff
Склонен согласиться с вами, вьюноша. Тот, кто живет в каждом из нас.
М-да, вы все-таки успели, Элис. Так у вас на носу день рождения, досточтимая! Что же вы молчите?
Здоровья, счастья и всяческих благ вам!
Выхухоль
о, и правда ))) С днем варенья, Элис!
Ацкий кактус
тачняг элиз паздравляю
набухайса каг следуед ты этово заслужыла
Училка
Ох, Элис… Я приготовила особый рецепт (удивительно вкусного тортика с грецкими орехами и шоколадом) специально к вашему дню рождения, и забыла, куда записала. Представляете?!
Ну да ладно, найду – обязательно выложу. Крепкого вам здоровья, Элис, большой любви, женского счастья и семейного благополучия!
Элис
Большое спасибо, друзья! Д.р. еще через два дня, но все равно приятно =)
Фиш. Какая же она вкусная
- …И он полез. Сначала по стволу, потом перебрался на ветку – на которой висела самая красивая кисть рябины. Ветвь качалась, и Фиш продвигался медленно, а я снизу подсказывала – «Дальше!.. Еще… Выше…» – Настя смеется. – Ветка гнулась все ниже и ниже, и я собразила, что уже могу до нее дотянуться. Я подпрыгнула… промахнулась… потом еще раз – и сорвала гроздь! «Она у меня, Фиш, – закричала я. – Я достала, достала!..» Но тут ветка не выдержала – с ужасным треском обломилась и Фиш с двухметровой высоты грохнулся вниз. У меня аж душа в пятки!.. Я подбежала – он лежит на спине и не шевелится. «Ты живой, Фиш?» – спрашиваю я, а у самой голос дрожит. Молчание. Я наклонилась и вижу – у него глаза открыты. «Что с тобой, ты цел?» А Фиш смотрит вверх и ничего не отвечает. «Скажи хоть что-нибудь, Фиш, не пугай меня!» – тормошу его я. Он помолчал и говорит… так спокойно, тихо… «Насть, смотри какое небо красивое… Высокое, чистое…» Потом обхватил меня и повалил на себя… – Она улыбается. – Мы лежали рядом и смотрели в голубое небо, и Фиш – я хорошо запомнила – сказал: «Мы никогда не умрем, Настя. Мы будем жить вечно…»
- Мы будем жить вечно, – эхом откликается Мурзилка.
Под сводами зала ожидания шелестит бесполый голос, объявляя что-то невнятное, но значительное. Люди сидят в желтых пластиковых креслах, переговариваются и перемещаются обстоятельно и с достоинством. Здесь никто не торопится уезжать.
- Соврал, – говорю я.
- Нет, – возражает Алекс. – Не соврал.
- Я тоже так думаю, – соглашается с ним Настя. – Пока ты жив и помнишь нас, живы и мы.
- А потом? – спрашиваю я.
- Все будет хоккей, чувак, – улыбается Мурзилка. – Потом мы что-нибудь придумаем. Да?
- Да, – отвечает Настя, сияя глазами.
- Без базара, – говорит Алекс.
- А я еще вспомнил, как он в девятом классе… – начинает Мурзилка, но Алекс его обрывает.
- Ладно, хватит. Ему пора.
- Уже? – У Насти опускаются плечи.
- Да. Уже.
- Дорогу… Дорогу… – сипит носильщик с тележкой, нагруженной сумками и чемоданами. Следом плывет пухлая женщина с неподвижным, сильно напудренным лицом.
Мы пропускаем их.
- Простите меня, – говорю я.
- За что, Фиш? – удивляется Настя.
- Тебе не в чем себя упрекнуть, – говорит Алекс. – Но если хочешь… Мы прощаем тебя.
- Спасибо.
- Прости и ты нас, – грустно улыбается Мурзилка.
- За что?
- За то, что оставили тебя одного.
- Хм… ЗОЛОТО?
- Что?
- Запомни, Однажды Люди Оставят Тебя Одного.
- Забудь это дерьмо, – спокойно говорит Алекс. – Какой только хренью не занимаешься по молодости. Но тебе-то уже сороковник.
- Да. Скоро. – Я прищуриваюсь, вспоминая. – Послезавтра.
- Ну вот. А нам…
- А вам всегда будет по двадцать. С хвостиком.
- Да.
- Что ж…
Я вглядываюсь в их лица. Чистое и светлое лицо Насти. Резкое и хищное Алекса. Наивное и ясное Мурзилки.
Вглядываюсь, наверно, в последний раз.
- Пора, Фиш, – торопит Алекс. – Не скучай там без нас.
- Привет пацанам. Ну, Кузе там и вообще. – Мурзилка с размаху хлопает ладонью по моей.
- Пока, Фиш, – Настя крепко прижимается щекой к моей груди, и мои ладони скользят по ее худеньким лопаткам. Я ощущаю крупную вязку свитера, того белого уютного свитера… Она отворачивается и делает шаг назад.
- Прощайте, – говорю я. Слова даются с трудом. – Я буду помнить…
- Хорошо, Фиш, – Алекс быстро и неловко обнимает меня. – А теперь иди. Тебя ждет Профессор.
Я поворачиваюсь и медленно шагаю вперед, преодолевая пространство как упругую толщу воды…
- Профессор, не ходите.
- Так нужно, мой мальчик.
Как во сне, я стоял и смотрел, как он одевает серую хламиду, подпоясывается веревкой и закидывает за спину тощий холщовый мешок.
И ничего нельзя сделать.
Ничего.
- Что ж… Я пошел.
- Я с вами.
- А как же суд? Перерыв заканчивается, а ведь сегодня последнее заседание, вынесение приговора…
- Я не пойду.
- Не пойдешь?
- Нет.
Он вгляделся в мое лицо, затем пожал плечами.
- Хорошо. Тогда вперед.
Мы зашагали по проселочной дороге – пыльной, утоптанной, древней как мир; справа снежные шапки гор, слева до самого горизонта зеленая долина. Солнце подслеповато щурилось, пытаясь разглядеть мир сквозь белесые клочья тумана. Мы свернули на едва заметную в зарослях чабреца тропку и через несколько минут вышли к крутому обрыву.
- Скажите, Профессор, неужели…
- Не нужно вопросов, мой мальчик, – перебил меня он, дыша со свистом. – Мне пора. Тигр уже близко.
Неспешно переступая мощными лапами, к нам приближался зверь. Под его полосатой шкурой перекатывались узлы чудовищных мышц, длинный хвост нервно бил по бокам.
Профессор взялся сухими морщинистыми руками за стебель лозы, уперся ногами в склон и стал неуклюже спускаться.
Тигр встал сверху, не обращая на меня внимания. Он раскрыл клыкастую пасть и издал короткий утробный рык.
Издалека, со дня ущелья донеслось ответное рычание.
- Профессор!..
- Послушай, мой мальчик, – Его голос звучал глухо. – Живи не от результата к результату – это, может, и разумно, но слишком скучно. Слишком сухо. Двигайся по жизни от радости к радости…
Раздался негромкий треск и стебель лозы просел.
- Осторожнее! – воскликнул я.
- Слушай, – нетерпеливо сказал он. – Все мы когда-нибудь умираем. Дай бог тебе уйти со вкусом земляники на устах. Безмятежно. Спокойно. С достоинством. С осознанием, что ты распробовал эту жизнь… познал ее на вкус.
Профессор с трудом дотянулся до куста, растущего на склоне обрыва.
Четыре темно-зеленых листика.
Тонкий стебелек.
На нем – спелая, сочная, красная ягода.
Лоза опять затрещала.
С усилием повиснув на одной руке, Профессор протянул мне земляничку.
- Возьми.
- Ну зачем…
- Бери, я долго не выдержу.
Опустившись на колени, я наклонился над обрывом и осторожно взял ягоду из тонких пальцев.
Ладонь окрасилась алыми пятнышками сока.
- Вот теперь все. Иди, мой мальчик. И не возвращайся. – Его дыхание прерывалось. На лбу выступила испарина.
