Джек Лондон - Рожденная в ночи. Зов предков. Рассказы
Рано утром лошадь Дейкона потеряла подкову. Нежное копыто треснуло, и животное сильно хромало. Дакон не хотел бросать лошадь, но и не мог продолжать ехать на ней верхом. По его просьбе мы продолжали путь одни. Он решил вести лошадь в поводу и встретиться с нами на моей даче. Больше мы его не видели, и никто не знает, как он погиб.
Около часа мы приехали в Менло — вернее, на то место, где был некогда Менло. От городка остались одни развалины, и всюду валялись трупы. Торговая часть города представляла сплошное пожарище. Почти все дачи были уничтожены огнем. К уцелевшим нельзя было подойти. Когда мы приближались, в нас стреляли. Мы встретили одну женщину, которая разыскивала развалины своей дачи. Она рассказала нам, как голодная толпа грабила магазины и с яростью нападала на местных горожан. Миллионеры и бедняки с одинаковым рвением сражались из-за пищи, а потом отнимали ее друг у друга. Мы узнали, что Пало-Альто и Стэнфордский университет были разрушены при таких же обстоятельствах. Перед нами лежала разоренная, пустынная страна. Мы решили, что благоразумнее всего будет доехать до моей дачи. Она находилась в трех милях от Мэнло к западу, среди холмов.
Но отправившись дальше, мы сразу увидели, что разрушение не ограничилось большой дорогой. Волна беглецов захлестнула на своем пути и маленькие поселки. Все было уничтожено, и местность представляла огромный пустырь. Моя дача была построена из камня, а потому уцелела от пожара. Однако внутри все было опустошено. Мы нашли в саду труп садовника, вокруг которого валялись расстрелянные ружейные патроны. Очевидно, он упорно защищался. Но двое моих рабочих-итальянцев, так же как и управляющий с женой, пропали бесследно. Все хозяйство было разгромлено. Не осталось ни жеребят, ни телят, ни домашней птицы.
Кухня, в которой беглецы, по-видимому, готовили себе пищу, представляла в высшей степени плачевное зрелище. В саду остались следы от костров. То, что люди не могли съесть, они унесли с собой. Мы не могли найти ни одной корки хлеба.
Остаток ночи мы провели, тщетно дожидаясь Дейкона, а утром вынуждены были с револьверами в руках отражать нападение шести-семи мародеров. Затем мы убили одну из Дейконовских лошадей. Часть мяса мы съели, а остальное приберегли. В полдень Коллинз пошел погулять и не возвратился. Это было ужасным ударом для Гановера; он решил немедленно бежать, и я с трудом уговорил его остаться до утра. Что касается меня, то я был уверен в скором окончании забастовки и решил возвратиться в Сан-Франциско.
Утром мы отправились в дорогу, причем Гановер с пятьюдесятью фунтами конины, привязанной к седлу, поехал на юг, а я с таким же вьюком — на север. Маленький Гановер остался жив, и я уверен, что до конца жизни он будет всем надоедать рассказами о своих приключениях.
Я доехал только до Белмонта, когда трое полицейских отняли у меня мой провиант; они сообщили, что положение становилось все хуже и хуже, что у М. Р. С. огромный запас провизии и они могут продержаться еще несколько месяцев. Я поехал дальше, но возле Бадена на меня напали двенадцать человек и отняли лошадь. Двое из них были полисменами из Сан-Франциско, а остальные десять кадровыми солдатами. Это было дурным признаком. Очевидно, положение действительно ухудшилось, если даже солдаты начали дезертировать. Я отправился дальше пешком, а они разложили костер и прирезали последнюю из Дейконовских лошадей. В довершение всего я вывихнул себе ногу и с трудом добрался до южной части Сан-Франциско. Всю ночь я пролежал в каком-то сарае, дрожа от холода и сильнейшей лихорадки. В этом сарае я провалялся двое суток, после чего, опираясь на самодельный костыль, кое-как добрался до города.
Я не ел трое суток и очень ослабел. Мне помнится как во сне, что мимо все время проходили отряды регулярных войск и полицейские с семьями, шедшие для безопасности большими партиями. Придя в город, я вспомнил вдруг тот дом, в котором жила семья рабочего, накормившего меня обедом за серебряный кубок. Мучимый голодом, я направился туда; уже стемнело, когда я начал с трудом взбираться по лестнице. У меня закружилась голова, но я успел постучать костылем в дверь, после чего, должно быть, потерял сознание. Я очнулся в кухне, кто-то обтирал мне лицо мокрым полотенцем и вливал в рот виски. Я стонал, задыхался и бормотал, что у меня нет больше серебряных кубков, но что я им впоследствии заплачу, если они меня накормят. Хозяйка перебила меня.
— Ах вы бедняга, — сказала она, — разве вы не слыхали, что забастовка прекращена сегодня утром? Конечно, мы вас сейчас накормим.
Она начала хлопотать. Достала копченой ветчины, собиралась ее поджарить.
— Дайте мне скорее хоть один кусочек, — попросил я.
И с наслаждением уплетая ветчину, я слушал рассказ ее мужа о том, что все требования М. Р. С. удовлетворены. Телеграфное сообщение было уже восстановлено, и ассоциации хозяев всюду пошли на уступки. Поскольку в Сан-Франциско не оставалось больше предпринимателей, то за них поручился генерал Фолсом. С завтрашнего дня должны были начать ходить пароходы и поезда; жизнь восстанавливалась.
Так закончилась всеобщая забастовка. Мне бы не хотелось пережить ее вторично. Это куда хуже войны! Всеобщая забастовка — жестокое и безнравственное дело. И человеческий ум должен был бы научиться управлять промышленностью более достойным образом.
Гаррисон продолжает служить у меня шофером. М. Р. С. потребовал, чтобы все служащие заняли свои прежние места. Браун ко мне не возвратился, но остальная прислуга вернулась и работает до сих пор. Я не мог сердиться на них за пропажу серебра и провианта — в конце концов, несчастные спасали свою жизнь.
Я тогда не решился отказать им, а теперь уже не могу этого сделать, ибо все они — члены М. Р. С.
Тирания организованного труда превышает меру человеческого терпения. Нужно что-то предпринять!
КОММЕНТАРИИ
По легенде, люди, родившиеся в темное время суток, обладают необычными качествами в отличие от родившихся днем. Загадочность заглавия «Рожденная в ночи» подтверждается тематикой произведения: запредельное психическое состояние, особенность личности, а также реликтовые свойства человеческого характера.
Элемент неведомого большинству нормальных людей психического свойства составляет как бы своеобразную изюминку привлекательного повествования. Научная фантастика, порою весьма свободная, соседствует здесь со строгим реализмом социально-психологических и конкретно-исторических типов персонажей. Но привлекательность остается.
Джек Лондон выступает как мастер сюжетно-композиционных сдвигов пластов повествования, великолепных повторов ситуаций на его новом витке, преимущественно параллельного, а не собственно ступенчатого развития конфликтов. Будучи мастером динамического сюжета, писатель теперь как бы обкатывает его в разных, порою несовместимых параллельных плоскостях. И вымышленное им состояние героев трудно порою отделить от реально существовавшей или возможной ситуации.
Героиня рассказа случайно прочитывает цитату из произведения американского писателя-трансценденталиста Генри Торо. Так она узнает о необычных свойствах «рожденных в ночи». Эта бедная женщина покинула мир изнурительной городской цивилизации, ушла от мужа, держащего кабак и женившегося на ней в поисках бесплатной посудомойки-официантки, и отправилась в край величественных гор и прозрачных как слеза рек, где нашла золотой клад. После длительных скитаний она обрела приют в племени индейцев, где стала помогать детям каменного века и принесла им в дар свои сокровища. Так Люси становится индейской принцессой, той, которой следует повиноваться.
Но потребность в любви заставляет гордую правительницу Люси самой сделать предложение весьма заурядному искателю приключений, некоему Трифдену. Однако американец не представлял себе жизни без звона трамваев, электричества, пустопорожней болтовни за стаканом виски. Ритуально-возвышенная жизнь «принца» при такой знатной правительнице показалась ему скучной и тягостной, поэтому Трифден соврал принцессе, что он женат. Лондон показывает, что современный человек уже просто не может ни жить в строгих нравственных рамках, ни полагаться на свою интуицию, ни слушать свой внутренний голос, который услышала в себе принцесса Люси, когда настал ее час пробуждения. Образ неповторимой и прекрасной женщины живет в сознании современных мужчин как недоступная мечта, как недостижимый идеал, но приблизиться к чуду они попросту трусят.
Америка — страна по существу интернациональная. Англо-саксонская, негритянская, индейская и испанская культуры во времена Джека Лондона развивались как бы самостоятельно, и на бытовом уровне можно было ощутить как некоторое их сближение, так и очевидную их несовместимость. Этому явлению посвящен рассказ «Безумие Джона Харнеда». Американец ухаживает за уроженкой Эквадора и влюбляется в нее. Вдвоем они оказываются на бое быков, любимом зрелище эквадорцев. Харнеду представление кажется жестоким и бессмысленным.
