РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ - БЕЛЫЙ РАБ
- Но, помилуйте, - после ряда других замечаний воскликнул нью-йоркский журналист, - как же это вы, южанин, да еще рабовладелец, можете утверждать, что поддержание такого равенства между белыми и черными не грозит основам государства?
- Думаю, - живо ответил предполагаемый плантатор, - что потрясением основ государства грозит и многое другое… А как вы считаете, скажем, какие последствия грозят нам, если среди рабов оказываются, например, потомки людей вроде Томаса Джефферсона?
- Томаса Джефферсона? - растерявшись, пробормотал журналист. - Да вы шутите, разумеется?
- Вовсе не шучу, - почти оборвал его предполагаемый плантатор, - и могу вас уверить, что на моих глазах продавалась с аукциона очень скромная мулатка, почти белая, которая утверждала, что она внучка знаменитого экс-президента. Могу вам поклясться, джентльмены, что сходство ее с, прославленным государственным деятелем, весь вид ее и осанка давали полное основание поверить ее словам… Она, кстати сказать, была продана на сто долларов выше назначенной цены, "ввиду ее хорошей породы", как шутливо заявил покупатель.
Оба северянина были неприятно поражены рассказом и оживленно заспорили с рассказчиком, утверждая, что все это басня, придуманная ради оживления торгов.
- Я не решусь утверждать противного, - смеясь, проговорил рассказчик. - Господа Гудж и Мак-Граб были большие ловкачи и в своих торговых делах могли пойти на что угодно.
Сердце мое заколотилось при последних словах. Гудж и Мак-Граб… Мак-Граб - ведь так звали работорговца, купившего мою жену и моего сына. Именно он переправил их в Августу, как сообщил мне агент, в свое время ездивший по моему поручению на розыски.
Я поспешил осведомиться, где и когда моему спутнику пришлось быть свидетелем продажи внучки бывшего президента Джефферсона.
- Это было в Августе, в штате Джорджия, - сказал он. - Лет двадцать тому назад.
- А не можете ли вы сказать мне, - проговорил я, силясь скрыть охватившее меня волнение, - что представляет собой Мак-Граб? Я очень желал бы разыскать работорговца, носящего это имя.
Предполагаемый плантатор объяснил мне, что этот Мак-Граб, шотландец по рождению и южнокаролинец по воспитанию, в течение многих лет вместе со своим компаньоном Гуджем занимался скупкой рабов и доставкой их на южные рынки. Главным местом сбыта привезенного "товара" был город Августа. Мак-Граб объезжал расположенные к северу рабовладельческие штаты и скупал негров, внимательно с этой целью следя за продажей с торгов имущества несостоятельных должников. Он переправлял купленный "товар" своему компаньону, а тот распродавал его в Августе. Но торговая компания эта развалилась уже много лет назад. Мак-Граб умер, а Гудж и сейчас еще живет в Августе. Он удалился от дел и слывет одним из самых крупных богачей в городе.
- Кто-кто, - добавил он вполголоса и наклонившись ко мне, - а я-то в курсе их дел! Я в молодости служил у них года два или три бухгалтером и агентом. Некоторое время я был даже их компаньоном. У меня зуб против Гуджа. Если у вас какие-нибудь претензии к нему и я в чем-нибудь могу быть полезен вам, можете на меня рассчитывать.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
В полдень дилижанс остановился у какой-то жалкой и грязной таверны. Здесь все дело велось рабами, а настоящий хозяин был как бы гостем в собственном доме.
Старший слуга в этой таверне, высокий красивый мулат, вежливый и обходительный, но на редкость нищенски одетый, по неизвестной мне причине (возможно потому, что я приветливо и вежливо обратился к нему) как будто почувствовал ко мне особое расположение. Когда мы пообедали, он отвел меня в сторону и спросил, знаком ли я с проезжим, сидевшим за столом напротив меня. При этом он кивком указал на предполагаемого плантатора, бывшего бухгалтера и компаньона фирмы Мак-Граб и Гудж.
- Он мне совершенно чужой, - ответил я мулату. - Но он ехал со мной в одном дилижансе от самого Чарльстона, и я очень желал бы узнать его имя.
- Что касается его имени, - заявил мулат, - то узнать его нелегко. Каждый раз, когда он останавливается здесь проездом, у него новое имя. Много разных имен… И очень редко бывало, чтобы он дважды назвал себя одним и тем же именем. Но не доверяйте ему, мастер! Он игрок! Я предупреждаю вас, чтобы вы не попали к нему в лапы.
Это предупреждение было сделано с такой простотой и непосредственностью, что я не мог усомниться в его искренности.
Несмотря на разницу во взглядах в вопросах политики и нравственности, проявившуюся утром в споре между моими спутниками, предполагаемый плантатор к вечеру сумел уже завоевать доверие обоих северян, проявив при этом любезность и ловкость, которым оставалось только удивляться.
Наш дилижанс на ночь остановился в другой таверне, еще более грязной, чем первая, если только это было возможно. После ужина предполагаемый плантатор небрежным тоном предложил сыграть в карты, чтобы как-нибудь убить время. Оба наши спутника сразу же согласились. Двое или трое плантаторов, живших по соседству и оказавшихся в таверне, присоединились к приезжим, и игра началась. На приглашение принять в ней участие я ответил, что сроду не держал в руках карт и вообще не играю в азартные игры.
Предполагаемый плантатор, увидев, что я непреклонен, довольно многозначительным тоном заметил, что для иностранца, путешествующего по южным штатам, такая воздержанность весьма и весьма полезна. Он даже добавил, что такое решение свидетельствует о моей мудрости.
Постояв около играющих несколько минут, я ушел спать. На следующее утро предполагалось выехать в пять часов, и я поднялся очень рано. Все три игрока сидели на тех же местах, где я их оставил накануне. Лица обоих северян-простофиль казались помятыми после бессонной ночи. Они с трудом скрывали досаду и, казалось, за одну эту ночь постарели на десять лет. Зато третий игрок был так же свеж, бодр и спокоен, как вечером, когда садился за игорный стол.
Как раз в ту минуту, когда я входил в комнату, он с неподражаемым небрежным изяществом собрал и положил себе в карман последние ставки, то есть, как выяснилось, все последние деньги обоих своих спутников.
Позже я узнал, что он сел за стол, имея в кармане всего десять долларов, а выиграл две тысячи, а на прибавку - красивого юношу-мулата, лет пятнадцати или шестнадцати, которого один из местных плантаторов отдал ему для "закругления счета".
Оба наши спутника остались с пустыми карманами. Их партнер сам вызвался заплатить по их счету в таверне, да еще дал им по пятьдесят долларов "в долг", предоставив им возможность дотянуть до получения денег.
Все это он проделал с таким сочувственным видом, слоено оба игрока потеряли деньги по несчастной случайности, а не сами были виноваты в постигшей их беде, спасовав перед выдержкой и ловкостью своего противника в игре. Эти пятьдесят долларов "заимообразно" предполагаемый плантатор протянул каждому из своих партнеров с тем пренебрежительно милостивым видом, с каким хозяин в день рождества швыряет в виде подарка долларовую бумажку своему рабу.
Растерянный вид агента по закупке хлопка и нью-йоркского журналиста, потерявших все свои деньги, показался мне довольно забавным. Накануне оба они держались весьма независимо и гордо, у них были свои взгляды, и они готовы были защищать их, - сейчас же каждый из них казался тенью самого себя: подавленные, притихшие, уничтоженные, они смотрели на человека, обыгравшего их, со смесью уважения и ужаса. Так глядит несчастный раб на своего хозяина, которого он ненавидит и боится, но от которого, увы, не может бежать. Я не мог подавить в себе мысли, что если б с этих горячих противников освобождения рабов снять добротную одежду и такими вот мрачными и подавленными, какими они были сейчас, выставить на помост аукциониста, их очень легко было бы принять за двух рожденных в неволе и хорошо выдрессированных "белых негров", о которых они вчера говорили с такой злобой и пренебрежением. Я не испытывал к ним жалости, - потеря в несколько сот долларов казалась такой ничтожной по сравнению с теми нестерпимыми страданиями, которые не вызывали у них ни малейшего сочувствия. С презрением глядя на них, я думал о судьбе тех несчастных, которые, лишенные всего, подавленные непосильным трудом, подвергаются самым тяжким мучениям изо дня в день, из часа в час в течение всей своей жизни, и все это во имя права более сильного или более ловкого… А разве не это же право сильного и ловкого сейчас поставило этих красноречивых джентльменов на колени перед их партнером?
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Ввиду того что этот бывший агент, бухгалтер и компаньон господ Мак-Граба и Гуджа, а ныне шулер и профессиональный игрок мог, благодаря своим прежним связям с этой почтенной фирмой, оказаться мне очень полезным при розысках, которые я намеревался предпринять, я встретил довольно доброжелательно его попытки завязать со мной более близкое знакомство. Должен признаться, что он накануне подкупил меня решительностью, с которой вступился за своего любимого кандидата в вице-президенты Соединенных Штатов. Что же касается его нынешней профессии - откровенно говоря, она не представлялась мне более достойной презрения, чем профессия тех "благородных" джентльменов, которые занимаются торговлей рабами, извлекают из нее выгоды и, тем не менее, пользуются почетом и уважением.
