Любовь Овсянникова - Преодоление игры
— Почему? Говорите, не стесняйтесь, — настаивала я, неизвестно что предполагая услышать в ответ. — Вы же сами предложили обсудить этот вопрос наедине.
— Ее еще надо… продвинуть. Ну и защитить.
— Для этого есть общепринятые процедуры, — мой левый глаз невольно прищурился, и я уточнила: — или нет?
— Вы имели дело с Хинтом. Это осложняет дело.
Понятно! Иоганеса Хинта, руководителя моей работы, раскатали люди какого–то Гдляна по явному науськиванию со стороны. Опять политика. Для рядового сотрудника исследовательского института — непробиваемое дело. Попытка преодолеть это препятствие в одиночку означала бы гордыню, смертный грех. Но я слишком хорошо понимала, что библейские заповеди написаны не зря, что для живущих на земле людей они не что иное, как инструкция по технике безопасности. Игнорировать столь серьезные наработки цивилизации мог бы человек глупый или наивный. Слава Богу, во мне не было ни того, ни другого.
Кроме того, диссертация, как и вся научная деятельность, не являлась для меня светом в окне, главным делом дней суровых. Основные жизненные цели я связывала с мужем, его благополучием и карьерой. Просто надо было соответствовать ему, помогать во всем, надо было работать и чего–то добиваться, вносить посильный вклад в бюджет и дух семьи, самой оставаться на высоком духовном уровне. Вот я и старалась хорошо делать то, за что бралась и что получалось. А получалось всегда неплохо, главное — легко. Диссертация не доставила мне бессонных ночей и чрезмерных усилий ума и воли, не была выстрадана отказом от отдыха и от забот о муже. Она ни от чего и ни от кого не отрывала меня, не вторгалась в личное время. Как ни невероятно это прозвучит, она была для меня игрой, забавой, приятной работой, которая к тому же оставляла меня на одном поприще с мужем, в поле его интересов и неплохо оплачивалась. Приятно было осознавать, что я запросто сделала то, на что многие мужчины тратят силы и нервы нешуточным порядком. Понимая это, я в любой момент могла (ибо была готова) расстаться с этой волынкой и переключиться на что–то другое — благо, жизнь еще таила многое, что привлекало пытливый ум.
Я достала из сумочки лист бумаги, заготовленный заранее — заявление об увольнении, протянула Николаю Михайловичу:
— Тогда подпишите это.
Он пораженно вскинул бровь — не ждал! И долго уговаривал меня заняться другой тематикой, перейти в другой отдел и обещал повышение в должности, в зарплате. Да, он проявлял искренность, ибо ценил меня, я знала это. Но за содействие моей защите, которое еще не гарантировало успеха, намерен был просить неприемлемую цену. Достаточно зрелый человек, я понимала его как мужчину — он ловил шанс. Заодно не хотел терять добросовестного и грамотного работника. Поэтому всячески отговаривал меня от опрометчивого шага, уверяя, что я, как мало кто другой, подготовлена к работе в науке, где так хорошо зарекомендовала себя и надежно утвердилась. Одно его расположение чего стоит! Это залог успеха! Если не в защите диссертации, то в спокойной работе там, где я работаю.
Нельзя сказать, что я ему не верила. Однако всякой игре приходит конец, по всем моим прикидкам выходило, что тут пора опускать занавес, чтобы не ввязаться в нервотрепку и зряшное отравление жизни.
— Сделаем так, — видя, что я уперлась на своем, Николай Михайлович прихлопнул заявление ладонью, продолжил терпеливым тоном: — подождем до понедельника. Впереди два выходных дня. Отдохните, успокойтесь и обдумайте создавшееся положение. А там… посмотрим.
Я кивнула и молча вышла из кабинета.
Коварство совпадений
На улице отгорала весна. Каштаны потеряли умильную детскую вялость, налились соком и загустели, загрубели цветом. Под открытыми небесами дозревали к цветению белые акации и липы. В воздухе предощущался разлив последних сильных ароматов сезона.
Институтский корпус, из которого я вышла, легко вздохнув, отделял от центрального проспекта, очень оживленного, через мост соединяющего левую окраину города с правым центром, небольшой молодой сквер. Стволы деревьев за несколько лет, минувших с момента их высадки, вытянулись вверх и разросшимися кронами заслонили от гари, пыли и грохота нижнюю половину девятиэтажной постройки. Благодаря им в наших кабинетах стояли тишина и прохлада. Со всех сторон сквер был обнесен тротуарами и подъездными дорогами — известное дело, новое здание института строилось на пустыре, и ничто не мешало распланировать прилегающую территорию по всем правилам градостроительства.
Но ведь человек зачастую сам себе враг. Сделает что–то хорошее — и тут же все портит. Не зря историки, изучающие феномен земных цивилизаций, утверждают, что они погибали не от метеоритов, а от воен.
Сейчас на глазах у многих граждан, со злости гадя им за равнодушие, подтверждала правоту вышеприведенного вывода моя знакомая, некогда сотрудница и даже приятельница, — Настя Гуменюк. Она шагала к институтскому крыльцу прямиком через сквер, вминая в землю поросль роскошного газона. Вредная баба так скучала по родным львовским краям, нежарким, задирающим нос от соседства с Европой, что тут ей все претило. Ее глаза неукротимо горели злобностью, и, казалось, дай ей волю, она выкачала бы всю эту мягкую зелень полностью, а постройки превратила в руины.
Впрочем, это мне сейчас так подумалось. Остальные же знакомые странность ее взгляда и вообще реакций на действительность приписывали поиску впечатлений, женской алчности, сварливому характеру.
— Привет, — буркнула она и махнула мне рукой, дескать — иди сюда.
В ответ я тоже подняла руку и остановилась, поджидая, пока она выйдет на тротуар.
— Ну вот зачем ты топчешь газон? — сказала я вместо приветствия. — Вроде не понимаешь, как тяжело его взрыхлять весной и осенью.
— В Европе газоны существуют для человека, и только тут — человек для газонов. Ганьба.
— Там парки — часть туристического бизнеса, приносящего доход. А на газонах за денежки сидят. Пикники у них такие, понимаешь? Они ведь за город выехать не могут — все везде продано, все чужое. А мы завели сквер для красоты и любования.
— Весь мир смеется над тем, что мы не ходим по газонам, — стояла на своем Настя.
— Тебе делать нечего? Зачем ты споришь? — начала я заводиться. — От вредности? Неужели не понятно, что лучше ходить по тротуарам, зато постоянно видеть свежую зеленую травку, дышать свежестью, нежели один раз вытоптать ее и потом любоваться проплешинами и дышать их пылью? Кто тут после тебя станет порядок наводить? Думать же надо! Если ты не понимаешь разницы между нами и Западом, то тебе туда вредно ездить.
— Я и не езжу, — Настя притопнула на тротуаре ногами, стряхивая с обуви прилипшие травинки. — А чего ты злишься?
Если бы она не попалась мне под горячую руку, то не состоялось бы судьбоносного для меня разговора. А так… — проявилось коварство совпадений. Я сдвинула плечом и в двух словах рассказала о разговоре с заместителем директора.
— Я, конечно, поспешила с заявлением. Надо было сначала работу найти, — сокрушалась я. — Но что сделано, то сделано. Зато красиво получилось!
— Значит, ты решила поставить крест на научной работе?
— А что тут делать без ученой степени? — ответила я вопросом на вопрос. — У кандидата наук хотя бы оклад высокий. А так что? Мне командировки вот как надоели, — я провела ребром ладони по горлу. — Старость не за горами. За такие деньги лучше сидеть в какой–нибудь шарашке. Найти бы только такую.
— Не думаю, что тебе это подойдет по всем статьям, но попробовать можно. Ты же член партии?
— Да, — сказала я. — Что дальше?
— Причем имеешь опыт работы в партбюро?
— Ну имею. И что?
— Вчера у нас был заместитель директора Областной книжной типографии, по делам приезжал, и заодно обмолвился, что им нужен инженер по оборудованию. Пойдешь? Я могу порекомендовать.
Не совсем понимая, причем тут партия и мой опыт организационной работы, я кивнула в ответ.
Знакомство
Кабинет Дмитрия Ивановича Замулы располагался напротив приемной директора. Я постучала и сразу же раскрыла дверь, а он, поняв, что пришло его спасение, широко заулыбался, словно мы были давними знакомыми.
На месте все оказалось сложнее, чем говорила Настя. Типографии специалисты нужны не были, но в ней сложилась тупиковая ситуация с кадрами (тогда еще не употребляли слово «персонал»), заставившая искать неординарный выход. Его нашли в том, чтобы пригласить на работу образованного человека, эрудированного члена партии, способного к общественной работе, и заменить Замулу Дмитрия Ивановича на посту секретаря партийной организации.
Суть дела: уже четыре года подряд здешние коммунисты избирали его секретарем партийного бюро, причем без освобождения от основных обязанностей. Поручение это было очень ответственным, трудоемким и поглощало времени больше, чем длился рабочий день у рядовых работников. Партийный представитель коллектива наравне с директором был первым его лицом и отвечал за предприятие и его деятельность перед партией в такой же мере, как директор — перед государством. Разница была лишь в том, что директора государство назначало своей волей, присылало сверху, а партийного лидера избирал сам коллектив, выдвигая с низов. Ну и в том, что партия спрашивала за результаты работы чаще и строже, ибо была ближе к народу и обладала более мобильным аппаратом, хотя фактических рычагов для работы не предоставляла. Арсенал партийного лидера состоял из Устава КПСС, и действовать он мог только методами влияния на сознательность членов партии, через понимание ими своего долга — гражданского и профессионального. Конечно, как нигде в других сферах общественной деятельности, тут важен был личный авторитет, вес в коллективе, подаваемый людям пример. Партийный лидер должен был быть образцом во всем, он не имел права на ошибку и слабости.
