Халлдор Лакснесс - Салка Валка
Вечером в Осейри возродился союз рабочих, а вместе с ним и страстные речи и гневные слова о капитализме; отцов города поносили на все лады. В общем, день был удивительный. Он кончился танцами, прогулками в летних сумерках и прощальными поцелуями на пристани среди ночи. Арнальдур танцевал с девушками без устали. Потом запустили мотор. Бунтовщики сели в лодку и с пением в ночной тиши выехали в море. Их пение отдавалось эхом в горах по обе стороны фьорда.
Глава 12
Салка Валка взяла к себе четырех ребят — старших детей Магнуса Переплетчика и Свейнборг. Сделала она это вопреки желанию приходского совета. Переплетчик не хотел обращаться за помощью к приходу до тех пор, пока не женится. Приход же хотел взять его на иждивение и помешать этой женитьбе, так как не было твердой уверенности, что невеста вышла из возраста, когда рожают детей.
Вечером, придя с работы, Салка Валка застала детей дерущимися. Она накормила их, затем, беря каждого за загривок, как щенка, вытерла им грязные лица мокрой тряпкой и отправила спать, приказав не ругаться хотя бы перед сном. Ребята с большим уважением относились к этой девушке, она была такая сильная. Мальчишки считали, что она могла бы справиться с шестью парнями. Спали ребята на раскладушках в каморке за кухней. Вскоре наступила тишина.
Придя в свою спальню, Салка Валка стала готовиться ко сну. Она зажгла огарок свечи, затем опять погасила его. Человеческая кровь — всего лишь соль и ощущение жажды. Есть ли на свете более странное явление, чем непонятная тревога, закрадывающаяся в душу: она то появляется, то исчезает; человека одолевают неясные чувства, в которых ему трудно разобраться, и еще труднее прийти к какому-либо решению. Остался он или уехал? Прав ли он, в конце концов, в своих взглядах или нет? Как бы я хотела, чтобы он оказался прав, думала она. А через минуту уже возражала себе: как бы я хотела, чтобы он был не прав. Я желаю ему успеха! О, хоть бы он потерпел поражение! Ну какого дьявола он вздумал явиться сюда и перевернуть вверх тормашками все местечко. Хорошо бы он остался и все изменил здесь к лучшему. Боже мой, какой он слабый, даже смешно. Любой может сбить его с ног, согнуть, как подкову, и швырнуть с дороги. Нет, в нем что-то есть, что заставляет думать о нем. Его невозможно выбросить из головы, как других. О нет, его можно только ненавидеть! Как интересно идти рядом с ним, рука об руку, идти вместе всю жизнь. Почему случилось именно так, что он, а не кто-нибудь другой обучал ее читать и писать и именно ей рассказал об удивительной стране за голубыми горами, об этом другом мире, в который она не могла поверить, но который тем не менее существовал. Раз существует этот человек, то нельзя отрицать существование и того мира. Неужто он уехал?
Я хочу, чтобы он уехал. Какое мне дело до него? Она пыталась убедить себя, что ей так же мало дела до Арнальдура, как и до других. Ну, пора спать. Как ни старалась она не думать о нем, ничего не получалось. Она не могла заснуть: сила воображения противостояла силе воли. Она лежала и думала. Он, образованный человек, побывавший в больших городах и служивший примером простым людям, — как могло случиться, что он принялся соблазнять несовершеннолетних подростков из бедного люда? Как разгадать его сложную натуру? Она воспринимала его таким, каким он был, во всех его противоречиях: взволнованного и печального, пророчески мудрого и по-мальчишески юного, равнодушного и пылкого, безудержного весельчака, танцующего под гармонику, и страстного трибуна, исполненного чувства ответственности. Но прежде всего она видела в нем возмутителя спокойствия. Он был словно пылающий восклицательный знак на фоне темного мира.
Неужели он, с его характером, в котором так странно соединялось возможное и невероятное, обладал силой, способной свергнуть власть Йохана Богесена так легко, как отшвыривают ботинком попавшийся на пути старый сгнивший гриб? Обладает ли он силой, способной сломать зубья мощной деловой машины, какою является торговая фирма, стереть с лица земли серьезную экономическую силу, центр тяжести которой держится на непоколебимых колонках цифр в приходных конторских книгах, — и все лишь для того, чтобы превратить плюсы и минусы здешней жизни в сплошную неразбериху? Так вот однажды иностранные ученые решили отменить закон тяготения, утверждая, что в мире нет ничего раз навсегда установленного. Что же будет? Не собирается ли он превратить владельца всех кредитов в нищего, а всех зажиточных уважаемых людей погубить — людей, которые добились положения в жизни благодаря порядочности, настойчивости, бережливости, упорному труду? Нет, это немыслимо. Этот человек просто привидение; действительность установилась прочно и непоколебимо, и ее не смести этому призраку, человеку с вдохновенным лицом.
«Я верю в жизнь, в борьбу, в личные усилия человека. Это единственный закон природы, единственное, что ставит все на свои места», — думала девушка. Но все же, все же факты были неопровержимы: не далее как сегодня он, этот безденежный книжный червь, не пустивший нигде корней, отправил по морю в обратный путь большой пароход совершенно пустым. Он припер Йохана Богесена к стене. Слыханное ли дело? Йохана Богесена — человека, владеющего рыбой, воплощающего саму действительность среди этих гор у моря.
Но вот мысли девушки стали путаться и превращаться в соленые мечты. Вдруг кто-то постучал в дверь. Она испуганно вздрогнула. Вначале она подумала, что кто-нибудь из подгулявших парней стукнул по окну, как бывало не раз. Но оказалось, что это был совершенно трезвый человек, он назвал ее по имени: в темноте она видела огонек его сигареты. Слава тебе господи, значит он не уехал.
— Что тебе нужно? — спросила она хрипло, подходя к окну. Что-то неладное случилось с ее крепкими коленями, они угрожающе задрожали.
— Открой, мне нужно поговорить с тобой.
Было раннее утро. Заря только занималась. Она натянула на себя брюки и свитер, зажгла свет в кухне, открыла дверь и нерешительно ответила на его приветствие. Но никогда, никогда она не чувствовала себя такой счастливой.
— Я голоден, — заявил он без обиняков.
— Разве ты не уехал? А я-то думала, что ты уехал.
— Нет. Можно мне войти?
— Ну конечно, — сказала она и засмеялась в глубине души. Возбужденная, испуганная, она бестолково повторяла:
— А я думала, ты уехал.
— Я ничего не ел сегодня, — сказал он. Она смотрела на него, и ей казалось невероятным, что это он приехал сюда окруженный людьми, чтобы сразиться с Богесеном и разбить его наголову.
— Почему ты не оставишь нас в покое? — спросила Салка.
Но он был слишком утомлен. Он опустился на стул и, сгорбившись и положив руки на колени, следил за голубым колечком дыма от сигареты. Потом он вздохнул.
— «Быть или не быть — вот в чем вопрос», — пробормотал он себе под нос монотонно, как пьяный. — Не знаю, читала ли ты это, — сказал он, не глядя на нее.
— Что? — спросила девушка, но он, по-видимому, не собирался объяснять ей. Девушка спросила:
— Почему же ты пришел ко мне? Почему ты не попросил поесть у кого-нибудь из своих друзей?
— Я устал, — ответил он.
— Нет ничего удивительного. Ввалиться сюда с целой оравой и безумствовать весь день напролет! Что мы тебе сделали?
— О, пожалуйста, прекрати, — взмолился он устало и угрюмо. — Капиталистическое общество с его вырождающейся неимущей толпой и разложившимся высшим классом отвратительно, и нечего тебе о нем рассуждать.
— Арнальдур, могу я задать тебе один вопрос? Скажи мне, чего ты хочешь добиться?
— Наложен запрет на всю рыбу Йохана Богесена. Он не имеет права вывозить ее, — сказал Арнальдур быстро и с вызовом посмотрел на девушку. — Осенью он не сможет вывезти ни единого плавника.
— Мне кажется, Арнальдур, ты не в своем уме.
Он ничего не ответил, а только опять попросил поесть. Так он и сидел, поникший, с опущенной головой, упершись локтями в колени и руками поддерживая запачканное, усталое лицо. Но он верил в другой мир и все время бормотал про себя какие-то иностранные стихи.
— Ты мне объясни, пожалуйста, Арнальдур. Как можем мы в нашем местечке жить при таких условиях? Уж не думаешь ли ты, что мы проживем этими бесконечными забастовками? Или, по-твоему, мы будем сыты танцами, страстными речами и песнями? Соленая рыба — вот на чем зиждется наша жизнь.
— Товарищ! — сказал он восторженно и в то же время печально. Он поднялся и хотел было подойти к ней, но снова сел на свое место. — Ты настоящий товарищ. Раньше бы тебе и в голову не пришло задать такой вопрос. Хочешь, я тебе расскажу, что такое коммунизм?
— Мне?! И ты думаешь, я стану слушать твою пустую болтовню? Нет уж, избавь, пожалуйста.
Она поставила перед ним кашу и холодную рыбу. Некоторое время он молча ел, а она смотрела на него.
